Что такое синдикализм? - Общество - Strategium.ru Перейти к содержимому

Что такое синдикализм?

Рекомендованные сообщения

В принципе, данную тему можна размешать и в "политике", и в "обществе" и в "философии" и в "экономике", поэтому решил написать здесь.

Достаточно пробежать глазами по по названиям тем в вышеназванном разделе чтоб увидеть, что они замусорены всяческой ерундой вроде непонятных мне "судьбы россии", различных мелочных срачей и прочего несущественного спама. И это в то время, как, на фоне этих скандалов вокруг главы МВФ, судами над Тимошенко, газовыми войнами и прочей чепухи, никак не влияющей на судьбы большинства, неолиберализм и дальше ведет наступление на всех нас, простых людей. Не знаю как в россии, в украине недавно приняли пенсионную реформу, и осенью собираются взяться за новый трудовой кодекс, узаканивающий 14-часовой рабочий день и 48-часовую рабочую неделю (сейчас 8 и 40 соответственно), значительно сужающий права профсоюзов, а также много других ярких недостатков, которые я могу изложить, но это будет долго и отдельный разговор. Мне было достаточно удивтельно слышать на работе о том, как люди, работающие по 12 часов в день, особенно женщины в день принятия пенсионной реформы, которая увеличивает возраст выхода на пенсию для женщин до 65 лет, в день принятия пенсионной реформы яростно спорили о тимошенко (которую за день до этого судья дрматично удалил из зала суда), и прочих политиках, политика которых у в вопросах ущемления прав трудящихся (этих самых моих сотрудников и сотрудниц) проявляли удивительную последовательность, не смотря на их внешнюю непримиромость. Я надеюсь, что после прочтения моего небольшого вступления, вы найдёте стоящим прочитать небольшой очерк Рудольфа Роккера, в котором онизлагает свой взгляд на капиталистическое общество и альтернативу для него.

Рудольф Роккер: Принципы синдикализмаНажмите здесь!
 Современный общественный строй, который называют капиталистическим, основан на экономическом, политическом и социальном порабощении трудового народа, и выражается, с одной стороны, в так называемом «праве собственности», то есть в монополии на обладание, а с другой стороны, – в государстве, то есть монополии на власть.

Монополизация земли и других средств производства в руках небольших привилегированных групп вынуждает классы производителей продавать свои духовные и физические способности собственникам, чтобы приобрести возможность жить. За это им приходится отдавать монополистам-капиталистам большую часть своего рабочего времени. Низведенные тем самым до положения бесправных наемных рабов, они лишены влияния на ход и характер производства, которые целиком отданы на произвол капиталисту. Понятно, что при таком положении дел нынешнее производство благ определяется не потребностями людей, а в первую очередь – возможностью получения прибыли предпринимателем.

Поскольку в основе обмена и распределения продуктов лежит та же самая система, последствия и здесь те же самые. Они проявляются в беспощадной эксплуатации широких масс в интересах ничтожного меньшинства имущих. Ограбление производителей является более или менее замаскированной целью капиталистического производства. Точно так же обман потребителей – подлинная цель капиталистической торговли.

При системе капитализма все достижения науки и духовного прогресса ставятся на службу монополистам. Каждое новое продвижение вперед в области техники, химии и т. д. ведет к неизмеримому росту богатства имущих классов в очевидном противоречии с социальной нищетой широких слоев общества и с сохраняющейся экономической нестабильностью положения классов производителей.

Непрерывная борьба различных национальных групп капиталистов за господство на рынках постоянно рождает внутренние и внешние кризисы, которые периодически разряжаются в опустошительных войнах. От их ужасных последствий страдают опять-таки почти исключительно низшие слои общества. В то же время разделение общества на классы и жестокая война «всех против всех», эти характерные черты капиталистического порядка, разлагающе и губительно влияют на характер и моральные чувства человека, подавляя бесценные качества солидарности и взаимопомощи, неоценимое наследие, которое человечество сохранило от более ранних периодов своего развития. Они заменяются болезненными антисолидарными чертами и привычками, которые находят свое выражение в преступности, проституции и иных социальных бедах.

С развитием частной собственности и связанных с нею классовых противоречий имущим классам понадобилась политическая организация, вооруженная всеми техническими средствами для защиты их привилегий и подавления широких масс – государство. В первую очередь, государство – это продукт частной монополии и разделения общества на классы. Но однажды возникнув, оно всеми средствами лжи и насилия старается сохранить монополию и классовые различия и, следовательно, увековечить экономическое и социальное порабощение широких народных масс. В ходе своего развития оно выросло в самый гигантский механизм эксплуатации в истории цивилизованного человечества.

Внешняя форма государства ничего не меняет в этом историческом факте. Монархия или республика, деспотия или демократия – все они представляют собой лишь различные формы политического выражения систем экономической эксплуатации, которые отличаются друг от друга по внешнему виду, но не по существу. Во всех формах воплощается организованное насилие имущих классов.

С возникновением государства начинается эра централизации, искусственной организации сверху вниз. Церковь и государство были первыми представителями этой системы и до сих пор остаются ее главными носителями. Подчинение всех областей человеческой жизни авторитету государства соответствует сути самого государства. Поэтому метод централизации имеет тем более роковые последствия, чем больше удается государству расширить круг своих полномочий. Централизм – наиболее крайнее выражение системы, передающей решение общих дел в руки отдельных лиц.

Тем самым личность становится марионеткой, которой управляют и руководят сверху, мертвым колесиком чудовищного механизма. Интересы всего общества вынуждены уступить место привилегиям меньшинства, личная инициатива – приказам сверху, разнообразие – единообразию, внутреннее чувство ответственности – мертвой дисциплине, воспитание личности – бездушной дрессировке – и все это с целью вырастить лояльных верноподданных, которые не осмелятся потрясать устои существующего порядка, покорные объекты эксплуатации на капиталистическом рынке труда. Так государство становится мощнейшим препятствием на пути любого прогресса и любого развития культуры, прочным бастионом имущих классов против освободительных устремлений трудового народа.

Синдикалисты ясно осознают эти факты. Поэтому они – принципиальные противники любой монополистической экономики. Синдикалисты стремятся к обобществлению земли, орудий труда, сырья и всех социальных богатств, к реорганизации всей хозяйственной жизни на основе вольного, то есть безгосударственного коммунизма, который находит выражение в принципе: «От каждого по его способностям, каждому по его потребностям!»Понимая, что социализм – в конечном счете вопрос культуры и может быть создан только снизу вверх, народным творчеством, синдикалисты отвергают любой метод так называемого огосударствления. Он может привести только к еще более отвратительной форме эксплуатации – к государственному капитализму, но не к социализму.

Синдикалисты убеждены, что организацию социалистического экономического порядка нельзя регулировать решениями правительств и декретами. Он возможен только как объединение всех работников умственного и физического труда в каждой отдельной отрасли производства и взятие производителями в свои руки управления каждым отдельным предприятием в такой форме, чтобы отдельные группы, предприятия и отрасли производства стали самостоятельными звеньями общего хозяйственного организма. Эти звенья должны на основе взаимных свободных договоренностей планомерно организовать все производство и распределение в интересах всего общества.

Синдикалисты считают, что политические партии, каких бы идей они ни придерживались, никогда не смогут осуществить построение социализма. Эту задачу могут решить только боевые экономические организации трудящихся. Поэтому синдикалисты видят в профсоюзах не преходящий продукт капиталистического общества, но ячейки будущего социалистического экономического строя. В этом смысле синдикалисты уже сейчас стремятся создать такую форму организации, которая позволит им оправдать их великое историческое призвание и одновременно бороться за ежедневное улучшение условий труда и его оплаты.В каждом населенном пункте работники образуют революционные союзы по профессиям, которые не подчиняются никакому центру, распоряжаются своими финансовыми средствами и полностью самостоятельны. Профсоюзы различных профессий объединяются в каждом населенном пункте в «трудовые биржи» (федерации трудящихся – прим. В. Д.) – центры местной профсоюзной работы и революционной пропаганды. Все «трудовые биржи» страны объединяются во всеобщую федерацию, чтобы иметь возможность объединить свои усилия для совместных действий.

Кроме того, каждый профсоюз федеративно связан со всеми профсоюзами работников той е отрасли по всей стране, а эти – с союзами других родственных профессий, которые объединяются в большие общие союзы по отраслям экономики. Таким образом, федерация «трудовых бирж» и федерация отраслевых союзов образуют полюса, между которыми протекает вся общественная жизнь.

Когда при победоносной революции перед трудящимися встанет проблема строительства социализма, каждая «трудовая биржа» превратится в своего рода местное статистическое бюро и возьмет под свое управление все дома, продукты питания, запасы одежды и т. д. Задачей «трудовой биржи» станет организация потребления. Всеобщая федерация «трудовых бирж» сможет легко рассчитать общее потребление в стране и организовать его наиболее простым способом.

Со своей стороны отраслевые союзы через местные органы и с помощью фабрично-заводских советов возьмут под свое управление все наличные средства производства, сырье и т. д. и наладят снабжение отдельных производственных групп и предприятий всем необходимым. Короче говоря, организация предприятий и мастерских через фабрично-заводские советы; организация всего производства через промышленные и сельскохозяйственные отраслевые союзы; организация потребления через «трудовые биржи».Как противники любой государственной формы организации, синдикалисты отвергают так называемое завоевание политической власти и считают радикальное устранение всякой политической власти первой предпосылкой действительно социалистического общественного строя. Эксплуатация человека человеком самым тесным образом связана с господством человека над человеком, так что исчезновение одного из этих зол должно неизбежно вести к исчезновению другого.

Синдикалисты в принципе отвергают любую форму парламентской деятельности, любое участие в законодательных органах. Они понимают, что даже самое свободное избирательное право не сможет смягчить зияющие противоречия сегодняшнего общества. Цель парламентской системы в том, чтобы придать ореол законности системе лжи и социальной несправедливости – предоставить рабам возможность поставить на свое рабство штемпель закона.

Синдикалисты отвергают все искусственно проведенные политические и национальные границы. Они видят в национализме религию современного государства и принципиально отвергают всякое стремление к достижению так называемого единства нации, за которым скрывается лишь господство имущих классов. Они признают только региональные различия и требуют для любой группы населения права решать свои дела и удовлетворять свои потребности в культуре в соответствии со своими особенностями и склонностями, в солидарном согласии со всеми другими группами и союзами населения.

Синдикалисты стоят на почве прямого действия и поддерживают любые народные устремления и любую народную борьбу, которые не противоречат их цели – ликвидации экономических монополий и тирании государства. Их задача состоит в том, чтобы духовно воздействовать на массы и сплотить их в боевые экономические организации, чтобы вести их навстречу освобождению от ига наемного рабства и современного классового государства посредством прямых экономических действий, высшее выражение которых – всеобщая социальная стачка.

[Cкрыть]

Возможно, пора прекращать бездействия и организовывать профсоюзы? Это просто. Все, что нужно для этого: 3 человека на предприятии, немного времени на устав и легализацию, зато в ответ можно получить организацию, способною противостоять вашему нанимателю, отстаивающую ваши собственные интересы.

Изменено пользователем Kervan
Ссылка на комментарий

Закреплённые сообщения
never-forgotten

14часов * 5 = 70 часов. неделя рабочая.

что то у вас не то.

Ссылка на комментарий

Имеется в виду, что не 5 дней будут рабочими. Само количетсов рабочих часов (разрешенных законом) увеличится на 8 в неделю. Правда закон для работодателя помехой никогда не был - вон у нас в ресторане народ ишачит по 12 часов в день. В некоторых других мне рассказывале, вообще выходных нет. В нашей конституции есть статья (№39, если не ошибаюсь), в которой сказано, что никто не может быть лишен жилья. Проект жилищного кодекса прямо ему противоречит, предлагая продавать жильё должников. Как видим, закон не помеха для власти, она придерживается его только тогда, когда ей выгодно. С произволом нужно бороться везде, и в первую очередь, на своём рабочем месте.

Ссылка на комментарий

Синдикализм: мифы и реальностьНажмите здесь!
 Гамбоне Л. (Gambone L.)

“Синдикализм умер после Первой Мировой войны. Синдикализм прекратил существование как революционное движение к 1910 году. Синдикализму был положен конец благодаря усилиям Франко во время гражданской войны в Испании. Синдикализм был примитивным ранним движением, которое развилось в современное социал-демократическое профсоюзное движение. Примерно так академические историки рабочего движения скажут Вам про синдикализм. Цель этой брошюры состоит в том, чтобы показать, что все эти концепции – мифы”.

МИФЫ СИНДИКАЛИЗМА

Прежде, чем идти дальше, сначала необходимо дать определение синдикализму. Во Франции, где и возник данный термин, синдикализма означает простое профсоюзное движение и не имеет никакого особенного радикального или анархического подтекста. Французские специалисты отсылают к либертарному синдикализму, революционному синдикализму или анархо-синдикализму, отличая радикальное течение от традиционного профсоюзного движения.

В этой брошюре используется термин в его английском смысле – либертарное профсоюзное движение – профсоюзы, делающие акцент на прямое действие, а не парламентаризм и сотрудничество с администрацией. Прямая демократия и максимум автономии на местах также характерны для повседневной жизнь синдикалистских организаций. В то время как все синдикалисты разделяют эти положения, они разделены идеологически. Те, кто называет себя анархо-синдикалистами, вдохновлены анархистскими теоретиками. Те же, кто выводит свои взгляды из либертарного марксизма, обычно называются революционными синдикалистами. Есть также расхождение в мнениях относительно насилия и революции, что выражается в различных направлениях от сторонников повстанческих действий (инсургенты) до умеренных последователей П. Ж. Прудона.

ЗОЛОТОЙ ВЕК СИНДИКАЛИЗМА

Подчас встречающееся официальное мнение что синдикализм процветал в годы до Первой Мировой войны. Это миф, но как и во всяком мифе, в нем есть определенная доля правды. В течение первого десятилетия 20-го столетия та форма синдикализма, что исходила из идеи о повстанческом насилии, доминировала в ряде стран. К 1910 году эта тенденция выдохлась и сохранила влияние только в Испании. В Северной Америке и Северной Европе инсургенты никогда не имели влиянием.

У профсоюзов нигде не было особо больших организаций. Членство было небольшим и постоянно колебалось. У CGT, в котором было 360.000 заявленных членов в 1910 году, возможно, четыре года спустя было уже только 6.000. К 1913 году канадский IWW почти прекратил свое существование.

(Членство накануне Первой Мировой войны)

Профсоюз …………… Год ………… Количество членов

FORA (Аргентина) ………. 1911………… 70.000

CGT (Франция)…….. 1910………… 360.000

IWW (Канада)…….. 1910………… 9.000

USI (Италия)……… 1912………… 80.000

IWW (США)……….. 1912………… 18.400

CNT (Испания)……… 1911…………. 50.000

Эти данные – заниженные, поскольку они не включают британское движение(1). Однако, далеко это дадеко не Золотой Век это был период формирования.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ СИНДИКАЛИЗМ

Первая Мировая война пагубно сказалась на синдикализме. Профсоюзы раскалываются на провоенные и антивоенные фракции, и в некоторых странах, таких как Канада, и Соединенные Штаты синдикалистские организации были запрещены и преследовались. Однако движение вышло из войны более сильным чем когда-либо. Больше чем два миллиона рабочих присоединились к CGT в 1919 году, а в итальянском USI было приблизительно 500.000 членов. Профсоюзы быстро росли и синдикализм распространялся по всей Латинской Америке и Восточной Европе.

(Членство в 1922)

Профсоюз……………Год…………Количество членов

FORA…………Аргентина…….200.000

FORA IX………Аргентина…….70.000

CGT…………. Франция………. 600.000

OBU…………. Канада………. 41.000

IWW…………. США…………. 40.000

CNT…………. Испания……….. 500.000

IWW…………. Чили……….. 20.000

FAU…………. Германия……… 120.000

NAS…………. Голландия………. 22.500

CGT…………. Мексика……….. 30.000

CGT…………. Португалия…….. 150.000

FORU………… Уругвай………. 25.000

Для некоторых профсоюзов, таких как CGT и USI тот году явился кульминацией их могущества, поскольку первая потом расколась на две фракции, а последний был сокрушен фашистами. Большевики также разрушили расцветающее российское синдикалистское движение. Но для остальной части мира начало 1920-х было одним из пиков развития синдикализма.

Статистические данные по австралийскому и бразильскому движениям являются фрагментарными и неубедительными, но все же большинство австралийских рабочих было членами Одного Большого Союза, а бразильское анархо-синдикалистское движение было достаточно сильно, чтобы издавать ежедневную газету. Были также федерации во всех Южных и центральноамериканских странах, равно как и в Восточной Европе. К тому же многие синдикалисты остались за пределами федераций в независимых профсоюзах. Другие, как в Великобритании, создавали радикальные фракции в пределах социал-демократических профсоюзов.

Пара слов о расколе французского CGT. Приблизительно в это время, революционеры в пределах федерации были вытеснены и сформировали CGT-U, имевший столько же членов что и старый CGT. CGT-U, однако, управлялся коммунистами и следовательно не может считаться синдикалистским, даже при том, что много бойцов оставались преданными основам. В течение двух лет анархистская фракция CGT-U заполучила многих из их ленинистских “союзников” и откололась, чтобы сформировать третий CGT, Революционно-Социалистический CGT. Старый CGT, после избавления от революционной фракции, выбирал не социал-демократию, но прудонизм. Следовательно, это все еще представляло форму синдикализма, хотя и весьма умеренную.

1922 год также отмечен формированием синдикалистского Интернационала, Международной Ассоциации Трудящихся [МАТ], которая сформировала либертарный противовес коммунистическому и социал-демократическому Интернационалам. Большинство национальных федераций присоединилось [к МАТ], за исключением движения OBU, североамериканского IWW и прудонистского CGT.

СИНДИКАЛИЗМ И ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ

С началом Великой Депрессии синдикалистское движение потеряло значительную часть своего влияния и многих членов. Аргентинская FORA в 1931 году, были подавлены вооруженными силами, чтобы так никогда и не возвратить своего значения . Чилийский IWW был полностью разбит диктатурой Ибанеса. (Однако был воссоздан под другим названием через несколько лет), мексиканские CGT раскалываются на части. Испанский CNT застаивался вследствие обескровливания, осуществленного спонсируемыми работодателями вооруженными головорезами (pistoleros) и диктатурой Примо де Ревера. Однако социал-демократические профсоюзы находились не в лучшем состоянии. (В Великобритании у TUC было 6,5 миллионов членов в 1919 году и только 3,7 миллиона в 1928 году.) Подобная ситуация была в большинстве стран.

На протяжении 1930-х ситуация для синдикализма ухудшалась. Немецкое движение было ликвидировано нацистами, а лево-правой комбинацией сталинистов и фалангистов была разгромлена испанская CNT в 1938-39 годах. (У CNT было больше чем два миллиона членов в 1936 году). Салазар уничтожил португальское движение. Бразильские синдикалисты испытывали сильные удары режима Варгаса. Французский прудонистский CGT совершил ошибку объединившись с коммунистическим CGTU, и был проглочен сталинистами так же, как революционные анархисты были поглощены пятнадцатью годами ранее.

(Членство в 1930)

Профсоюз……………Год…………Количество членов

FORA……………. Аргентина………… 100.000

CGT-SR……………France………….. 10.000

CGT……………… Франция………….. 750.000

OBU……………… Канада………….. 24.000

IWW……………… Канада………….. 4.000

IWW……………… США…………….. 24.000

CNT……………… Испания…………… 500.000

FAU……………… Германия…………. 50.000

CGT……………… Мексика………….. 80.000

SAC……………… Швеция………….. 35.000

Следующий список недооценивает синдикалистские силы в период после 1939 года. Голландский NAS все еще существовал, кубинские синдикалисты сумели пережить диктатуру Мачадо и были главной силой на острове. Во Франции приблизительно 280.000 рабочих были зарегистрированы в профсоюзах, в которых доминировали революционные синдикалисты – несмотря на усилия коммунистов. Синдикализм сохранял влияние в Чили, Боливии и других латиноамериканских странах. Но во всем мире движение было смертельно ослаблено.

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И ПОСЛЕВОЕННАЯ ЭРА

После Второй Мировой войны из борьбы трудящихся наибольшую выгоду извлек сталинизм. Страны, освобожденные от фашизма, не возвращаются к синдикалистским профсоюзам. Те, что действительно воссоздавались, были всего лишь тенями прошлого. У IWW был краткий и незначительный ренессанс только, чтобы потерять все к 1950 году. Во Франции старый откол прудонистов от сталинистского CGT в 1947 году, сформировали Force Ouvrier, но лишь при большой доле воображения данный профсоюз мог считаться синдикалистским, хотя и придерживался некоторых идеи синдикализма. Но даже это они потеряли бы в своем развитии.

В 1956 году канадский OBU присоединился к AFL-CIO доминировавшей над канадским лейбористским Конгрессом. Четыре года спустя режим Кастро прикончил кубинских синдикалистов – что ни Мачадо, ни режимы Батисты не были в состоянии сделать. Последними функционирующими профсоюзами был шведский SAC и голландский OVB. Возможно некоторые профсоюзы оставались в Латинской Америке, наиболее вероятно в Чили и Боливии. В остальной части мира синдикалисты были уменьшены до крошечного фракций или стареющих остатков некогда великих организаций.

ПРИМИТИВНЫЕ УТОПИСТЫ?

Историки рабочего движения высказывают точку зрения, что синдикалисты были горячими, непрактичными хилиастами. Один из лучших примеров этой тенденции – “Практические Революционеры” (“The Practical Revolutionaries”) Барбары Митчелл, анализ французского анархо-синдикализма. Профессор Митчелл показывает, как большинство версий синдикализма было испорчено враждебным марксистским уклоном и что синдикалисты были далеки от того, чтобы быть дремучими утопистами. Французские профсоюзные активисты были чрезвычайно практичны.

Лозунг “Революция немедленно или ничего” имел мало приверженцев, расцениваемых как “фанатики”, и это были главным образом интеллектуалы. (Примером служит Жорж Сорель, который не имел почти никакого влияние членов [профсоюзов]).

Синдикализм рос из истории, потребностей и стремлений рабочих и не был рядом идей, занесенных извне интеллектуальной элитой. Бойцы особенно не интересовались философией или идеологией, но искали практичные средства улучшить долю рабочего класса. Это было лучше всего достигнуть посредством прямого действия. Это имело мало общего с насилием и было способом объединить рабочих, которые иначе будут разделены по профессиям или убеждениям. Рабочие, будь то католики или атеисты, социалисты или республиканцы, имели тенденцию объединяться вокруг практических дел, таких как создание кооператива, присоединение к бойкоту или поддержка профсоюза, тогда как в противном случае они будут разделены в зависимости от идеологии или партийной принадлежности.

Прямое действие также делало немедленные изменения возможными, поскольку синдикалисты никогда не делали ошибку разделения реформы и революции на два изолированных направления. В отличие от парламентских реформ, которые уполномочивали государство, прямое действие уполномочивало рабочих, и поэтому каждое успешное действие походило на небольшую революцию.

ПОЧЕМУ СИНДИКАЛИЗМ ПРИШЕЛ В УПАДОК

Упадок синдикализма не связанс с развитием от “примитивизма” к “осмысленному” профсоюзному движению. Главные причины его поражения были внешними. Коммунисты, фашистские и военные диктатуры сокрушили движения в Аргентине, Бразилии, России, Германии, Италии, Болгарии, Испании и Португалии. Правительственные репрессии также сыграли роль в ослаблении чилийского и американского IWW, мексиканского CGT. Важно указать на то, что синдикалистские профсоюзы, которые выжили в 1950-е сделали это только в странах с демократическими правительствами – таких как Голландия, Швеция и Канада. Тирания убила синдикализм (прим. редактора: тем не менее, синдикализм еще не вполне мертв).

Второй причиной послужила коммунистическая партия. Она попыталось или разрушить или одурачить синдикалистские профсоюзы, результатом чего было ослабление этих организаций. Всюду коммунисты вредили синдикализму. Некоторые профсоюзы испытывали на себе больше чем другие. Во Франции CGT был расколот, благодаря их [красным] махинациям, в Бразилии они использовали штрейкбрехерство и насилие против анархистов. Двуличная роль коммунистов [сталинистов] в Испании известна.

В странах, где синдикалисты были фракцией меньшинства в рабочем движении, консервативные профсоюзы были основным источником препятствий. Это особенно верно для Канады и Соединенных Штатов, где A.F. L. работал, чтобы разрушить Один Большой Союз и IWW. Австралийский OBU нашел камень преткновения в лице правого (и расистского) Австралийского Союза Рабочих (Australian Workers Union).

Другой фактор; все профсоюзы, синдикалистские, коммунистические, и социал-демократические, потерпели главные поражения в 1920-х и в начале 1930-х. Упадок синдикализма было частью общей тенденции, которая поразила все профсоюзы. Работодатели и препятствия со стороны правительства играли в этом главную роль, но были и другие причины. Одной из них был упадок старых отраслей промышленности, таких как горная промышленность – главная область профсоюзной поддержки. Кроме того, имело место продолжающееся снижение квалифицированных отраслей и упадок цеховых профсоюзов. Рабочие-мигранты, от которых в значительной степени зависел IWW, были заменены постоянной и устойчивой рабочей силой. Развивались новые отрасли промышленности (автомобилестроение и электроника), [работники] которых не были объединены в профсоюзы. Рабочий класс рос численно, но профсоюзы были неспособны организовать их. Экономика подвергалась изменениям, делая устаревшими профсоюзы основанные на старой экономике. Почти как и сегодня, можно было бы добавить.

Ситуация изменилась в конце 1930-х. Профсоюзы были сформированы в отраслях массового промышленного производства и вскоре рабочее движение стабилизировалось, а затем превзошло росту членов 1920-х в Канаде, США и Франции.

Вопрос должен ставиться о том, почему синдикалисты не были в состоянии использовать в своих интересах это новое движение и восстановить себя как главную силу. Вобблис конечно играл роль в автомобильной промышленности до того как выйти из CIO. Они подготовили путь и даже начали первую сидячую забастовку. (Возможно французские анархо-синдикалисты имели подобную роль.)

У коммунистов к тому времени были организация и кадры, чтобы управлять новым движением и гораздо больше чем у синдикалистов. Был также фактор поколений. Лидеры синдикалистов были среднего возраста мужчинами и женщинами, которые участвовали в своих главных боях лет за 15 – 20 до этого. Коммунисты “были представлены молодежью”. Они могли также указать на их “успешную революцию”, то есть на то, на что анархисты не могли [указать]. Анархо-синдикализм считали “старой шляпой” и он не выглядел столь же динамичной силой как сталинизм.

Проблемы синдикализма имели также и внутреннее происхождение. Одна из самых важных была сектантством. Фракции возникали, стремился доминировать над движением и осуждали конкурентов в нетерпимых и часто резких формулировках. IWW, после выздоровления от коммунистов, был расколот таким спором в середине 1920-х. Когда-то аргентинское движение было представлено несколькими группами, претендующими на одно и то же названия. Испанская CNT была полна фракций. Единственный успех этих сектантских сражений состоял в том, что движение ослабело.

В каждой стране, кроме Великобритании, фермеры составляли, по крайней мере 30 % населения. Успешное массовое движение должно было бы включать этот сектор. Однако, синдикалисты настаивали на коллективизации земли. В странах с длинной историей общинного сельского хозяйства, таких как Испания или Украина, такая политика не встречала препятствий. Однако, во Франции или Америке, где индивидуальная собственность была традиционной, пропаганда синдикалистов, ясное дело встречалась с враждебностью со стороны фермеров.

Отношения к религии вызвали много проблем. В большинстве католических стран синдикалисты были воинственными антиклерикалами и атеистами. Это фактически гарантировало им статус меньшинства. Вместо того, чтобы откалывать католических рабочих от иерархии, синдикалисты раскалывали рабочих на религиозных и антирелигиозных.

Трагические результаты антиклерикализма лучше всего демонстрируются мексиканской Революцией. Синдикалисты были сильной фракцией в Мехико. Сапата и его крестьянские анархисты окружили столицу. Вместо того, чтобы действовать сообща с сапатистами, синдикалисты помогли вооруженным силам в изгнании их. Причина? Они несли иконы Девы Марии и были поэтому “реакционерами”. Анархо-синдикализм пострадал от проблемы хождения не в ногу с историей. Централизация политической власти и экономической мощи была подавляющей тенденцией в начале 20-го столетия. Сциентизм провозгласил правление экспертов, и простых людей считали некомпетентными, чтобы управлять их собственными делами. Общество было “слишком сложно”, чтобы остаться децентрализованным, уже не говоря о потворстве самоуправлению. Марксизм-ленинизм и фашизм были только самыми зверскими аспектами этой милитаристской тенденции. Анархо-синдикализм являл собой полную противоположность генеральному потоку истории. Удивляться не приходится тому, что он был подавлен.

БУДУЩЕЕ СИНДИКАЛИЗМА?

Хотя синдикалистские профсоюзы были к 1960-м годам в их наиболее упадочном состоянии, как это ни парадоксально, ко многим из их идей относились серьезно впервые с 1920-х. Понятия, заимствованные из синдикализма, прямое действие и рабочее самоуправление, активно использовались в рабочем движении. Несколько национальных федераций, таких как CSN Квебека и французский CFTD приняли эти понятия.

(Членство в 1987)

Профсоюз……………Год…………Количество членов

CNT-AIT………… Испания……………. 63.000

CNT-U(2)………….. Испания……………. 11.000

SAC……………. Швеция…………… 15.000

IWW……………. США……………… 500(3)

COB……………. Бразилия…………… 500

OVB……………. Голландия………….. 10.000

CNT-F(4)………….. Франция…………… 500(5)

У относительного роста популярности синдикализма было несколько причин. Одной из них было снижение сталинистского влияния и антиавторитарные настроения среди молодежи. Но нельзя обесценить работу анархистских бойцов, которые, хотя и в не большом числе, эффективно продвигали рабочий контроль. Это особенно верно применительно к Великобритании и Франции в начале 1960-х.

Более жесткая экономическая обстановка 1970-х и 80-х, кажется, уменьшила энтузиазм по поводу синдикализма. Рабочее самоуправление, было оставлено CFTD в 1974. Движение Солидарность в Польше включило многое из идей синдикалистов, но большая часть из этого была с тех пор потеряна. Тем временем, демократизация в Испании после смерти Франко наблюдала возрождение CNT, которая кратко дала надежду на возвращение традиционным синдикализмом утраченных позиций. В 1979 в ней было 300.000 членов, но в течение двух лет большинство из них было потеряно, и CNT стоял перед серьезной фракционной борьбой. Со спадом 1990-х численность испанских синдикалистов вероятно ниже чем в 1987(6).

Крах сталинизма дал приток деятельности синдикалистов в Восточной Европе, но это все было ограничено небольшими группами. Все рассматриваемые вещи не были никаким реальным возрождением синдикалистских профсоюзов начиная с низшей точки упадка 1960-х. Эти группы остаются небольшой частью профсоюзного движения(7).

Таким образом, оживление традиционного синдикализма (то есть самостоятельных профсоюзов) кажется маловероятной перспективой будущего. Но это не означает, что многие идеи синдикалистов не будут оказывать влияние. Последнее экономическое развитие может сделать это возможным.

Консультанты по вопросам управления теперь говорят о ключе к производительности, лежащей в уполномочивании рабочей силы – предоставление рабочим реального голоса и интерес к месту работы. Однако, большинство тех немногих отраслей промышленности, где полномочие – действительность, является теми, в которых профсоюзы стремились к нему. Полномочие – слишком радикальный шаг (и слишком угрожающий) для большинства менеджеров, чтобы продолжать и поэтому (как всегда), за демократизацию нужно бороться снизу.

Весьма взаимозависимые мировые проблемы больше не могут рассматриваться изолированно. Профсоюзы не могут продолжить заимствовать позиции прошлого, которое противопоставляет одну группу против другой. Должна развиться всеобъемлющая солидарность, чтобы победить совокупность социальных, экономических и экологических проблем.

Упадок государства делает необходимым оживление понятий прямого действия и взаимопомощи. Без материнской опеки государства, делавшее это для нас, мы должны создать наше собственное социальное обеспечение через взаимные благотворительные организации.

Глобализация капитала угрожает местным отраслям промышленности. Нужно найти путь, который удержит капитал дома и сохранит рабочие места и сообщества, которые зависят от них. Протекционизм и нежелателен и неосуществим. Но рабочая собственность или кооперативы рабочих – [реальная] альтернатива.

Чтобы сделать существующие профсоюзы (и другие общественные группы) более эффективными, необходимо оказывать непрерывное давление, чтобы преодолеть бюрократизацию. Лучше всего это делать, принимая принципы прямой демократии – делегаты с правом немедленного отзыва [принцип императивного мандата], минимум оплачиваемых функционеров(8) и автономия местных единиц.

Так же есть шанс, что может возникнуть новая форма синдикализма. Современная экономика основанная на знаниях зависит от высокообразованной рабочей силы. Такие люди не легко принимают иерархию и авторитаризм, будь то на работе или в профсоюзе. В результате распространились маленькие, местные и прямо управляемые “профессиональные ассоциации”. Под воздействием событий они легко могут быть вынуждены объединиться, но кажется маловероятным, что такое единство произошло бы в иерархической форме или создало бы прослойку высокооплачиваемых бюрократов. Эти ассоциации могут также стать силой для рабочего контроля и дебюрократизации.

Современная экономика также создает существенные изменения в том, как выполняется работа. Впервые за 200 лет рабочий класс уменьшается в числе и заменяется самозанятыми работниками(9). Это – результат [появления] персонального компьютера для работы, которая когда-то должна была выполняться в офисе, а теперь может быть поручаться людям, работающим у себя дома. Мы наблюдаем возвращение ремесленника, в кибернетической форме. Чтобы избежать возможной эксплуатации, они будут вынуждены объединить и практиковать взаимопомощь. Кроме того, Интернет предаст “Одному Большому Союзу” новое значение.

Старый синдикализм являл собой полную противоположность генеральному потоку истории. Сегодня, поток бежит в противоположном направлении – к децентрализации и ослаблению государства. Учитывая эти кардинальные изменения, многие из идей старых синдикалистов могут, наконец, найти свою реализацию в ближайшем столетии.

Примечания:

(1) Британское движение – пример трудностей, с которыми сталкиваются, пытаясь собрать статистику о силе синдикалиссов. (Британские синдикалисты работали в пределах сложившихся [официальных] профсоюзов). Однако они были ответственны за формирование движения шопстюардов, движения шахтеров Южного Уэльса и Дублинской Всеобщей забастовки 1913 года.

(2) В 1979 испанская CNT раскололась на две основные фракции CNT-AIT и CNT-U. Причиной раскола было отношение к участию в выборах в рабочие комитеты предприятий. CNT-AIT являются противниками данных действий, так как по их мнению: “Благодаря комитетам предприятий и делегатам, профсоюзная бюрократия, связанная через политические партии с предпринимателями и правительствами, заключают договоренности, которые не могут обсуждаться. Комитеты предприятий приобретают исключительный характер на фабрике или в учреждении. Выборы в комитеты предприятий также способствуют выходу из профсоюзов: трудящийся довольствуется легким решением – избрать делегата вместо того, чтобы участвовать в профсоюзной деятельности. Тем более, что трудящийся не может призвать таинственного профделегата к ответу”. (Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое. )

После судебного разбирательства в 1989 году CNT-U сменила название на Confederación General del Trabajo (CGT). (прим. пер.)

(3) В IWW сейчас официально входит несколько тысяч человек. (Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое. ) Тут только необходимо иметь в виду, что IWW – это все-таки революционно-синдикалистская профсоюзная организация, а не анархо-синдикалистская – в нее могут входить члены политических партий и при этом занимать ответственные посты вплоть до генерального секретаря. (прим. пер.)

(4) Во Франции созданная в 1946 году CNT претерпела несколько расколов (1977 и 1993). В результате во Франции есть две основные CNT (но есть и еще отколы – гораздо менее заметные) – CNT-AIT (входящие в анархо-синдикалистский Интернационал) и CNT-F (исключенные из Интернационала). Причины последнего раскола, создавшего современное деление на CNT-F и CNT-AIT примерно те же, что и причины раскола в Испании на CNT-AIT и CNT-U (CGT). (прим. пер.)

(5) На начало 2009 года официально в CNT-F числится около 4.000 человек (согласно французской Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое. ), а в CNT-AIT насколько известно – несколько сотен человек. (прим. пер.)

(6) К 2009 году ситуация серьезно изменилась. Если в 1987 в CNT-U (CGT) состояло 11.000 человек, а в CNT-AIT – 63.000, то сейчас картина диаметрально изменилась: в 2009 году в CGT официально числится порядка 60.000 членов, а в CNT-AIT – около 12.000. При этом стоит отметить, что CNT-AIT имела несколько лет назад гораздо меньшую численность (в начале 2000-х в этой профсоюзной организации числилось примерно вдвое меньше членов нежели сегодня). Кроме того, примечательный факт – на первомайские демонстрации и CNT-AIT и CGT выводят примерно одинаковое количество человек, судя по отчетам на их основных сайтах (CGT выводит несколько большее количество людей). (прим. пер.)

(7) Количество анархо-синдикалистских профсоюзных организаций сегодня больше, чем в приведенном списке за 1087 год. Кроме них можно отметить: FAU (Германия) – около 300 членов, FORA-AIT (Аргентина) – несколько десятков человек, SF-IWA (Великобритания) и др. (см. – Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое. ). (прим. пер.)

(8) В общем-то, по возможности лучше вообще без оплачиваемых функционеров, а не при их “минимуме”. (прим. пер.)

(9) Это применительно все таки к странам промышленно развитым Первого мира стоящим на пороге информационного общества. Применительно же к странам Второго и Третьего миров этого сказать нельзя. (прим. пер.)

БИБЛИОГРАФИЯ:

Статистические данные взяты отсюда:

1. Bercuson, David, Fools And Wisemen

2. Canadian Labour Cazette, 1931, 1940

3. Dulles, John W., Anarchists And Communists In Brazil

4. Ehrmann, H.W., Fr. Labor From Popular Front To Liberation

5. Horowitz, Daniel, The Italian Labor Movement

6. Ideas And Action No. 5, 6, What Is The IWA?

7. Jewell, Gary, History of lWW In Canada

8. Munck Ronaldo, Argentina, From Anarchism To Peronism

9. Rocker, Rudof, Anarchism And Anarcho-Syndicalism

10. Saposs, D.J., Labor Movement In Post-War France

11. Simon, Fanny, “Anarcho-syndicahsm In S. America”, Hispanic His-torical Review, Feb. 1946

12. Stearns, Peter, Rev. Syndicalism And Fr Labor

13. Tamarin D., The Argentine Labor Movement

14. Thompson Fred, The IWW, Its First 70 Years

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое.

Перевел К. С. Бессмертный

Перевод – май 2009

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое.

[Cкрыть]
Ссылка на комментарий

homopoluza

Мне больше по душе идеи Жака Фреско.

Америка рано или поздно рухнет и потянет за собой весь мир. Надеюсь, люди поймут это время и откажутся от уже устаревшей идеи денег.

Ссылка на комментарий

лекс

Когда-то писал диплом по Новгородцеву (один из лидеров кадетов, философ права, представитель социального либерализма, много писал с позиций идей нравственности, солидарности, неокантианец, к концу жизни стал писать с позиций русской религиозной философии, много в конце жизни использовал идей из почвенничества).

У него есть несколько крупных работ (по исследованию проблемы общественного идеала, и его формированию), в т.ч. Кризис современного правосознания (критика демократии, т.е. критика политического идеала "земного рая") и Об Общественном идеале. Вторая работа состоит из двух частей. Первая - собственно об общественном идеале, а вторая посвящённая критике социализма (т.е. критика социального идеала "земного рая"). При этом, он отталкивается от "чистого социализма" в лице Маркса и далее рассматривает социализм, анархизм, коммунизм, синдикализм. Работа написана в 1917г. (вплоть до 1923г. четырежды правилась автором). Всё, я конечно, приводить не буду, но заключение ко второй части, думаю интересно будет, в т.ч. применительно к синдикализму:

о социализме в целом и о синдикализме в частностиНажмите здесь!
 Заключение

Итоги развития реформистского и революционного направлений социализма. Крушение марксизма как результат этого развития. Историческое значение и жизненная правда марксизма.

Мы проследили развитие социализма в недавнем прошлом в двух самых ярких его выражениях: в немецкой социал-демократии и во французском синдикализме. С величайшей отчетливостью и ясностью в них намечается основное противоположение двух проявлений марксизма, реформистского и революционного. В настоящее время в связи с учреждением III революционного Интернационала, наряду со II реформистским, это противоположение принимает новые формы и становится еще более резким. Но смысл его остается тот же, и уяснив его на явлениях недавнего прошлого, мы подготовляем себе путь и к пониманию настоящего. Ибо в настоящем, как и в прошлом, те направления, которые стоят друг против друга как враждебные противоположности, как два полюса, между которыми бьется социалистическая мысль, суть реформизм и революционизм. Одно направление исключает другое, и тщетно стремление их примирить. При этом надо сказать, что вражда и раскол в социализме, поскольку они проявляются в разноречии указанных направлений, не случайны, а органически неизбежны: они отражают на себе естественное противоборство историзма и утопизма, законного порядка и революционного порыва, власти, поддерживающей преемственность эпох, и силы, беспощадно разрушающей прошлое. И что бы ни говорили о временном значении этого противоборства, наблюдая социализм, мы имеем бесспорные основания утверждать: в нем нет такого спасительного, всепримиряющего слова, пред которым, хотя бы только в среде его приверженцев, смолкли все противоречия, которое одинаково объединяло бы всех, хотя бы только к нему присоединившихся. Это утверждение тем более непоколебимо, что оно является простым констатированием факта. С точки же зрения логической этот факт разложения социализма в достаточной мере объясняется двойственностью начал, лежащих в основе классического марксизма, тем сочетанием утопизма и реализма, которое ему свойственно.

Правда, конечную цель своих стремлений Все социалисты как будто понимают одинаково. Но когда речь заходит о путях, ведущих к этой цели, начинается величайшая разноголосица, в которой единомышленники становятся врагами, объявляющими друг другу войну не на жизнь, а на смерть. Каждое из направлений утверждает, что оно знает путь единственно правильный и верный, но если спросить об этом других, они скажут, что это путь гибельный и ложный. Еще недавно эти внутренние противоречия во внешних проявлениях партийной жизни обычно скрадывались; они находили себе место лишь в прениях съездов и в подготовительных суждениях. В настоящее время непримиримые противоречия всюду выходят наружу и раскалывают социалистов на враждебные группы, которые с необычайным ожесточением спорят между собою о способах осуществления конечного идеала. И в этих взаимных отрицаниях и осуждениях отдельных социалистических групп заключается, быть может, самое решительное обнаружение внутренней противоречивости классического марксизма, наложившего неизгладимую печать на развитие европейского социалистического движения.

Являясь по своим конечным целям доктриной утопической и революционной, этой своей стороной марксизм становится в полное противоречие к путям исторической жизни. Своей теорией классовой борьбы он разрушает идею общего народного дела, осуществляемого правовым государством, отрицает принцип сотрудничества и солидарности классов, составляющий идеальную цель правового порядка, и мечтает создать истинное единство жизни на развалинах существующего государственного устройства. Он мечтает о высшем безгосударственном состоянии, в котором будут уничтожены границы государств и народов, в котором пролетарии всех стран объединятся новой связью всемирного общения. Утопический характер этой мечты сообщает ей значение идеала, лежащего в бесконечной дали. Если первые его провозвестники, а за ними и их фанатические последователи полагали, что этот идеал может стать вскоре реальной действительностью, то жизнь постоянно и неизменно опровергала эту уверенность, обращая мысль к подлинным законам и очередным задачам исторического развития.

Представляя собою по своему конечному идеалу доктрину утопическую, марксизм хотел быть, однако, в то же время и учением реалистическим, развивающимся на почве действительно рабочего движения, в связи с его конкретными нуждами и задачами. Но реальные задачи и нужды рабочего класса не могут быть отложены осуществлением до наступления социалистического строя; уже теперь, в рамках современного государства, они требуют своего удовлетворения, а это не может быть достигнуто иначе, как на почве соглашений с другими классами.

Отсюда объясняется судьба социализма, которую мы проследили. Стремиться сразу и к осуществлению реформистского плана, и к подготовлению революционной катастрофы невозможно. Одновременное стремление к разрешению обеих этих задач предполагало бы социологически немыслимую позицию: это значило бы добиваться улучшения своего положения в обществе, самое существование которого надо в то же время подкапывать и разрушать. Поэтому социализму приходится выбирать одно из двух: или идти в ногу с другими классами, совершать с ними общую историческую работу и добиваться своих целей путем компромисса с существующим строем, или же, отрываясь от общей исторической почвы, резко противопоставлять себя другим классам, отрицать современное общество и государство и стремиться к их разрушению.

В первом случае социализм, в сущности, отрекается от марксизма и входит в ряд исторических созидательных сил, причем значение его тем более возрастает, чем более он сознает свои культурные, общечеловеческие задачи. Движение социализма в эту сторону облегчается тем обстоятельством, что и практика современного государства обнаруживает способность к расширению понятий свободы и равенства, к новому и более высокому пониманию государственных задач. Как справедливо указывает английский либерал Самюэль, в практике современного государства границы либерализма и социализма стираются; их различие в степени темпа и меры, в степени эмпирической и научной точности при осуществлении своих задач. Когда либерализм отказывается от узкого и отвлеченно-формального понимания начала свободы, а социализм примиряется с существующим государством, сохраняющим свою индивидуалистическую основу, свой характер системы свободы, – на практике, в осуществлении очередных жизненных задач их пути сближаются, как бы далеко ни расходились они в исходных основаниях и конечных идеалах. При этих условиях на социализм выпадает благодарная роль ускорять процесс социальных реформ, осуществляемых правовым государством. Но и самая высшая из этих реформ не может совершиться вне путей исторической эволюции, вне задач общечеловеческого прогресса. Причем и такая высшая социальная реформа никогда не будет реформой конечной и заключительной. Она будет лишь ступенью и поводом к дальнейшему прогрессу. Новые противоречия; новые задачи станут неотступно перед будущими обществами, и то, что представляется теперь величайшим блаженством земного рая, будет лишь временной остановкой на пути бесконечного развития. В виду беспредельных возможностей, раскрывающихся в области социальных реформ, будущее может рисоваться в таких образах, которые бесконечно превосходят настоящее. Но в каких бы пышных картинах ни рисовалось это будущее, никогда не положит оно конца человеческим исканиям и стремлениям. Никогда не утихнут противоречия и борьба, свойственные обществу по природе, по существу его стремлений. Современные горячие споры среди социалистов и царящая среди них острая вражда отчасти раскрывают нам те противоречия, которые неизбежно несет с собою и всякий план социальных реформ, и всякий способ его осуществления.

Высказывая этот взгляд на будущее реформистского социализма, мы должны с не оставляющей сомнения резкостью подчеркнуть, что историческое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма. Не следует забывать, что классический марксизм верил не в реформы, а в реформу – в единый, всесторонний и безусловный переворот всех общественных отношений, в полную, совершенную и всеисцеляющую рационализацию всей человеческой жизни. Если же оказывается неизбежным, что на практике этот план единой реформы дробится и разбивается на сложный и длинный ряд усилий исторического созидания и полностью никогда не может быть закончен, это значит не то, что марксистский идеал осуществляется частично, а что он вовсе не осуществляется. Ибо сущность подлинного марксизма и состояла именно в противоположении всецелого переворота частичным реформам. Тот, кто не верит более в такой всецелый переворот, этим самым отрекается и от марксизма: он становится на точку зрения совершенно иного миросозерцания, в котором признается сила иррациональных начал общественной жизни, в котором отвергается самая возможность марксистской проблемы как проблемы всецелой рационализации общественных отношений, как проблемы «прыжка из царства необходимости в царство свободы». Таким образом, когда мы говорим, что социализм, входящий в культурную работу современного государства, «врастающий» в современное общество, вполне приемлется теорией новейшего либерализма и практикой правового государства наших дней, это значит, что мы говорим в данном случае не о марксизме, а некотором новом историческом явлении. Это значит, что мы имеем здесь в виду социализм, утерявший свое внутреннее существо и превратившийся в политику социальных реформ. В этом историческом воплощении социализма марксизм умер и превратился в предание. Таков исход реформистского течения социализма.

Иная участь выпадает на долю течения революционного, пытающегося довести до конца идею классовой борьбы и сохранить революционную сущность марксизма не только в характере конечных целей, но и в способах их осуществления. Практика французского синдикализма, на которой мы старались характеризовать эту революционную непримиримость, показывает, насколько такое направление является бесплодным. Призывая рабочих к постоянным насильственным мерам, сея в них семена ненависти и вражды, революционный синдикализм разрушает самые основания для своей созидательной работы, ослабляет производительные силы страны, обессиливает все общество и сам истощается в пустоте доктринальных отрицаний. В лучшем случае, как всякая угроза этого рода, он приводит лишь к тому, что своей критикой вызывает работу других созидательных сил общества. Когда же на развалинах прошлого он старается представить образ положительного творчества, его мысль поражается бессилием. Тщетно пытается он создать новые формы, не похожие на настоящие. В этом стремлении идти неведомыми путями он скорее извращает старые принципы, чем изобретает новые. Ему остается проповедь революционного дерзания, неизбежно приводящая к предпочтению меньшинства большинству и качества количеству. «Отважное меньшинство», «группа избранных» призывается подчинить революционным целям «тяжелую и неповоротливую массу» и увлечь ее за собою на путь революционного действия. Практически этот путь осужден на постоянные колебания между разрушительным отрицанием прошлого и невольным к нему возвратом, между анархической ломкой сложившихся отношений и воспроизведением их старых основ. Породить из себя новый мир, идя путем отрицания и насилия, путем исключительного разрушения прошлого, революционный социализм не может: он может разве только внести временную дезорганизацию в существующие отношения, чтобы вместе с тем и самому исчезнуть в хаосе этой дезорганизации, уступив место более реалистическим и плодотворным течениям.

Идеям солидарности и социального мира, провозглашаемым современным правовым государством, революционный синдикализм противопоставляет непримиримую и беспощадную вражду классов. Но именно в этих крайних формах принцип классовой борьбы обнаруживает свою полную несостоятельность. Проповедовать забастовки, саботаж, бойкот без серьезного потрясения хозяйственной жизни можно лишь до поры до времени и в известных пределах. Тут всегда есть опасность перейти грань, за которой все эти меры принуждения обращаются к ущербу для самих рабочих, В каждом таком движении, поскольку оно, не достигая своих целей, истощается в бесплодных революционных попытках, есть тенденция к замиранию, к утрате первоначального настроения. Эта тенденция, по-видимому, и обнаруживается с 1913 года во французском синдикализме.

По утверждению французских теоретиков синдикализма, они являются наиболее верными продолжателями Маркса. На самом деле, сохраняя видимость марксистских формул, они не менее, далеко отстоят от своего родоначальника, чем реформисты: вся реалистическая научная сторона марксизма приносится здесь, в жертву то чистейшей фантастике самобытных измышлений, то индивидуалистическому романтизму Ницше, причем в роли регулирующего и сдерживающейся элемента оказывается анархизм Прудона. Как не прийти к заключению, что и здесь дух классического марксизма умер: остались чисто словесные и внешние совпадения некоторых общих лозунгов и формул.

Надо ли прибавлять, что и в реформистском, и в революционном течении современного социализма абсолютные обетования старого марксизма и его облик всеобъемлющего миросозерцания и единоспасающей догмы потускнели и стерлись. Глубокие разочарования одинаково чувствуются и в примирительных уступках реформистов, и в вызывающей непримиримости синдикалистов. В том и в другом случаях мы имеем дело с очевидным крушением социалистических утопий земного рая. Этот процесс крушения утопий начался задолго до войны. Новое положение вещей, создавшееся после недавней долговременной борьбы народов, как будто бы приостановило его. Возросшие притязания масс, общее чувство неуверенности и тревоги пред неведомым будущим, толки о кризисе культуры и государства как будто бы открыли путь для нового расцвета социалистических идей, для новых надежд на скорое осуществление социалистического идеала. К этому присоединяются иногда ожидания, порожденные опытом военного времени, когда европейские государства путем искусной регламентации производства и рациональной системы распределения, казалось, проложили путь к всецелой рационализации экономических отношений в духе социализма. Однако эти ожидания более решительных успехов рационализации хозяйственного процесса уже сейчас обнаруживают свою неосуществимость[734]. Что же касается надежд на поднявшуюся волну социалистического движения, то надо сказать, что поскольку она рождается из экономических и финансовых затруднений и всеобщего недовольства, она содействует не утверждению социализма, а лишь скорейшему крушению его утопических замыслов. Приняв величайшие затруднения экономической жизни за благоприятные условия для осуществления социалистического идеала это значит содействовать не организации, а дезорганизации хозяйства, не созданию новой культуры, а разрушению старой. После опытов этого рода крушение марксизма может стать лишь более очевидным и стремительным. И если тем не менее это крушение марксизма не устраняет его огромного исторического значения, это объясняется бесспорной связью его с глубочайшими реальными задачами времени, которые и могут, и должны найти свое разрешение, но совсем не в том направлении и не с той скоростью, как хотел этого Маркс.

Социализм в лице Маркса выступил с гордой уверенностью открыть человечеству последнюю абсолютную цель его существования, нарисовать ему абсолютный и конечный общественный идеал, дать всецелое удовлетворение его душе, а на поверку оказывается, что под покровом этих утопических обещаний он только формулировал насущные и очередные задачи исторического развития и что вся сила его была именно в том, что муки и боли современности он ставил в центр стих практических требований. Свое значение он хотел проявить в том, чтобы не только устроить землю, но и потрясти своды неба, чтобы бесконечным счастьем и сиянием земного рая заставить забыть человека неутолимую жажду религиозных исканий; а на самом деле он только обратил взоры глубже в землю, в ее творящие производительные силы и указал на муки голода в подлинном и непосредственном смысле физического страдания. И таким образом его значение состоит не в том, что он дал абсолютную формулу общественного идеала, а в том, что в некоторых практических своих основаниях он был выражением известной исторической необходимости, относительным, но насущным требованием времени. В этом смысле основное зерно марксизма глубоко вошло в новейшее сознание и стало необходимым элементом каждой политической системы, притязающей на титул современности. Есть в одном из ранних произведений Маркса место, в котором этот здоровый исторический корень социализма выражается с классической силой и простотой. «Неимение не есть только категория, а весьма печальная действительность, так как человек, который ничего не имеет, в настоящее время и сам есть ничто, так как он отрезан как от существования вообще, так и еще более того от человеческого существования… Неимение, это самый отчаянный спиритуализм, это полнейшая недействительность человека и полнейшая действительность нечеловека, это очень положительное имение, – имение голода, холода, болезней, преступлений, унижения, идиотизма, всякой нечеловечности и противоестественности»[735]. Кто не помнит тех многочисленных страниц «Капитала», в которых это общее положение подтверждается подавляющими своей горькой правдой данными официальных отчетов? И кто не знает, что, приводя эти данные, Маркс неизменно обращает внимание на то, как тяжелые условия труда «уродуют рабочего, делая из него получеловека», как отражаются они не только на физическом, но также на умственном и нравственном состоянии рабочего класса. Взятые из самой жизни картины положения неимущих сопровождаются уничтожающими отзывами Маркса о том общественном порядке, при котором такое положение вещей оказывается возможным. Это превращает ученое исследование о процессе производства капитала в жестокую сатиру на капиталистический строй. С величайшей силой нравственного негодования восстает Маркс против «печальной действительности» неимения, и вслед за автором читатель проникается сознанием, что «категория неимения» должна замениться противоположной категорией, что неимущие долины стать имущими, не в смысле корыстного стяжания, а ради достойного человеческого существования. Как очень хорошо говорил Маркс в своих ранних статьях, он хочет не политического только, а человеческого освобождения рабочего класса. «Общение, от которого удален рабочий, совершенно другой реальности и совершенно другого объема, чем политическое общение. То общение, от которого отделяет рабочего его собственная работа, это – сама жизнь, физическая и духовная, это человеческая нравственность, человеческая деятельность, человеческое наслаждение, человеческое существо»[736]. Вот эту полноту человеческой жизни, которой лишен теперь рабочий, и должна принести с собою человеческая эмансипация, которая настолько же выше политической эмансипации, насколько «человек бесконечно выше гражданина, а человеческая жизнь бесконечно выше политической жизни»[737]. Эта идея достойного человеческого существования, которое должно быть обеспечено для каждого, и составляет ту жизненную правду,которая раскрывается в глубочайших прозрениях марксизма и которая в новейшее время все более входит в общее сознание. Не только из Маркса почерпает современный мир это убеждение: тысячи источников и путей проводят его в жизнь. При этом по существу принцип достойного человеческого существования есть начало либеральное, а не социалистическое, и в марксизме это начало не развивается, а затемняется[738]. И тем не менее замарксизмом мы должны признать значение той идейнойграни, после которой уже невозможен возврат нравственного сознания к прошлому, после которой и современное правовое государство должно было радикальноизменить свой взгляд на задачи политики, на сущностьправа, на принципы равенства и свободы[739].

Из содержащейся в марксизме идеи человеческогоосвобождения вытекала сложная социальная проблема,которая требовала не только экономического преобразования общественного строя, но и духовного воспитаниячеловека. Бесконечная широта задачи предполагаети бесконечные усилия общественного творчества и нравственного прогресса. Когда ту же задачу ставит современный либерализм, он откровенно заявляет: тут слишком много сложного, слишком много тонкого и неуловимого, слишком много зависящего от нравственных причин. Возлагая на себя высокую миссию осуществления идеи достойного человеческого существования, правовое государство встречается с необходимостью реформ, которые лишь частью осуществимы немедленно, а в остальном или вовсе неосуществимы, или осуществимы лишь в отдаленном будущем и, вообще говоря, необозримы в своем дальнейшем развитии и осложнении. Обозревая вытекающие отсюда задачи будущего, необходимо прийти к заключению, что этих задач нельзя разрешить при наличности одних политических средств, что здесь на помощь должны быть призваны силы нравственные[740]. Вот где действительно обнаруживается недостаточность правового государства и необходимость его восполнения[741]. У Маркса и особенно у его последователей получило преобладание чисто внешнее, узко экономическое понимание социальной проблемы, принявшее при этом черты абсолютной утопической догмы. Экономический базис признан был источником и символом полноты жизни. На поставленную им самим задачу Марке ответил своей утопией земного рая, подлежащей осуществлению при помощи классовой борьбы и социальной революции. В этом заключалась сущность абсолютных обетований и революционного пафоса марксизма. Труждающимся и обремененным возвещалась благая весть о скором конце их страданий, о грядущей светлой радости земли, откинувшей мысли о небе, ниспровергнувшей вее прошлое, ставшей свободной, рациональной и всемогущей. В этих абсолютных обетованиях и революционных замыслах своих марксизм потерпел крушение. Как новое миросозерцание, как новое учение жизни, он умер и должен был умереть, подобно всякой утопии земного рая, подобно всякому внешнему решению сложной морально-общественной проблемы; но не могла умереть та неоспоримая правда его, которая на протяжении веков составляла живое ядро социалистических построений и которую Марксу дано было почувствовать, понять и выразить с небывалой яркостью и силой.

[Cкрыть]

ну уж коли упомянул право на достойное человеческое существование, то вот статья:Нажмите здесь!
 П.И.Новгородцев. Право на достойное человеческое существование

Среди тех прав, которые помещаются обыкновенно в современных декларациях, нет одного, которое по всем данным должно бы было найти место в символе веры современного правосознания: это — право на достойное человеческое существование. А между тем, если есть какая-либо яркая и отличительная черта того нового воззрения, которое все более дает себя знать в различных общественных заявлениях, так это именно — признание за указанным правом не нравственного только, но и юридического значения. В этом случае на наших глазах совершается один из тех обычных переходов нравственного сознания в правовое, которыми отмечено прогрессивное развитие права. И, быть может, у нас в России ранее, чем где-либо, этому новому виду права суждено получить ясное принципиальное признание.

Но что же такое «право на достойное человеческое существование»? Не представляет ли оно собою понятия, неуловимого по содержанию и противоречивого по смыслу, слишком широкого для того, чтобы вместиться в рамки юридической регламентации, и слишком субъективного для того, чтобы быть предметом общих определений? Конечно, понятие о достойной человеческой жизни открывает простор для бесконечных требований и предложений во всю меру бесконечного человеческого идеала. Но когда говорят о праве на достойное человеческое существование, то под этим следует разуметь не положительное содержание человеческого идеала, а только отрицание тех условий, которые совершенно исключают возможность достойной человеческой жизни. Точно также говорим мы о праве свободной мысли и верующей совести, в смысле отрицания внешних стеснений для духа, хотя хорошо знаем, что положительное осуществление идеала внутренней свободы одним этим не может быть достигнуто.

Речь идет в данном случае, очевидно, о том, чтобы обеспечить для каждого возможность человеческого существования и освободить от гнета таких условий жизни, которые убивают человека физически и нравственно. И так как подобная забота относится прежде всего к тем, кто не может стать на твердую почву в жизненной борьбе, кто нуждается в помощи и поддержке, то обеспечение права на достойное человеческое существование ближайшим образом имеет в виду лиц, страдающих от экономической зависимости, от недостатка средств, от неблагоприятно сложившихся обстоятельств.

Но здесь возникает новое сомнение. Может ли право взять на себя эту задачу, столь обширную и сложную? Мы знаем взгляд старой юридической школы, которая учила, что поддержка нуждающихся не может быть задачей права:

«Этому требованию может удовлетворить уже не право, а иное начало — любовь. Тут приходится уже не охранять свободу, а восполнять недостаток средств. Это делается прежде всего частною благотворительностью; там же, где последняя оказывается недостаточною, на помощь приходит государство со своею администрацией. Но в обоих случаях человеколюбие является не нарушением, а восполнением права. Право одно для всех; человеколюбие же имеет в виду только известную часть общества, нуждающуюся в помощи. Если бы государство вздумало во имя этого начала изменять свое право, то есть вместо установления одинаковой свободы для всех обирать богатых в пользу бедных, как этого требуют социалисты, то это было бы не только нарушением справедливости, но вместе с тем извращением коренных законов человеческого общежития»[1].

Этот взгляд, столь авторитетный в свое время, весь покоится на одной коренной ошибке, раскрытой как нельзя ярче общественным развитием XIX века: ставя целью права охрану свободы и отделяя от этого потребность в восполнении средств, эта теория забывает, что пользование свободой может быть совершенно парализовано недостатком средств. Задача и сущность права состоит действительно в охране личной свободы, но для осуществления этой цели необходима и забота о материальных условиях свободы; без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически. Таким образом, именно во имя охраны свободы право должно взять на себя заботу о материальных условиях ее осуществления; во имя достоинства личности, оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование. Из глубины, из недр жизни к нам несутся стоны об охране этого права. Бесхитростным, исполненным глубокого трагизма языком рабочий люд жалуется на свое унижение: «наша жизнь хуже рабочего скота; на скоте работают почти день и ночь, вот точно такова же и наша жизнь; просим, просим вас, помогите нам скинуть тяжелое бремя, которое лежит на нас, которое закрывает нам двери к просвещению нашего ума»[2]. А что сказать об этой ужасной квалификации деревенских мужиков, которых городские рабочие называют «бродячими собаками без номера» и которых уровень жизни выражается пословицей: «наше дело телячье — поел да в хлев».

Юристу наших дней тем менее возможно повторять старое понятие об охране формальной свободы, что сама практика жизни идет в разрез с этой теорией. Что такое фабричное законодательство, как не забота об «известной части общества, нуждающейся в помощи», забота, восполняющая «недостаток средств» в неравной борьбе труда с капиталом? Не очевидно ли из одного этого примера, что право не ограничивается одной охраной свободы, а берет на себя также и регулирование материальных условий ее осуществления. Несомненно, что право уже вступило на этот путь: необходимо только формулировать и закрепить ту цель, которая открывается для права на этом пути, и нам представляется, что лучшим выражением для этой цели является признание права на достойное человеческое существование[3]

Конечно, потребности человека разнообразны и субъективны, и определить точно, где начинается образ жизни, достойный человека, нельзя. Однако из этого не следует, что праву здесь нечего делать и нечего определять.

Прежде всего несомненно, что в каждом обществе, в каждом положении есть свой уровень жизни, который считается нормой, и есть свой предел, за которым начинается недопустимая крайность. Можно спорить о восьми-или девятичасовом рабочем дне, но совершенно очевидно, что пятнадцать или восемнадцать часов работы есть бессовестная эксплуатация. Можно спорить о возможных размерах жилища в сторону отклонения вверх от минимальной нормы; но бесспорно, что темные и сырые подвалы противоречат всяким нормам допустимого и возможного. Право и становится на этот путь, когда оно берет на себя определение известных условных норм. И в этом случае имеет огромное значение уже одно признание принципа охраны личности в каждом человеке. То, что особенно гнетет и удручает тружеников жизни, это — сознание своей беззащитности и беспомощности в жизненной борьбе. Высказать в самом законе принцип поддержки всех слабых и беззащитных — это значит возвысить в них чувство собственного достоинства, укрепить сознание, что за них стоит сам закон.

Но одного провозглашения общего принципа, конечно, недостаточно. Для того, чтобы этот принцип не остался только нравственным пожеланием, необходимо, чтобы из него вытекали конкретные юридические следствия.

Одно из этих следствий мы уже упомянули: это — законодательство о рабочих. Оно может выражаться как в общей охране интересов трудящихся, при помощи объективного права, например, путем регулирования санитарных условий труда, так и в признании за каждым трудящимся особых субъективных прав, вытекающих из общего понятия о правах человеческой личности. Такой характер имеет, например, право на обеспечение на случай болезни, неспособности к труду и старости. Это право признано теперь во многих законодательствах, но несомненно, что будущее должно осуществить в этом направлении целый ряд подобных прав. В особенности здесь имеет коренное и принципиальное значение так называемое право на труд, которое еще со времени Великой французской революции пытались в той или иной форме ввести в текст декларации прав. До нас дошел целый ряд проектов этого рода; известны опыты Томоро и Дюфура, Варле и, наконец, Робеспьера. Влияние последнего отразилось лишь отчасти и очень слабо на декларации 24 июня 1793 г., в которой мы находим следующую статью (21): «Общественное призрение есть священный долг. Общество обязано оказывать поддержку несчастным гражданам, или предоставляя им работу, или обеспечивая средства существования тем, кто не в состоянии работать». Однохарактерная статья содержится и в декларации 1848 г.: «Республика должна посредством братской помощи обеспечить существование нуждающихся граждан, или доставляя им работу по мере своих средств, или оказывая при отсутствии семьи помощь тем, кто не в состоянии работать». Эти статьи имели значение скорее нравственного положения, чем юридического принципа, но так или иначе они намечали принцип, подлежащий дальнейшему развитию. Тем не менее и до последнего времени право на труд все еще считалось утопией и даже извращением понятия о праве. Но как раз в наши дни эта утопия становится практическим лозунгом передовых русских партий. Что такое, как не признание права на труд, лежит в основе той реформы, которая требует увеличения площади землепользования населения, обрабатывающего землю личным трудом! Для огромной массы трудящегося населения России признается, таким образом, право на приложение своего труда, и, когда этот принцип будет осуществлен, это будет фактом огромного всемирно-исторического значения. Вся эта реформа в программе конституционно-демократической партии ставится на почву права и производится с должным уважением отчужденных прав землевладельцев-собственников. Ревнители старой догмы, исходившие из принципа священной и неприкосновенной собственности, нашли бы и в этой постановке вопроса извращение идеи права. Но правосознание нашего времени выше права собственности ставит право человеческой личности и, во имя этого права, во имя человеческого достоинства, во имя свободы, устраняет идею неотчуждаемой собственности, заменяя ее принципом публично-правового регулирования приобретенных прав с необходимым вознаграждением их обладателей в случае отчуждения.

Второе важное следствие из признания права на достойное человеческое существование есть широкое допущение нам представляется, что лучшим выражением для этой цели является признание права на достойное человеческое существова профессиональных союзов. Если главное бедствие тех, кто изнемогает в жизненной борьбе, есть беспомощность, проистекающая от недостатка личных сил и средств, то одним из верных путей для выхода из этого состояния беспомощности является союз лиц, сближенных общим положением и при помощи взаимной поддержки укрепляющих друг в друге чувство солидарности и сознание свободы. Оговорить и признать это право на образование профессиональных союзов тем более необходимо, чем более оно подвергалось и подвергается сомнению. Великая французская революция не осуществила этого права: законодательство революционной эпохи относилось прямо отрицательно к профессиональным союзам, как и вообще ко всяким ассоциациям; в этом выражалась глубокая антипатия революции к уродливым формам средневековой корпоративной жизни, построенным на узком начале цеховой замкнутости и исключительности. Но и в наше время право профессиональных союзов на существование иногда представляется спорным: здесь возникает задача огромной сложности — примирить свободу профессиональных союзов с государственным интересом. На почве свободы союзов создаются такие могущественные организации, которые при известных условиях могут угрожать правильному течению государственной жизни и приводить в расстройство сами основы общественного строя. Здесь необходимо найти известную линию примирения, и средством к этому является создание нейтральных и посредствующих инстанций, которые, силою своего общественного авторитета, могли бы предотвращать возможные конфликты и способствовать удовлетворению требований, осуществимых при данных условиях. Конечно, широкое допущение профессиональных союзов вносит чрезвычайные осложнения и в государственные, и в общественные отношения; но это не может служить аргументом против него.

Третье конкретное следствие, которое вытекает из общего принципа, есть обязательное общественное и государственное призрение лиц беспомощных и неспособных к труду, проистекает ли эта беспомощность от юного или старческого возраста, болезни или же других источников. Поскольку забота о бедных из добровольной благотворительности превращается в законную обязанность, она приобретает юридический характер и становится под санкцию права. Немного времени прошло с тех пор, как страхование рабочих стало в некоторых странах юридической обязанностью, и это был первый шаг на пути к дальнейшему вмешательству права в эти отношения. То, что казалось невероятным и невозможным, начинает становиться действительностью, и мы стоим несомненно накануне решительного и коренного изменения наших представлений о границах права и морали именно в сфере затронутых выше отношений.

Я не имею здесь в виду дать подробную юридическую конструкцию права на достойное человеческое существование. Задача моя гораздо более скромная: показать, что это право уже приобретает ясные юридические очертания. Само собою разумеется, что настоящее и полное осуществление этого права было бы в то же время разрешением социального вопроса. Но это отнюдь не мешает ввести рассмотренное право в декларацию прав. Не казалось ли это возможным уже сто лет назад, в момент увлечения идеей социальной справедливости? И главнейшие права, уже теперь перечисляемые в декларациях, не представляются ли до сих пор скорее огромными и великими задачами для развития, чем окончательно осуществленными благами действительной жизни?

[Cкрыть]

ну заодно и о демократииНажмите здесь!
 П.И. НОВГОРОДЦЕВ. Демократия на распутье

Немецкий ученый Кельзен нашел для этой системы отношений удачное новое обозначение, назвав ее системой политического релятивизма. Это значит вот что: если система политического абсолютизма представляет неограниченное господство какого-либо одного политического порядка, а иногда и какой-либо одной совокупности верований и воззрений, с принципиальным отрицанием и запрещением всех прочих, то система политического релятивизма не знает в общественной жизни никакого абсолютного порядка и никаких абсолютных верований и воззрений. Все политические мнения и направления для нее относительны, каждое имеет право на внимание и уважение. Релятивизм есть то мировоззрение, которое предполагается демократической идеей. Поэтому она и открывает для каждого убеждения возможность проявлять себя и в свободном состязании с другими убеждениями утверждать свое значение... Демократическая идея требует свободы для всех и без всяких исключений и с теми лишь ограничениями, которые вытекают из условий общения.

….

Наивная и незрелая политическая мысль обыкновенно полагает, что стоит только свергнуть старый порядок и провозгласить свободу жизни, всеобщее избирательное право и учредительную власть народа, и демократия осуществится сама собой. Нередко думают, что провозглашение всяких свобод и всеобщего избирательного права имеет само по себе некоторую чудесную силу направлять жизнь на новые пути. На самом деле то, что в таких случаях водворяется в жизни, обычно оказывается не демократией, а, смотря по обороту событий, или олигархией, или анархией, причем в случае наступления анархии ближайшим этапом политического развития бывают самые сильные суровые формы демагогического деспотизма.

По существу своему, как мы сказали, демократия есть самоуправление народа, но для того, чтобы это самоуправление не было пустой фикцией, надо, чтобы народ выработал свои формы организации. Это должен быть народ, созревший для управления самим собою, сознающий свои права и уважающий чужие, понимающий свои обязанности и способный к самоограничению. Такая высота политического сознания никогда не дается сразу, она приобретается долгим и суровым опытом жизни. И чем сложнее и выше задачи, которые ставятся пред государством, тем более требуется для этого политическая зрелость народа, содействие лучших сторон человеческой природы и напряжение всех нравственных сил.

Я думаю, что в этом ощущении и сознании положения, к которому привела современная демократия, как распутья, заключается весьма глубокая интуиция, весьма тонкое восприятие самого существа демократии. Поскольку демократия есть система свободы, есть система политического релятивизма, для которого нет ничего абсолютного, который все готов допустить — всякую политическую возможность, всякую хозяйственную систему, лишь бы это не нарушало начала свободы, — она и есть всегда распутье; ни один путь тут не заказан, ни дно направление тут не запрещено

Демократия, которая последовательно вступила бы на путь социализма и решила бы заменить политическую централизацию экономической, должна была бы отказаться от некоторых самых существенных начал и учреждений. И прежде всего она перестала бы быть системой свободы и, вместе с новой сущностью, должна была бы усвоить и новое наименование...

[Cкрыть]

P.S.В своё время идеи права на достойное существование оказали влияние и на мои взгляды.

Изменено пользователем лекс
Ссылка на комментарий

Какие-то одни пустые слова в ваших статейках. Только в первой еще что-то есть кроме общих слов. Вообще ими легко говорить, но критиковать надо констуктивно, изучив ситуацию. Публицистика по сути создана не для ПРАВДЫ. Читайте лучше книги :mellow:

Ссылка на комментарий

лекс

:D:D:D

Какие-то одни пустые слова в ваших статейках. Только в первой еще что-то есть кроме общих слов. Вообще ими легко говорить, но критиковать надо констуктивно, изучив ситуацию.

Человек писавший это всю жизнь посвятил "изучению ситуации" и не просто "изучению", но и практической деятельности.

Если бы вы почитали книгу (специально для вас пишу что это книга) "Об общественном идеале", то как раз, первая часть и есть конструктивные предложения (правда, очень спорные - критическая часть, на мой взгляд, удалась намного лучше), а вот вторая и приложение - критика соответственно социализма и анархизма (всё это в совокупности, критика социального идеала)

Статейка (как вы это назвали) о праве на достойное существование послужила основой глобальнейшего спора правоведов (да и не только, т.к. рамки статьи выходят далеко за пределы юриспруденции) того времени и этот спор не окончен до сих пор (идеи этой статьи отражены и в первой ссылке).

Статья демократия на руаспутье - в её основе другой его глобальнейший труд "Кризис современного правосознания" (у его ученика - известного философа И.А.Ильина есть на эту тему не менее глобальный труд "О сущности правосознания"). Там подвергалалась разбору идея народоправства, демократия (критика политического идеала). В совокупности "кризис современного правосознания" и "об общественном идеале" это критика идей земного рая (демократия, социализм, коммунизм, анархизм).

Кстати, идеи Новгородцева, и это он сам отмечал, очень хорошо ложатся на концепции Л.Дюги солидаризма и социальной функции права. А именно, на основе идеи солидаризма Л.Дюги была создана одна из концепций синдикализма.

Публицистика по сути создана не для ПРАВДЫ. Читайте лучше книги :mellow:

А что такое, по вашему, правда? Что является правдой?

Совет читать книги переадресую вам, т.к. я то книги, в т.ч. по данной проблематике (чего я в ваших суждениях не обнаружил), читаю. ;)

Ссылка на комментарий

abyrvalg

Да товарищу неинтересны ваши вопросы, он хочет ответов. А когда на них прокачается, войдет в какое нибудь правительство, хоть и в домоуправление.

Ссылка на комментарий

Хренклон
В ‎14‎.‎07‎.‎2011 в 17:59, GUNN сказал:

Эксплуатация человека человеком самым тесным образом связана с господством человека над человеком, так что исчезновение одного из этих зол должно неизбежно вести к исчезновению другого

 

В ‎14‎.‎07‎.‎2011 в 17:59, GUNN сказал:

В то же время разделение общества на классы и жестокая война «всех против всех», эти характерные черты капиталистического порядка, разлагающе и губительно влияют на характер и моральные чувства человека, подавляя бесценные качества солидарности и взаимопомощи, неоценимое наследие, которое человечество сохранило от более ранних периодов своего развития. Они заменяются болезненными антисолидарными чертами и привычками, которые находят свое выражение в преступности, проституции и иных социальных бедах.

 

Такие укоренившиеся привычки не отомрут вместе с государством. Потребность доминировать в группе и эксплуатировать окружающих для большинства является культурной нормой поведения. Чтобы избавить от такой привычки людей, выросших в лоне глобальной экономики, нужна по меньшей мере трансорбитальная лоботомия.

Ссылка на комментарий

Хренклон
В ‎08‎.‎11‎.‎2011 в 10:57, лекс сказал:

Что является правдой?

Правдой является объективная реальность. Еще есть несколько ее искаженных представлений, которые используются в разных целях, как правило, для манипуляции людьми. Скорее всего это именно это значение слова имелось в виду.

А еще есть правда, в которой сила.

Ссылка на комментарий

fedorow

Все это ерунда, человечество знает только одно течение и это рабовладельческий строй.. он был..он есть ... он будет. 1000 лет всякие умные дядьки строили социализм, демократию и много чего, а в итоге рабство как было так и осталось. Не хочешь жить в социуме и пользоваться благами рабовладельческого строя, можешь уходить жить в лес, 

сделаешь там сам себе лесопилку, налоги платить не надо.

Изменено пользователем fedorow
Ссылка на комментарий

Присоединиться к обсуждению

Вы можете оставить комментарий уже сейчас, а зарегистрироваться позже! Если у вас уже есть аккаунт, войдите, чтобы оставить сообщение через него.

Гость
Ответить в тему...

×   Вы вставили отформатированное содержимое.   Удалить форматирование

  Only 75 emoji are allowed.

×   Ваша ссылка автоматически преображена.   Отображать как простую ссылку

×   Предыдущее содержимое было восстановлено..   Очистить текст в редакторе

×   You cannot paste images directly. Upload or insert images from URL.

  • Ответы 11
  • Создано
  • Последний ответ
  • Просмотры 8658

Лучшие авторы в этой теме

  • GUNN

    3

  • лекс

    2

  • Хренклон

    2

  • homopoluza

    1

  • never-forgotten

    1

  • abyrvalg

    1

  • vzavza

    1

  • fedorow

    1

Лучшие авторы в этой теме

  • Сейчас на странице   0 пользователей

    • Нет пользователей, просматривающих эту страницу


Copyright © 2008-2024 Strategium.ru Powered by Invision Community

×
×
  • Создать...