О культе личности Сталина

[NoOneName 1,924]

Наткнулся на интересную публикацию, прочитать пока времени не хватает, поэтому поручаю партии ПМС   ВКП разобраться и мне доложить.

 

Вырезал из оригинала половину текста по сабжу, остальное мне не так интересно. Брал тут Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое.  

Текст  

СЬМА ИЗ ПРОШЛОГО

Письмо В.М. Молотова (примечание ноуваннайма - из других источников автором указаны и другие лица) в ЦК КПСС (1964 г.)

Вопросы истории, 2011, №№ 1 - 6, 8 - 11; 2012, №№ 1, 3.

ОТ РЕДАКЦИИ

 

КУЛЬТ ЛИЧНОСТИ И.В. СТАЛИНА И XXII СЪЕЗД КПСС (1961 Г.)

 

КУЛЬТ ЛИЧНОСТИ И МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЕ УЧЕНИЕ О ПРОЛЕТАРСКОЙ ПАРТИИ

 

МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЕ УЧЕНИЕ И ПРОГРАММА КПСС О ГОСУДАРСТВЕ («ОБЩЕНАРОДНОЕ» ГОСУДАРСТВО И «ПАРТИЯ ВСЕГО НАРОДА»)

 

МИРНОЕ СОСУЩЕСТВОВАНИЕ И МИРНОЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОРЕВНОВАНИЕ ГОСУДАРСТВ СПРОТИВОПОЛОЖНЫМ ОБЩЕСТВЕННЫМ СТРОЕМ И ВОЙНА

 

НЕИЗБЕЖНЫ ЛИ ВОЙНЫ, ПОКА СУЩЕСТВУЕТ ИМПЕРИАЛИЗМ?

 

ПРОГРАММА КПСС И МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЕ УЧЕНИЕ О СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

 

О ПЕРЕСТРОЙКЕ УПРАВЛЕНИЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬЮ И О. НОВОМ ПОРЯДКЕ ПЛАНИРОВАНИЯПРОИЗВОДСТВА

От редакции

Публикуя хранящуюся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 198а) рукопись В.М. Молотова о культе личности И.В. Сталина и других проблемах партийной и государственной жизни, редакция журнала «Вопросы истории» руководствовалась стремлением предать гласности взгляды одного из ближайших соратников вождя. На Молотове лежит немалая ответственность за преступления сталинского режима.

Большая часть рукописи посвящена критике Н.С. Хрущева и его правлении, при этом в ней содержится описание многих событий и фактов, которые трактуются с позиций убежденногосталиниста.

Публикация рукописи В.М. Молотова, надо полагать, вызовет у читателей неоднозначные суждения как относительно оценки многих событий и отдельных личностей, так и в отношении позиции самого автора. Не вызывает, однако, сомнений, что и этот материал послужит установлению исторической истины в полном ее объеме.

Рукопись поступила в РГАСПИ из Архива Президента РФ 03.11.95 и датируется по содержанию.

***

Это письмо — результат многолетнего труда, итог тяжёлых раздумий и сомнений.

Прежде, чем написать его, я постарался по мере своих сил и возможностей внимательно изучить и проанализировать весь доступный мне материал по тому или иному вопросу.

Материал — обширен. И для меня при работе над письмом наибольшую трудность представлял именно процесс отбора того наиболее важного и ценного, конечно, с моей точки зрения, что можно найти в этом материале по заинтересовавшим меня вопросам.

Всё письмо посвящено, собственно говоря, одной проблеме, одному вопросу — проблеме так называемого культа личности И.В. Сталина, вопросу о том, для чего понадобилось спустя несколько лет после смерти Сталина ворошить прошлое и для чего и почему это было сделано в столь резкой и неприглядной форме.

Само собой разумеется, что ответ на этот вопрос потребовал ответа и на другой — так ли виноват во всем том, что ему приписано, лично И.В. Сталин и его ближайшие соратники?

Само собой разумеется, что в своем письме я не имею права ссылаться в обоснование того или иного своего утверждения на какие-либо документальные источники закрытого типа.

Я поставил перед собой задачу дать возможность тем, кто будет читать это письмо, проверить каждую мою ссылку на тот или иной документ непосредственно по этому документу.

Все цитаты В.И. Ленина, приведенные мною в письме, сверены по различным изданиям его сочинений, исключая последнее, пятое издание, и приводятся по 4-му изданию. В тех случаях, когда я располагал соответствующими материалами, все высказывания В.И. Ленина проверялись по первым изданиям его отдельных работ и выступлений. Все выступления В.И. Ленина и других лиц, упоминаемых в данном письме, сделанные ими на съездах партии, на Пленумах ЦК, цитируются непосредственно по стенограммам этих съездов или Пленумов.

Цитат в этом письме — более чем достаточно.

Но это — не талмудизм, не начетничество. Я делаю это сознательно и преднамеренно. Я делаю это для того, чтобы показать, что то или иное высказывание В.И. Ленина, та или иная его мысль по тому или иному вопросу — не была случайной, не была им впоследствии забыта или отброшена.

С этой же целью я решил пользоваться в письме только теми работами В.И. Ленина, которые были написаны им в последний период его жизни, в 1918—1924 годы.

Кстати говоря, заранее отмечу, что те очень немногочисленные цитаты В.И. Ленина, которыми пользуются авторы нынешних трудов по истории КПСС, взяты ими из работы В.И. Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме», написанной Лениным в тот период, который он сам характеризовал следующим образом:

«Должен покаяться в одной ошибке, которую мне довелось сделать на III съезде Коминтерна тоже из-за чрезмерной осторожности. На этом съезде я стоял на крайне правом фланге» (т. 33, стр. 181).

В моем письме много цитат. Но все они, за исключением одной единственной (К. Ворошилова) — взяты из выступлений и работ только тех деятелей нашей партии и государства, которые XXII съездом КПСС не были отнесены к числу лиц, ответственных за отрицательные последствия т.н. культа личности И.В. Сталина.

Не могу не сказать, что сам факт написания этого письма — с моей точки зрения — одно из конкретных проявлений отрицательных последствий т.н. борьбы партии с т.н. культом личности Сталина, результат того, что существовавшая во мне, как и в подавляющей части нашей молодежи и людей среднего поколения, до т.н. борьбы с культом личности Сталина, непоколебимая вера в правоту партии, в авторитет ее руководителей — поколеблены, и поколеблены самым решительным и самым разрушительным способом.

И именно это обстоятельство и вынуждает меня написать это письмо.

Именно оно не позволяет мне молчать. Молчать тогда, когда, по моему, быть может, ошибочному, но тем не менее глубочайшему внутреннему убеждению, основанному на тщательном и всестороннем изучении материалов и документов по истории КПСС, — это обстоятельство вполне сознательно вызвано в массах и является одним из главнейших источников того явно ревизионистского, явно оппортунистического поворота в теории и практике марксизма-ленинизма, который внесли в них Хрущев и его сторонники при помощи и поддержке некоторых деятелей западноевропейского коммунистического и рабочего движения.

Молчать нельзя.

Нельзя молчать, когда дело идет к тому, чтобы опорочить саму ИДЕЮ пролетарской диктатуры, саму ИДЕЮ социалистической революции.

Нельзя молчать, когда в массы, по словам В.И. Ленина, настойчиво внедряется мысль о том, что

«понятие диктатуры пролетариата и понятие демократия исключают друг друга. Не понимая теории борьбы классов... буржуа понимает под диктатурой отмену всех свобод и гарантий демократии, всякое злоупотребление властью со стороны диктатора» (т. 31, стр. 318).

Нельзя молчать, когда, вопреки неоднократным и категорическим указаниям В.И. Ленина, настойчиво пытаются

«примирить два враждебные класса и две враждебные политики посредством такого словечка (мир «вообще»), которое «объединяет» самые различные вещи» (т. 21, стр. 263).

Нельзя молчать, когда под видом защиты марксизма-ленинизма от догматизма и сектантства, под видом марксистской диалектики, пересматриваются и приспособляются под легальное, социал-демократическое существование все основные философские и стратегические основы марксизма-ленинизма. Нельзя молчать, когда предаются забвению слова В.И. Ленина о том, что

«именно потому, что марксизм не мертвая догма.., он не может не отразить на себе... смены общественной жизни. Отражением смены явился глубокий распад, разброд, всякого рода шатания, одним словом — серьезнейший внутренний кризис марксизма. Решительный отпор этому распаду, решительная и упорная борьба за основы марксизма встает опять на очередь дня... “Переоценка всех ценностей" в различных областях общественной жизни повела к ревизии наиболее абстрактных и общих философских основ марксизма» (т. 17, стр. 23 —24).

Нельзя молчать, когда предаются забвению слова В.И. Ленина о том, что

«только преодолевая величайшие кризисы с революционным энтузиазмом, с революционной энергией, с революционной готовностью на самые тяжелые жертвы, пролетариат может победить эксплуататоров и окончательно избавить человечество от войн...

Иного выхода нет, ибо реформистское отношение к капитализму породило вчера (и неизбежно породит завтра) империалистическую бойню людей и всякие кризисы без конца» (т. 30, стр. 317).

Именно потому, что «реформистское отношение к капитализму... неизбежно породит завтра империалистическую бойню людей», — нельзя, преступно молчать, когда нас пытаются уверить в том, что войну можно предотвратить соглашением с правительствами империалистических государств, неким договором о политике т.н. «мирного сосуществования».

Нельзя молчать, когда, в таких условиях, кричат о единстве всех «левых» сил, игнорируя слова В.И. Ленина о том, что

«умные оппортунисты больше всего озабочены сохранением прежнего “единства” старых партий... Они полагают, что для буржуазии было бы очень опасно, если бы социал-демократия пошла бы еще дальше вправо: “Характер рабочей партии с социалистическими идеалами она должна сохранить. Ибо в тот день, когда она откажется от этого, возникнет новая партия, которая воспримет программу, от которой прежняя партия отреклась, и придаст ей еще более радикальную формулировку”» (т. 22, стр. 102) (здесь и далее в цитатах имеются мелкие неточности. — Ред.).

Молчать нельзя.

Культ личности И.В. Сталина и XXII съезд КПСС (1961 г.)

Первым вопросом, который встал передо мной при изучении проблемы т.н. культа личности Сталина, был вопрос о том, как и почему в 1956 году, т.е. спустя три года после смерти И.В. Сталина, возникла необходимость в самой постановке этой проблемы. Была ли в этом необходимость, а если и была, то какими объективными причинами она диктовалась?

Выступая на XX съезде КПСС, Н.С. Хрущев, говоря об успехах партии за истекший после смерти Сталина период, указывал, что

«первостепенное значение имело восстановление и всемерное укрепление ленинского принципа коллективности руководства. Центральный Комитет КПСС старался показать пример в этом отношении. Для всех очевидно, насколько поднялась за последние годы роль Центрального Комитета как коллективного руководителя нашей партии. Президиум ЦК стал регулярно действующим коллективным органом, в поле зрения которого находятся все наиболее важные вопросы жизни партии и страны.

Борясь за всемерное развитие творческой активности коммунистов и всех трудящихся, Центральный комитет принял меры к широкому разъяснению марксистско-ленинского понимания роли личности в истории. ЦК решительно выступил против чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности, который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс, ведет к снижению их творческой активности. Распространение культа личности принижало коллективность руководства в партии и приводило иногда к серьезным упущениям в нашей работе» (стр. 101—102).

В этом же духе говорили и все выступавшие на XX съезде КПСС. Первый секретарь ЦК КП Казахстана Брежнев:

«Среди больших мероприятий, проведенных за последнее время, особое значение имеет тот факт, что Центральный Комитет укрепил государственную социалистическую законность, которая была, как известно, ослаблена, а в некоторых звеньях подорвана врагами партии и государства» (стр. 214).

Секретарь ЦК КПСС Суслов:

«Укреплению единства партии и повышению ее активности, инициативы, боеспособности в большой степени способствовало восстановление часто нарушавшихся до XX съезда партии выработанных Лениным норм партийной жизни и принципов партийного руководства.

Чуждые марксизму-ленинизму теория и практика культа личности, получившие распространение до XX съезда партии, наносили значительный ущерб партийной работе, как организационной, так и идеологической. Они умаляли роль народных масс и роль партии, принижали коллективное руководство, подрывали внутрипартийную демократию, подавляли активность членов партии, их инициативу и самодеятельность, приводили к бесконтрольности, безответственности и даже произволу в работе отдельных лиц, мешали развертыванию критики и самокритики и порождали односторонние, а подчас и ошибочные решения вопросов...

Не подлежит сомнению, что распространению догматизма и начетничества сильно способствовал культ личности. Поклонники культа личности приписывали развитие марксистской теории только отдельным личностям и целиком полагались на них. Все же остальные смертные должны якобы лишь усваивать и популяризировать то, что создают эти отдельные личности. Таким образом, игнорировалась роль коллективной мысли нашей партии и роль братских партий в развитии революционной теории, роль коллективного опыта масс» (стр. 284).

А.И. Микоян:

«Принцип коллективности руководства является элементарным для пролетарской партии, для партии ленинского типа, однако приходится подчеркивать эту старую истину потому, что в течение примерно 20 лет у нее фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности, осужденный еще Марксом, а затем и Лениным, и это, конечно, не могло не оказать крайне отрицательного влияния на положение в партии и на ее деятельность» (стр. 302).

Г.М. Маленков:

«...Нет сомнения в том, что во всей партии с огромным удовлетворением восприняты те важные, принятые ЦК за отчетный период меры, которые были направлены на решительное устранение серьезных ненормальностей в партийной жизни и методах партийного руководства, на обеспечение точного выполнения выработанных Лениным принципов партийного руководства. Всем понятно, какое принципиальное и жизненно важное значение имеет проведенный Центральным Комитетом твердый курс против культа личности, чуждого духу марксизма-ленинизма. В отчетном докладе справедливо подчеркнуто, что культ личности является извращением марксистско-ленинского учения. Это извращение неизбежно ведет к принижению роли партии и ее руководящего центра, к подавлению творческой активности партийных масс. Нет нужды доказывать, что ослабление, а тем более ликвидация методов коллективного руководства, извращение марксистского понимания роли личности, культ личности — все это приводило к безаппеляционности единоличных решений, произволу и в известный период наносило большой ущерб делу руководства партией и страной.

...Заслугой Центрального Комитета является то, что он, руководствуясь ленинскими принципами, на пользу нашего общего дела вскрывает ошибки, кем бы они сделаны ни были, решительно, не взирая на лица, справедливо поправляет всякого, кто допускает эти ошибки» (стр. 413—414).

В.М. Молотов:

«Как наши серьезные успехи в делах внутренней жизни страны, так и важные успехи в области внешней политики связаны с тем, что после XIX съезда Центральный Комитет осуществлял ленинский принцип коллективности руководства. Поддержанный всей партией, Центральный Комитет твердо выступил против чуждого марксизму-ленинизму культа личности, сыгравшего в определенный период такую отрицательную роль. Можно выразить уверенность, что настоящий съезд полностью одобрит эту принципиальную установку» (стр. 467).

JI.M. Каганович:

«После XIX съезда партии Центральный Комитет смело (я имею в виду смелость принципиальную, идейную, теоретическую) поставил вопрос о борьбе против культа личности. Это не легкий вопрос. Культ личности — вредный культ, он принижает массы, партию и ее руководящие кадры.

Разоблачение культа личности, правильное марксистско-ленинское понимание роли народных масс, роли партии и ее руководящих кадров, роли вождей имеет исключительно большое значение для укрепления единства партии. Борьба с культом личности оказалась важнейшим фактором формирования и сплочения коллективного руководства нашей партии» (стр. 532).

К.Е. Ворошилов:

«В отчетный период Центральный Комитет в своей деятельности твердо и последовательно проводил ленинский принцип коллективности руководства.

Мы должны и впредь укреплять этот ленинский принцип коллективности в работе, ибо только при этих условиях мы можем предостеречь себя от возможных ошибок...» (стр. 533).

XX съезд КПСС проходил в период с 14 по 25 февраля 1956 года. Вышеприведенные цитаты — это буквально все, что было сказано во всеуслышание делегатами XX съезда по поводу культа личности Сталина. Правда, на съезде было проведено специальное заседание, посвященное рассмотрению вопроса об отрицательных последствиях этого культа, но, как известно, оно было закрытым.

Материалы XX съезда КПСС позволяют сделать вывод о том, что борьба с т.н. культом личности Сталина диктовалась, на первый взгляд, необходимостью восстановления и укрепления принципов и методов коллективности руководства партией и страной, необходимостью всемерного развития творческой активности и самодеятельности членов партии, восстановлением и укреплением социалистической законности, которая была «ослаблена, а в некоторых звеньях подорвана врагами партии и государства» (см. выше выступление Л. Брежнева).

Делегаты XX съезда указывали на грубые нарушения социалистической законности, имевшие место в период т.н. культа личности Сталина.

Но никто из делегатов съезда не связывал эти нарушения непосредственно с именем Сталина или кого-нибудь из его соратников по Политбюро или Президиуму ЦК, не говоря, конечно, о Берия.

Эго обстоятельство, и немаловажное для хода дальнейшего рассмотрения проблемы т.н. культа личности Сталина, очень легко доказать, обратившись к стенограмме XX съезда КПСС.

Вот что говорили по поводу нарушений социалистической законности делегаты съезда.

Н. Хрущев:

«Большое внимание Центральный Комитет партии уделял и уделяет укреплению социалистической законности. Опыт показывает, что малейшее ослабление социалистической законности враги Советского государства пытаются использовать для своей подлой, подрывной работы. Так действовала разоблаченная партией банда Берия, которая пыталась вывести органы госбезопасности из-под контроля партии и Советской власти, поставить их над партией и правительством, создать в этих органах обстановку произвола, беззакония. Во враждебных целях эта шайка фабриковала лживые обвинительные материалы на честных руководящих работников и на рядовых советских граждан.

Центральный Комитет проверил т.н. «ленинградское дело» и установил, что оно было сфабриковано Берия и его подручными для того, чтобы ослабить ленинградскую партийную организацию, опорочить ее кадры. Установив несостоятельность «ленинградского дела», Центральный Комитет проверил и ряд других сомнительных дел. Центральный Комитет принял меры к тому, чтобы восстановить справедливость. По предложению Центрального Комитета невинно осужденные люди были реабилитированы.

Из всего этого Центральный Комитет сделал серьезные выводы. Установлен надлежащий контроль партии и правительства за работой органов госбезопасности. Проведена значительная работа по укреплению проверенными кадрами органов госбезопасности, суда и прокуратуры» (стр. 94).

Ф.Р. Козлов:

«Ленинградская партийная организация выражает Центральному Комитету глубокую благодарность за разоблачение матерого врага народа Берия и его сообщников. Эти враги с целью ослабления ленинградской партийной организации и опорочивания ее кадров сфабриковали т.н. «ленинградское дело», нанесли вред нашей партии. Разоблачив преступную банду Берия, Центральный Комитет восстановил справедливость» (стр. 155—156).

В.П. Мжаванадзе, первый секретарь ЦК КП Грузии:

«Презренная банда Берия пыталась нарушить единство и дружбу народов нашей великой Родины. Она пыталась нарушить наши братские интернациональные связи со странами народной демократии; она пыталась путем террора и беззакония, запугивания поссятьнедоверие между народами. Она помышляла и о большем, но, к счастью, это ей не удалось осуществить.

Товарищи! Трудно, да и невозможно рассказать, сколько горя и несчастья причинила грузинскому народу презренная банда Берия. Десятки, сотни честных и глубоко преданных партии и народу советских и партийных работников, деятелей культуры, науки и искусства стали жертвой коварных интриг этой презренной банды...

Центральный Комитет своевременно и решительно пресек преступную деятельность заговорщиков и оказал нам большую помощь в ликвидации последствий вражеской деятельности этой презренной банды» (стр. 297).

Г.М. Маленков:

«Известно, что империалисты делали большую ставку на злейшего врага нашей партии и народа Берия. Разоблачение Берия, этого матерого агента империализма, и его сообщников явилось большой победой партии и ее коллективного руководства» (стр. 414).

Л.М. Каганович:

«Смело и решительно разоблачена и ликвидирована преступная деятельность фашистско-провокаторской банды Берия. Тем самым были укреплены партия и Советское государство» (стр. 509).

Вот и все, что мы можем найти по этому поводу в материалах XX съезда КПСС.

28 марта 1956 г. в «Правде» была помешена большая редакционная статья, озаглавленная «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма».

Главные положения этой статьи сводились к следующим (цитируется по газете):

«Почему наша партия развернула решительную борьбу против культа личности и его последствий? Потому что культ личности означает непомерное возвеличение отдельных людей, наделение их сверхъестественными чертами и качествами, превращение их чуть ли не в чудотворцев и преклонение перед ними.

Бесспорно, что И.В. Сталин имеет большие заслуги перед нашей партией, рабочим классом и международным рабочим движением. Общеизвестна его роль в подготовке и проведении социалистической революции, в гражданской войне, в борьбе за построение социализма. Занимая важный пост генерального секретаря ЦК партии, И В. Сталин выдвинулся в число руководящих деятелей партии и Советского государства. Он активно, особенно в первые годы после смерти Ленина, вместе с другими членами ЦК боролся за ленинизм, против врагов и извратителей ленинского учения. Сталин являлся одним из сильнейших марксистов, его труды, его логика, воля оказывали большое воздействие на кадры, на работу партии.

Руководствуясь учением великого Ленина, партия во главе с Центральным Комитетом развернула большую работу по индустриализации страны, коллективизации сельского хозяйства, осуществлению культурной революции и добилась всем известных исторических побед. Эти победы были завоеваны в непримиримой идейной борьбе против различных враждебных марксизму политических течений — троцкистов, зиновьевцев, правых оппортунистов, буржуазных националистов, всех тех, кто пытался сбить партию с единственно правильного ленинского пути. В то время Сталин завоевал популярность в партии, ее симпатии и поддержку, получил известность в народе. Однако постепенно начали проявляться те черты и качества в практике руководства Сталина, которые затем сложились в культ личности. Культ личности возник и сложился на фоне величайших исторических завоеваний марксизма-ленинизма, огромных успехов советского народа и Коммунистической партии в строительстве социализма, победоносного завершения Отечественной войны, дальнейшего укрепления нашего государственного и общественного строя и роста его международного авторитета. Не получая в достаточной мере правильного марксистско-ленинского истолкования, эти гигантские успехи в строительстве нового общества... неправомерно приписывались заслугам одного человека — Сталина и объяснялись какими-то его особыми достоинствами как руководителя. Не обладая личной скромностью, он не только не пресекал тех восхвалений и славословий, которые шли по его адресу, а всячески поддерживал и всемерно поощрял их. С течением времени этот культ личности приобретал все более уродливые формы и принес серьезный ущерб делу.

Культ личности и сложившаяся под его влиянием в последний период жизни и деятельности И.В. Сталина практика руководства нанесли большой ущерб. Игнорирование Сталиным норм партийной жизни и принципа коллективности партийного руководства, нередко единоличное решение им вопросов приводило к извращению партийных принципов и партийной демократии, к нарушению революционной законности, к необоснованным репрессиям.

Только в результате культа личности и связанных с ним нарушений норм партийной жизни могли пробраться на руководящие посты в партии и государстве такой матерый агент империализма, как Берия и его сообщники.

...Воздавая должное заслугам И.В. Сталина, трезво оценивая тот крупный вклад, который был им внесен вдело революции, вдело строительства социализма, партия в то же время решительно поставила вопрос о ликвидации культа личности Сталина для того, чтобы полностью восстановить ленинские принципы и нормы партийной и государственной работы и создать тем самым наилучшие условия для нашей великой созидательной деятельности по строительству коммунизма» (Правда, 28.III. 1956, № 88).

30 июля 1956 года было опубликовано Постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».

Это постановление — большой и интересный по содержанию документ, документ, в котором с наибольшей полнотой была отражена официальная точка зрения на культ личности И.В. Сталина и его последствия, которую ЦК КПСС развивал во время XX съезда КПСС и спустя некоторое время. Поскольку ныне это важнейшее постановление ЦК КПСС по проблеме т.н. культа личности Сталина почти полностью предано забвению, мне кажется, что я не совершу особого греха, если приведу основные положения и этого документа. Постановление гласит:

«Как же могло случиться, что в условиях советского социалистического строя возник и получил распространение культ личности Сталина со всеми его отрицательными последствиями?

При рассмотрении этого вопроса надо иметь в виду как объективные, конкретные исторические условия, в которых происходило строительство социализма в СССР, так и некоторые субъективные факторы, связанные с личными качествами Сталина.

Это был первый в истории опыт построения социалистического общества, формировавшийся в процессе исканий, проверки на практике многих истин, известных до этого социалистам лишь в общих чертах, в теории. На протяжении более четверти века Советская страна была единственной страной, прокладывающей человечеству путь к социализму. Она была подобна осажденной крепости, находившейся в капиталистическом окружении. Враги Советской страны на Западе и на Востоке после провалившейся интервенции 14 государств в 1918-1920 гг. продолжали готовить новые крестовые походы против СССР, Враги в большом количестве засылали в СССР шпионов и диверсантов, стараясь всеми мерами подорвать первое в мире социалистическое государство. Угроза новой империалистической агрессии против СССР особенно усилилась после прихода к власти фашизма в Германии, провозгласившего своей целью уничтожение коммунизма, уничтожение Советского Союза... Всем памятно образование так называемого «антикоминтерновского пакта», «оси Берлин-Рим-Токио», активно поддержанных силами всей международной реакции. В обстановке назревавшей угрозы новой войны, отказа западных держав от неоднократно предлагавшихся Советским Союзом мер по обузданию фашизма и организации коллективной безопасности Советская страна была вынуждена напрягать все силы для укрепления обороны, для борьбы с происками враждебного капиталистического окружения. Партия должна была воспитывать весь народ в духе постоянной бдительности и мобилизационной готовности перед лицом внешних врагов.

Происки международной реакции были тем более опасны, что внутри страны долгое время шла ожесточенная классовая борьба, решался вопрос «кто кого?» После смерти Ленина в партии активизировались враждебные течения — троцкисты, правые оппортунисты, буржуазные националисты, стоявшие на позициях отказа от ленинской теории возможности победы социализма в одной стране, что на деле вело бы х реставрации капитализма в СССР. Партия развернула беспощадную борьбу против этих врагов ленинизма.

Выполняя ленинские заветы, Коммунистическая партия взяла курс на социалистическую индустриализацию страны, коллективизацию сельского хозяйства и осуществление культурной революции. На пути решения этих величайших задач по строительству социалистического общества в одной, отдельно взятой стране советскому народу и Коммунистической партии пришлось преодолеть неимоверные трудности и препятствия. Наша страна должна была в кратчайший исторический срок, без какой бы то ни было экономической помощи извне, ликвидировать свою вековую отсталость, перестроить все народное хозяйство на новых, социалистических началах.

Эта сложная международная и внутренняя обстановка требовала железной дисциплины, неустанного повышения бдительности, строжайшей централизации руководства, что не могло не сказаться отрицательно на развитии некоторых демократических форм. В ходе ожесточенной борьбы со всем миром империализма нашей стране приходилось идти на некоторые ограничения демократии, оправданные логикой борьбы нашего народа в условиях капиталистического окружения. Но эти ограничения уже тогда рассматривались партией и народом как временные, подлежащие устранению по мере укрепления Советского государства и развития сил демократии и социализма во всем мире...

Находясь длительный период на посту генерального секретаря ЦК партии, И.В. Сталин вместе с другими руководящими деятелями активно боролся за претворение в жизнь ленинских заветов. Он был предан марксизму-ленинизму, как теоретик и крупный организатор возглавил борьбу партии против троцкистов, правых оппортунистов, буржуазных националистов, против происков капиталистического окружения. В этой политической и идейной борьбе Сталин приобрел большой авторитет и популярность. Однако с его именем стали неправильно связывать все наши великие победы. Успехи, достигнутые Коммунистической партией и Советской страной, восхваления по адресу Сталина вскружили ему голову. В этой обстановке стал постепенно складываться культ личности Сталина. .

Развитию культа личности способствовали в огромной степени некоторые индивидуальные качества И.В. Сталина, на отрицательный характер которых указывал еще В.И. Ленин...

На XIII съезде партии, проходившем вскоре после смерти В.И. Ленина, его письма были доведены до сведения делегаций. В результате обсуждения этих документов было признано целесообразным оставить Сталина на посту генерального секретаря с тем, однако, чтобы он учел критику со стороны В.И. Ленина...

Оставшись на посту генерального секретаря ЦК, Сталин первый период после смерти Владимира Ильича считался с его критическими замечаниями. Однако в дальнейшем Сталин, непомерно переоценив свои заслуги, уверовал в собственную непогрешимость. Некоторые ограничения внутрипартийной и советской демократии, неизбежные в условиях ожесточенной борьбы с классовым врагом и его агентурой, а позднее в условиях войны против немецко-фашистских захватчиков, Сталин начал возводить в норму внутрипартийной и государственной жизни... Пленумы ЦК и съезды партии проводились нерегулярно, а потом совсем не созывались в течение многих лет. Сталин фактически оказался вне критики.

Большой вред делу социалистического строительства, развитию демократии внутри партии и государства нанесла ошибочная формула Сталина о том, что будто бы по мере продвижения Советского Союза к социализму классовая борьба будет все более и более обостряться. Эта формула, верная только для определенных этапов переходного периода, когда решался вопрос «кто кого?», когда шла упорная классовая борьба за построение основ социализма, была выдвинута на первый план в 1937 году, в момент, когда социализм уже победил в нашей стране... На практике эта ошибочная теоретическая формула послужила обоснованием грубейших нарушений социалистической законности и массовых репрессий.    

Именно в тех условиях создалось, в частности, особое положение для органов государственной безопасности, которым оказывалось огромное доверие, так как они имели перед народом и страной несомненные заслуги в деле защиты завоеваний революции. В течение длительного времени органы государственной безопасности оправдывали это доверие, и их особое положение не вызывало какой-либо опасности. Дело изменилось после того, когда контроль над ними со стороны партии и правительства был постепенно подменен личным контролем Сталина, а обычное отправление норм правосудия нередко подменялось его единоличными решениями. Положение еще больше осложнилось, когда во главе органов государственной безопасности оказалась преступная банда агента мирового империализма Берия. Были допущены серьезные нарушения социалистической законности и массовые репрессии. В результате происков врагов были оклеветаны и невинно пострадали многие честные коммунисты и беспартийные советские люди...

Ленинское ядро Центрального Комитета сразу же после смерти Сталина стало на путь решительной борьбы с культом личности и его тяжелыми последствиями.

Может возникнуть вопрос: почему же эти люди не выступили открыто против Сталина и не отстранили его от руководства? В сложившихся условиях этого нельзя было сделать. Безусловно, факты говорят о том, что Сталин повинен во многих беззакониях, которые совершались особенно в последний период его жизни. Однако нельзя вместе с тем забывать, что советские люди знали Сталина как человека, который выступает всегда в защиту СССР от происков врагов, борется за дело социализма. Он применял в этой борьбе недостойные методы, нарушал ленинские нормы и принципы партийной жизни. В этом состояла трагедия Сталина. Но все это вместе с тем затрудняло и борьбу против совершавшихся тогда беззаконий, ибо успехи строительства социализма, укрепления СССР в обстановке культа личности приписывались Сталину.

Всякое выступление против него в этих условиях было бы не понято народом, и дело здесь вовсе не в недостатке личного мужества. Ясно, что каждый, кто бы выступил в этой обстановке против Сталина, не получил бы поддержки в народе. Более того, подобное выступление в тех условиях было бы расценено как выступление против дела строительства социализма, как крайне опасный в обстановке капиталистического окружения подрыв единства партии и всего государства. К тому же успехи, которые одерживали трудящиеся Советского Союза под руководством своей Коммунистической партии, вселяли законную гордость я сердце каждого советского человека и создавали такую атмосферу, когда отдельные ошибки и недостатки казались на фоне громадных успехов менее значительными, а отрицательные последствия этих ошибок быстро возмещались колоссально нарастающими жизненными силами партии и советского общества.

Следует также иметь в виду и то обстоятельство, что многие факты и неправильные действия Сталина, в особенности в области нарушения советской законности, стали известны лишь в последнее время, уже после смерти Сталина, главным образом в связи с разоблачением банды Берия и установлением контроля партии над органами госбезопасности.

Таковы главные условия и главные причины, приведшие к возникновению и распространению культа личности И В. Сталина. Разумеется, все сказанное объясняет, но отнюдь не оправдывает культ личности И.В. Сталина и его последствия...» (Брошюра, Госполитиздат, 1956 год).

Не правда ли, интересный документ?

Характерна также реакция некоторых наиболее крупных компартий на постановку вопроса о т.н. культе личности И.В. Сталина, выраженная ими на самом XX съезде КПСС.

Вот что, например, писал от имени Коммунистической партии Китая председатель ЦК КПК МаоЦзедун в приветствии XX съезду:

«Коммунистическое учение, ленинский принцип коллективного руководства, тесная связь с миллионами советских людей, непрерывное развитие критики и самокритики, которыми строго руководствуется ЦК КПСС в своей деятельности, а также решительный разгром предательской клики Берия — все это является основными факторами, обеспечивающими непобедимость политики КПСС и тесную сплоченность ее рядов. Чем крепче Коммунистическая партия Советского Союза, чем больше побед одержано Советским Союзом во всех областях, тем больше проявляется непобедимость Коммунистической партии Советского Союза, созданной Лениным и выпестованной Сталиным вместе с его ближайшими сотрудниками» (стр. 280).

Выступая на XX съезде, генеральный секретарь Французской коммунистической партии М. Торез восклицал:

«Коммунистическая партия Советского Союза всегда была образцом принципиальной твердости, нерушимой верности великим идеям Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина» (стр. 346).

7 апреля 1956 года «Правда» целиком перепечатала редакционную статью газеты «Женьминьжибао», органа ЦК КПК. В статье, основанной на результатах обсуждения вопроса о т.н. культе личности Сталина на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК, в частности говорилось:

«Вопрос о борьбе против культа личности занимал важное место в работе XX съезде КПСС. Съезд со всей прямотой вскрыл факт распространения культа личности, длительное существование которого в условиях советского общества привело ко многим ошибкам в работе, вызвало нежелательные последствия...

Коммунисты должны анализировать ошибки, допущенные в коммунистическом движении. Некоторые считают, что И.В. Сталин целиком и полностью не прав. Это — серьезное заблуждение. И.В. Сталин является великим марксистом-ленинцем, но вместе с тем допустившим серьезные ошибки и не осознавшим их марксистом-ленинцем. Мы должны с исторической точки зрения подходить к И.В. Сталину, давать всесторонний и соответствующий анализ его положительных и ошибочных сторон, извлекать таким образом полезный урок. Как его положительные, так и отрицательные стороны являются одним из явлений международного коммунистического движения и носят в себе характерные черты эпохи.

Коммунистическая партия Советского Союза, следуя заветам В.И. Ленина, по деловому относится к допущенным Сталиным в руководстве социалистическим строительством ошибкам и вызванным ими последствиям. Ввиду серьезности этих последствий Коммунистическая партия Советского Союза считает необходимым одновременно с признанием великих, огромных заслуг И.В. Сталина, со всей остротой вскрыть сущность допущенных им ошибок, призывая партию к... решительному искоренению нездоровых последствий, вызванных этими ошибками».

Как мы видим, материалы XX съезда КПСС, документы после съездовского периода по вопросу о борьбе с т.н. культом личности Сталина, характеристика его ошибок, картина отрицательных последствий этих ошибок, преподанные на фоне признания больших заслуг Сталина перед нашим народом, перед всем мировым коммунистическим движением, — были составлены в весьма и весьма умеренных, я бы даже сказал, осторожных тонах.

Прошел год с небольшим. И вот на июньском Пленуме ЦК 1957 года и после него в партии развернулась широкая и ожесточенная борьба с т.н. антипартийной, фракционной группировкой Маленкова, Кагановича, Молотова, Ворошилова, Булганина, Первухина и Сабурова и, как говорилось тогда, примкнувшего к ним Шепилова.

Эта борьба и формально и по существу настолько тесно переплелась с проблемой культа личности Сталина, что оба эти вопроса невозможно рассматривать в отрыве друг от друга.

Проблема культа личности, первоначально преподнесенная, как я уже говорил выше, в весьма сдержанном и умеренном тоне, превратилась на XXII съезде КПСС в подлинную, разнузданную кампанию ошельмования Сталина и его ближайших помощников и соратников.

При этом следует подчеркнуть, что до XXII съезда КПСС в официальных материалах ближайшие соратники Сталина — Ворошилов, Каганович, Молотов, Маленков, впрочем как и сам Сталин, — не обвинялись пока в таких вещах, в которых их обвинили на XXII съезде.

Любой объективный человек, просмотрев стенограммы XXI внеочередного съезда КПСС, стенограммы Пленумов ЦК КПСС, состоявшихся в период между XX и XXII съездами КПСС, без особого труда заметит, что до XXII съезда КПСС Сталин и его ближайшие соратники, еще в 1957 г. попавшие в т.н. антипартийную, фракционную группу, не обвинялись в карьеризме, в сознательном уничтожении лучших кадров партии и государства и в прочих тяжких преступлениях против партии и народа.

Обратимся к документам XXII съезда КПСС.

Выступавшие на съезде утверждали:

Шелепин —

«Убийство Сергея Мироновича Кирова Сталин и приближенные к нему Молотов и Каганович использовали как повод для организации расправы с неугодными им людьми, с видными деятелями нашего государства.

В то время были приняты чрезвычайные уголовные законы, позволявшие истреблять и шельмовать честных и преданных партии и народу руководителей. В тот период появился целый ряд внесудебных органов...

В дополнение к тому, что уже говорилось на съезде, хочу рассказать делегатам о некоторых фактах. В ноябре 1937 г. Сталин, Молотов и Каганович санкционировали предание суду Военной коллегии большой группы товарищей из числа видных партийных, государственных и военных работников (сохранились их подписи на этом документе), Большинство из них было расстреляно. Среди невинно расстрелянных и посмертно реабилитированных такие видные деятели нашей партии и государства, как товарищи Постышев, Косиор, Эйхе, Рудзутак, Чубарь, нарком юстиции Крыленко, секретарь ЦИК Уншлихт, нарком просвещения Бубнов и др.

О жестоком отношении к людям, к руководящим товарищам, оказавшимся под следствием, говорит ряд циничных резолюций Сталина, Молотова, Кагановича, Маленкова и Ворошилова на письмах и заявлениях заключенных. Например, в свое время Якир, бывший командующий военным округом, обратился к Сталину с письмом, в котором заверял его в полной невиновности.

Вот что он писал: “...Я частный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии и ее руководителей... Я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к вам, к партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма”.

На этом письме Сталин начертал: “Подлец и проститутка”, Ворошилов добавил: “Совершенно точное определение”, Молотов под этим подписался, а Каганович приписал: “Предателю, сволочи и... (далее следует хулиганское, нецензурное слово) одна кара — смертная казнь”.

Накануне расстрела Якир обратился к Ворошилову со следующим письмом: "К.Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н.И. Ежову. Якир, 9 июня 1937 г.”

И вот на письме человека, с которым долгие годы вместе работал, хорошо знал, что тот не раз смотрел смерти в глаза, защищая Советскую власть, Ворошилов наложил резолюцию: “Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще. К. Ворошилов. 10 июня 1937 г.”

Вот так, товарищи, бесчеловечно распоряжались судьбами неповинных людей... многие годы...» (стр. 404).

Не стесняясь в выражениях, выступившие на XXII съезде КПСС видные деятели ЦК Подгорный,Мазуров, Фурцева, Спиридонов, Ильичев, Сатюков, Полянский, Шверник и некоторые другие наперебой обвиняли бывших соратников Сталина в карьеризме, в подхалимстве, в сознательном уничтожении и избиении лучших кадров партийных, государственных и советских работников — от секретарей ЦК и заместителей председателей Советов народных комиссаров до начальников железных дорог и председателей колхозов, в издевательстве над ними, и даже в садизме и рукоприкладстве.

В заключительном слове на съезде Хрущев говорил:

«Начало массовым репрессиям было положено после убийства Кирова. Надо еще приложить немало усилий, чтобы действительно узнать, кто виноват в его гибели. Чем глубже мы изучаем материалы, связанные со смертью Кирова, тем больше возникает вопросов. Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше был дважды задержан чекистами около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он освобождался. И вот этот человек оказался в Смольном с оружием в руках в том коридоре, по которому обычно проходил Киров. И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С.М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать на такое расстояние от охраняемого.

Весьма странным является и такой факт. Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов и Ворошилов, то по дороге, как рассказал потом шофер этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на допрос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате аварии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождавшими его лицами.

Таким путем был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил. Это, видимо, не случайность, это продуманное преступление. Кто это мог сделать? Сейчас ведется тщательное изучение обстоятельств этого сложного дела (стр. 250—252).

Вы слышали выступление тов. Шелепина. Он многое рассказал на съезде, но, конечно, рассказал далеко не все, что сейчас вскрылось. Погибло много партийных, государственных и военных деятелей.

Жертвами репрессий стали такие видные военачальники, как Тухачевский, Якир, Уборевич,Корк, Эйдеман и другие. Это были заслуженные люди нашей армии, особенно Тухачевский, Якир и Уборевич. Они были видными полководцами. А позже были репрессированы Блюхер и другие видные военачальники.

Как-то в зарубежной печати промелькнуло довольно любопытное сообщение, будто бы Гитлер, готовя нападение на нашу страну, подбросил сфабрикованный документ о том, что товарищи Тухачевский, Якир и другие являются агентами немецкого генерального штаба. Этот "документ" якобы секретный, попал к президенту Чехословакии Бенешу, и тот, в свою очередь, руководствуясь, видимо, добрыми намерениями, прислал его Сталину. Якир, Тухачевский и другие товарищи были арестованы, а вслед за тем и уничтожены.

Было уничтожено много замечательных командиров и политработников Красной Армии. Здесь среди делегатов находятся товарищи... которые по многу лет просидели в тюрьмах. Их “убеждали”, убеждали определенными способами в том, что они или немецкие, или английские, или какие-то другие шпионы. И некоторые из них “признавались”. Даже в тех случаях, когда таким людям объявляли, что с них снимается обвинение в шпионаже, они уже сами настаивали на своих прежних показаниях, так как считали, что лучик, уж стоять на своих ложных показаниях, чтобы быстрее кончились истязания, чтобы быстрее прийти к смерти (стр. 253—254).

Вспомним Серго Орджоникидзе. Я верил сказанному тогда, что он скоропостижно скончался, так как мы знали, что у него больное сердце. Значительно позже, уже после войны, я совершенно случайно узнал, что он покончил жизнь самоубийством. Брат Серго был арестован и расстрелян. Товарищ Орджоникидзе видел, что он не может больше работать со Сталиным, хотя раньше был одним из ближайших его друзей. Орджоникидзе занимал высокий пост в партии. Его знал и ценил Ленин, но обстановка сложилась так, что Орджоникидзе не мог уже дольше нормально работать и, чтобы не сталкиваться со Сталиным, не разделять ответственность за его злоупотребления властью, решил покончить жизнь самоубийством.

Трагической оказалась и судьба менее известного для широких кругов в нашей партии Алеши Сванидзе, брата первой жены Сталина. Это был старый большевик, но Берия путем всяких махинаций представил дело так, будто Сванидзе подставлен к Сталину немецкой разведкой, хотя тот был ближайшим другом Сталина. И Сванидзе был расстрелян... После смерти Сванидзе Сталин сказал: “Смотри, какой гордый, умер, но не попросил прошения”. А он не подумал о том, что Сванидзе прежде всего был честным человеком.

Так гибли многие ни в чем не повинные люди.

Вот что значит культ личности» (стр. 254—256).

Поистине, страшную картину советской действительности 30-х годов нарисовали в своих выступлениях на XXII съезде первый секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза и некоторые другие члены ее высшего органа!    

Рассматривая материалы XX, XXI и XXII съездов КПСС, стенограммы многочисленных Пленумов ЦК КПСС периода 1957—1961 годов, приходишь к выводу о том, что в противоположность, в противовес умеренному и сдержанному тону по отношению к т.н. культу личности Сталина, курсу, в котором отрицательные последствия т.н. культа личности Сталина трактовались как «трагедия Сталина», курсу, в котором, вплоть до момента открытия XXII съезда, не было и упоминания о ближайших живых его соратниках, — в противоположность этому курсу, курсу XX съезда КПСС, — на XXII съезде Сталин и его соратники предстают перед нами беспринципными, жестокими и расчетливыми карьеристами, озабоченными только тем, как бы сохранить свою власть и в борьбе за нее беспощадно уничтожающими сотни своих мнимых и не мнимых соперников — лучшие, преданнейшие советской власти и советскому народу кадры партийных, государственных и военных деятелей.

Сталин и его соратники, люди, которые на протяжении всех 30 лет Советской власти, вплоть до июньского Пленума ЦК КПСС, составляли основное ядро Центрального Комитета, в представлении XXII съезда предстают перед нами сами оголтелыми и отъявленными врагами народа.

Выходит, что во главе нашей Партии, во главе нашего государства в течение 30 лет сумели удержаться, обманывая и запугивая Партию и народ их злейшие враги? Да, по логике Хрущева и иже с ним, выходит. И туг не помогут никакие слова опровержения.

Вот к каким первым, чисто внешним выводам приходишь, рассматривая документы XXII съезда КПСС.

Я очень внимательно, конечно, по тем материалам, которыми я располагал, старался проанализировать те определенно-конкретные примеры сознательного уничтожения людей, которые были приведены в выступлениях Хрущева, Шепилова и других делегатов XXII съезда.

Но прежде чем останавливаться на анализе этих примеров, разрешите мне коротко остановиться на самом понятии «карьеризм».

Карьеризм — это прежде всего стремление человека подняться на более высокую ступень своего служебного положения или любыми способами удержаться на уже достигнутой ступени, вопреки воле и желаниям большинства других, руководствуясь при этом своими корыстными мотивами и целями.

Вряд ли нуждается в каком-либо подтверждении факт, что наибольшей возможной в условиях нашего социалистического строя и единой правящей партии степенью власти обладали и обладают люди, избранные в состав Президиума ЦК (Политбюро).

Поэтому мне кажется, что если уж говорить о карьеризме со стороны членов Президиума ЦК или Политбюро, то следует признать, что в приложении к ним понятие карьеризма может быть применимо только как стремление удержать власть, устраняя и уничтожая своих соперников.

Если на минуту встать на эту точку зрения, если на минуту предположить, что Сталин и его ближайшие соратники сознательно, в карьеристских целях подвергали физическому уничтожению (или, что все равно, закрывали глаза на это) ни в чем неповинных видных деятелей нашей партии и государства, то вольно или невольно, хотим мы этого или не хотим, мы должны будем прийти к выводу о том, что оставшиеся в живых или не репрессированные в период культа личности Сталина видные руководящие деятели нашей партии и государства, среди которых, кстати говоря, было и большинство нынешних членов ЦК и Президиума ЦК, — это не лучшие кадры нашей партии и государства, что это люди, уцелевшие лишь потому, что они не представляли в глазах Сталина или Молотова, Кагановича, Ворошилова и Маленкова, не представляли опасности их карьеристским, антипартийным, антинародным и антисоветским делам.

Если на минуту встать на точку зрения ХХП съезда КПСС, то следует признать, что в период т.н. культа личности Сталина, когда судьбой партии и государства единолично и диктаторски распоряжался Сталин да еще несколько членов Политбюро, тогда следует в свою очередь признать, что в этот период на все сколько-нибудь значительные посты в партии и государстве, начиная с секретарей обкомов и председателей облисполкомов, не говоря уже о секретарях ЦК союзных республик, о председателях СНК и Советов министров этих республик, членах ЦК и т.д., — Сталиным и его сотрудниками выдвигались только такие люди, которые в глазах Сталина и его приближенных не имели сколько-нибудь значительной политической и деловой ценности, сколько-нибудь значительного авторитета в партии и народе.

Вот к каким парадоксальным логическим выводам приходишь, изучая материалы XXII съезда КПСС по вопросу о т.н. культе личности Сталина.

Вернемся к рассмотрению конкретных документов.

Основное внимание на съезде было уделено трем лицам: С.М. Кирову, Тухачевскому и Якиру.

О Тухачевском.

Выше приводились слова Хрущева о Тухачевском и других видных в свое время военачальниках.

В 1963 г. в Военном издательстве Министерства обороны была выпущена книга известного литератора JI. Никулина «Тухачевский».

По утверждениям Л. Никулина,

«грубость, капризность, неудержимое властолюбие, честолюбие, зависть к способностям других — все эти черты Сталина способствовали тому, что многие видные военачальники Красной Армии, те, кто мог с самого качала повести в бой советские войска, были физически уничтожены...»

Главным мотивом физического уничтожения Тухачевского, по мнению Никулина, послужил тот факт, что еще в годы гражданской войны между Сталиным, бывшим тогда членом РВС Юго-Западного фронта (командующий фронтом — Егоров), и Тухачевским, командовавшим тогда Западным фронтом, возникли крупные разногласия по поводу директивы Главкома о передаче 1-й Конной армии (Ворошилов, Буденный) в распоряжение Тухачевского.

Сталин, поддержанный командованием 1-й Конной, не соглашался передать ее Западному фронту, считая лучшей помощью ему немедленное взятие Львова. Когда же Егоров все-таки подписал приказ о передаче трех армий под командование Тухачевского, Сталин отказался подписать его и сообщил об этом Главкому.

«Чем можно объяснить действия Сталина? — вопрошает Л. Никулин и тут же сам отвечает. — Думается, что он не хотел, чтобы все лавры достались кому-то другому. Он стремился тоже сорвать лавры победы, хотя бы взятием Львова. По его мысли, свой успех Западный фронт должен был разделить с Юго-Западным» (стр. 127).

Никулин пишет, что 1 сентября 1920 г. Политбюро освободило Сталина от обязанностей члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта.

«В известной степени Тухачевский, его настойчивость в передаче 1-й Конной армии и 12-й армии Западному фронту были причиной отозвания Сталина. В те годы, когда культ личности все возрастал, люди, которые в свое время имели несчастье вызвать его недовольство, все время чувствовали недоброжелательство с его стороны» (стр. 129).

Словом, Л. Никулин в своей книге всячески развивает мысль о том, что Сталину нужен был лишь повод для того, чтобы расправиться с неугодным ему Тухачевским, неугодным потому, что в «силу мстительности и честолюбивости характера» Сталин не мог забыть и простить ему, Тухачевскому, его роли в вышеописанных событиях.

А между тем многие участники гражданской войны, в том числе и такие видные, как бывший командующий Юго-Западным фронтом Егоров, бывший начальник Оперативного отдела Генштаба Шапошников, еще в 20-е годы, то есть в годы, когда о культе личности Сталина не могло быть и речи, в своих книгах со всей очевидностью указывали на неправильные, авантюристические действия Тухачевского в его стремлении во что бы то ни стало наступать на Варшаву. Они, а не Сталин, упрекали Тухачевского в неумелом использовании резервов, в несогласованности действий его войск.

Я не нашел того места в выступлениях Хрущева, в котором он обвиняет Сталина, и обвиняет именно в связи с событиями под Варшавой в 1920 году, в пренебрежительной оценке им военных способностей В.И. Ленина. Но я хорошо помню, что Хрущев, говоря о реакции В.И. Ленина на проблему Львов - Варшава, приводит слова Ленина о том, что, де, он, Ленин «не понимает, как можно помочь Западному фронту, наступая на Львов».

Мне кажется, что повторение подобной мысли В И. Ленина, даже если он ее и высказал когда-то, неуместно, ибо именно она, но уже по утверждению самого Хрущева, как раз и свидетельствует не в пользу В.И. Ленина.

Л. Никулин, толкуя о разногласиях Сталина с Тухачевским по поводу событий под Варшавой в1920 г., не мог не знать, что, в сущности, речь шла не о разногласиях между Сталиным и Тухачевским, а о разногласиях между Сталиным и председателем Реввоенсовета Троцким.

Кроме того, Л. Никулин почему-то совершенно игнорировал показания такого авторитетного свидетеля, как сам В.И. Ленин.

Выступая на X съезде РКП(б) 8 марта 1921 г. (см. стенотчет съезда), В.И. Ленин говорил:

«...При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка. Я сейчас не буду разбираться, была ли эта ошибка стратегическая или политическая, ибо это завело бы меня слишком далеко... Но во всяком случае, ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами... Но факт налицо: в войне с Польшей мы допустили известную ошибку».

Из этой краткой цитаты из выступления В.И. Ленина между прочим хорошо видно, что сам В.И. Ленин оценивал наступление Тухачевского на Варшаву как и стратегическую (слишком быстрое продвижение), так и как политическую ошибку, — вспомним его телеграмму в Реввоенсовет Западного фронта от 9 августа 1920 г.:

«Ваши сообщения чересчур лаконичны. Необходимы, и крайне спешно, подробности о настроении батраков и варшавских рабочих, а равно о политических перспективах вообще. Очень прошу ответить по возможности сегодня же» (Лен[инский] сборник, т. 34, стр. 342).

Известно, что наступление на Варшаву позволило Пилсудскому сыграть на национальных, патриотических чувствах известной части польских рабочих и крестьян, на их исконном недоверии к русскому великодержавному шовинизму, и, воспользовавшись этими чувствами, организовать отпор наступлению частей Красной Армии на Варшаву.

Далее в своей книжке Л. Никулин пишет:

«В первые годы после смерти Владимира Ильича еще не так сильно ощущалось стремление Сталина к власти. Во главе Красной Армии по-прежнему стоял верный сын партии Фрунзе...

В 1928 г. Тухачевский написал докладную записку о необходимости перевооружить Красную Армию... Он дал расчет количества новых средств вооружения и предлагал построить ряд заводов для выполнения этой задачи, ассигновать большие средства на полное техническое перевооружение армии.

Сталин признал записку Тухачевского нереальной. Правда, эта записка была написана до начала 1-й пятилетки, когда страна еще не имела мощной индустриальной базы.

Вскоре Тухачевский был вынужден уйти с поста начальника штаба Красной Армии...

Он был назначен командующим войсками Ленинградского округа...

Время шло. Осуществлялись первые пятилетние планы. В международной обстановке ощущалось приближение грозы... Сталин был вынужден пересмотреть свое отношение к докладной записке Тухачевского, которую он прежде назвал ахинеей.

Он недружелюбно относился к автору, но понимал, что кроме него нет человека, который бы мог осуществить перевооружение армии современным оружием. Тухачевский был назначен замом народного комиссара обороны и начальником вооружений» (стр. 164—169).

Но, пишет Л. Никулин,

«Тухачевский не чувствовал под собой твердой опоры, ибо он слишком хорошо знал Сталина, чтобы поверить в его доброе отношение к себе. Он знал, как ревниво относится Сталин к чужой славе или просто известности» (стр. 176). Тухачевский «давно не чувствовал поддержки того, кто стоял над ним. Вместе со всем народом он пережил самую тяжелую утрату — умер Ленин, который умел ценить людей, разбираться в людях и знал, кому можно доверять» (стр. 188).

Читая Л. Никулина, просто диву даешься, откуда у него такая нелогичность в построении и непоследовательность в мыслях! Сталин — деспот, он злобен и мстителен; Тухачевский не чувствует поддержки Сталина. Умер Ленин, умер Фрунзе...

Но ведь именно с 1925 года, после смерти В.И. Ленина и М.В. Фрунзе, и начинается головокружительная военно-политическая карьера Тухачевского!

В самом деле — в ноябре 1925 г. он назначается начальником Штаба РККА.

В 1928—1931 гг. — он — командующий Ленинградским военным округом. Понижение? Недоверие? В трактовке Никулина — да, но на деле — отнюдь нет, если учесть тот исторический момент (борьба партии с зиновьевской оппозицией) и тот исторический факт, что командующим Ленинградским военным округом до назначения на этот пост Тухачевского был Зиновьев.

В 1931 г. Тухачевский — начальник вооружений РККА. Вопреки утверждению Никулина, что «время шло и осуществлялись первые пятилетки», именно в ходе что ни на есть «самой первой» пятилетки Тухачевский и был назначен на этот пост.

7 ноября 1938 г. «за исключительные личные заслуги перед революцией в деле организации обороны Союза ССР на внешних и внутренних фронтах гражданской войны и последующие организационные мероприятия по укреплению мощи РККА» (стр. 176) Тухачевский был награжден орденом Ленина и принимал парад войск на Красной площади.

В 1934 г. Тухачевский — 1-й заместитель наркома по военным и военно-морским делам, заместитель председателя Реввоенсовета СССР. На XVII съезде ВКП(б) он избирается кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

В 1935 г. — Тухачевский — в числе первых пяти маршалов СССР. Надо обладатьсверхвоображением и сверхнелогичностью Л. Никулина для того, чтобы увидеть в этом блестящем послужном списке Тухачевского злобный, мстительный и завистливый характер того, кто занимал пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и без ведома, согласия и прямого указания которого не совершалось ни одного сколько-нибудь значительного назначения или перемещения в партии и государстве.

Мне, кажется, что сказанного вполне достаточно для того, чтобы опровергнуть развиваемую Л. Никулиным мысль о том, что в судьбе Тухачевского роковую роль сыграло личное недоброжелательство к нему со стороны Сталина, вызванное завистью, мстительностью, властолюбием и т.п. эгоистическими чувствами.

Кроме всего прочего, нельзя не заметить, говоря о т.н. культе личности Сталина, что и сам Тухачевский внес немалую лепту в дело прославления И В. Сталина. Вспомним хотя бы его речь на XVII съезде ВКП(б) в 1934 г., которую он закончил следующими словами:

«...Я не сомневаюсь, что под напором нашей партии, под напором ЦК, под руководящим и организующим напором товарища Сталина мы эту труднейшую задачу (перевооружение армии. — Г.М.) выполним» (Стенотчет XVII съезда. Партиздат. 1934 г.).

На XXII съезде КПСС Хрущев в своем заключительном слове упомянул, что недавно в зарубежной печати промелькнуло сообщение о том, что Тухачевский и другие видные военные были репрессированы в результате провокации гитлеровской разведки.

В своей книжке Л. Никулин развивает эту мысль Хрущева. Он пишет, цитируя в главе «Русский узел» зарубежного издания:

«Служба безопасности, т.е. Гейдрих, Беренс и Наухокс, в тайне от шефа германской разведкиКанариса и гестапо... приступила к изготовлению “доказательств” измены Тухачевского. Они сфабриковали подложное письмо, в котором Тухачевский и его единомышленники будто бы договаривались о том, чтобы избавиться от опеки гражданских лиц и захватить в свои руки власть.

В письме старались копировать не только почерк, но и характерный стиль Тухачевского. На подлинном письме были подлинные штампы “абвера”, “сов. секретно”, “конфиденциально”, была и подлинная резолюция Гитлера — приказ организовать слежку за немецкими генералами вермахта, которые будто бы связаны с Тухачевским. Письмо было главным документом. Все “досье” имело 15 листов, и кроме письма в нем были различные документы на немецком языке, подписанные генералами вермахта (подписи были поддельные, скопированные с банковских счетов).

Оставалось только переправить досье Сталину. Была симулирована “кража” досье во время пожара из здания абвера — разведки. Затем фотокопия “досье” оказалась в руках Бенеша. Он, видимо, поверил в подлинность этого документа и дал о нем знать Сталину, искренне думая, что открывает ему глаза. Именно в этом духе Бенеш и писал своему другу Л. Блюму письмо, в котором утверждал, что существует тайная связь между генштабом Красной Армии, его высшими командирами, и гитлеровской Германией.

Как ни осторожно мы относимся к разного рода мемуарам, исповедям живых и мертвых гитлеровских агентов, все же мы не можем зачеркнуть их показания, хотя бы потому, что в документах, оставленных Бенешем (да и в воспоминаниях Черчилля), мы находим подтверждение факта участия Гитлера и его агентов в провокации, направленной против видных советских военачальников.

Расчет был верен: Сталин сделал то, на что надеялись Гитлер и Гейдрих, зная его характер, мстительность и подозрительность» (стр. 192—193).

Первое, чисто эмоциональное чувство, возникшее у меня по прочтении этого кусочка из книжки Л. Никулина, было чувством какого-то смущения, смешанного с негодованием. Л. Никулин, советский человек, писатель, претендующий на объективность, видите ли, с большой осторожностью относящийся к разного рода мемуарам и исповедям живых и мертвых гитлеровских агентов, но тем не менее верящий в добрые намерения Черчилля и Бенеша и обливающий грязью вождя своего народа, почему-то позволяет себе «забывать» о таких исторических фактах, как процессы 1937—1938 годов.

Я не хочу пока что задерживаться на этих процессах и лишь позволю себе задать Л. Никулину следующий вопрос, отвлекаясь от всего прочего, — известны ли были Сталину в свое время те мемуары живых и мертвых гитлеровских агентов, о которых пишет Никулин? Известны ли были Сталину воспоминания Черчилля или «документы, оставленные Бенешем»?

Остановимся на Якире.

Если в деле Тухачевского, по утверждению Л. Никулина и иже с ним, роковую роль сыграли недоброжелательность Сталина, его мстительность и подозрительность, то Якир, по словам самого Хрущева, пользовался большим уважением у Сталина. Следовательно, в деле Якира мстительность и злобность Сталина не должны были иметь место.

За что же Сталин уничтожил Якира?

Еще раз повторим письма Якира, о которых на XXII съезде упомянул Шелепин.

В письме Сталину Якир писал:

«...Я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие и многие годы...»

В письме Ворошилову он писал:

«К.Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной...»

Оба эти, приведенные Шелепиным, письма Якира вызывают у меня большие сомнения с точки зрения их доказательности невиновности Якира и жестокости Сталина и других членов Политбюро. Скорее, наоборот.

Почему? Во-первых, потому что я не могу, по некоторым основаниям, о которых скажу ниже, с доверием относиться к документам, в которых в качестве доказательств фигурируют многоточия, т.е. к отдельным фразам из документов, и, во-вторых, потому что мне кажется, что приведенные письма Якира, если обратить внимание на подчеркнутые мною в этих письмах места, и особенно на общий тон писем, явно свидетельствуют об их покаянном характере, о вполне определенном признании самим Якиром своей вины.

Конечно, я имею в виду только свои собственные впечатления от этих писем.

Теперь об убийстве С.М. Кирова.

В вышеприведенном выступлении на XXII съезде КПСС Хрущев, по сути дела, подверг ревизии существовавшую до съезда официальную версию убийства Кирова и своими довольно прозрачными намеками дал понять, что он солидаризируется со слухами о причастности Сталина к убийству С.М. Кирова, якобы бывшего опасным для Сталина по своей популярности в партии и народе.

Старые члены партии, наверное, хорошо помнят, с каким вдохновением и энтузиазмом именно Киров воспевал Сталина. И, рассуждая формально, можно было бы просто ограничиться такого рода вопросом — мог ли угрожать власти и авторитету Сталина человек, которого по праву звали в партии «сталинским певцом»?

Вот сам Киров:

«Товарищи, партия, членами которой мы с вами являемся, не имеет себе равных в мире, партия наша крепнет с каждым днем. Руководство нашей партии находится в верных руках твердого ленинца. Центральный Комитет нашей партии возглавляется лучшим ленинцем, который является вождем всего Коммунистического Интернационала. На протяжении всей работы по пятилетнему плану мы, товарищи, неоднократно убеждались в том, какую исключительную историческую роль в деле нашей социалистической стройки играет товарищ Сталин. Организатором пятилетки, ее вдохновителем, организатором всемирно-исторических побед партии и рабочего класса в первой пятилетке был товарищ Сталин. Никто, как он, не защищал чистоты наших ленинских рядов, ленинских заповедей. Я думаю, что под этим надежным, испытанным руководством мы, несмотря на множество недостатков в нашей работе, так же победно, так же много осуществим в эти ближайшие годы, как мы сделали на протяжении первой пятилетки» (Киров, доклад об итогах январского объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) на собрании партактива Ленинградской организации. 17 января 1933 г.).

«Товарищ Сталин — это образец большевика в полном смысле и назначении этого слова. Неслучайно поэтому враги направляют свои стрелы прежде всего в товарища Сталина, воплощавшего в себе непобедимость и величие большевистской партии» (Речь на объединенном пленуме Ленинградского областного и городского комитетов ВКП(б). 9 февраля 1933 г.).

«Товарищи, говоря о заслугах нашей партии, об успехах нашей партии, нельзя не сказать о великом организаторе тех гигантских побед, которые мы имеем. Я говорю о товарище Сталине.

Я должен сказать вам, что это действительно полный, действительно всегранный последователь, продолжатель того, что нам оставил великий основатель нашей партии, которого мы потеряли вот уже десять лет тому назад.

Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин.

За последние годы, с того момента, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания, лозунга, направления в нашей политике, автором которого был бы не товарищ Сталин, а кто-либо другой. Вся основная работа — это должна знать партия — проходит по указаниям, по инициативе и под руководством Сталина.

Могучая воля, колоссальный организаторский талант этого человека обеспечили партии своевременное проведение больших исторических поворотов, связанных с победоносным строительством социализма» (Доклад о работе ЦК ВКП(б) на V областной и II городской Ленинградской партконференции. 17 января 1934 г.).

И, наконец, я приведу одно место из выступления С.М. Кирова на XVII съезде ВКП(б), на том самом съезде, на котором он, Киров, по слухам, распространенным среди определенной части населения, якобы получил поддержку большинства делегатов съезда, рекомендовавших его на пост генерального секретаря ЦК ВКП(б) вместо Сталина:

«Товарищи, десять лет тому назад мы похоронили того, кто создал нашу партию, кто создал наше пролетарское государство. Но также десять лет тому назад устами лучшего продолжателя дела Ленина, лучшего кормчего нашей великой социалистической стройки, нашей миллионной партии, нашего миллионного рабочего класса, устами этого лучшего мы дали священную клятву выполнить великие заветы Ленина. Мы, товарищи, с гордостью перед памятью Ленина можем сказать: мы эту клятву выполняем, мы эту клятву и впредь будем выполнять, потому что эту клятву дал великий стратег освобождения трудящихся нашей страны и всего мира — товарищ Сталин» (Стенотчет XVII съезда ВКП(б). Партиздат. 1934 г.).

Читая эти и другие выступления С.М. Кирова, сопоставляли их с речами и выступлениями других видных деятелей нашей партии того периода, убеждаешься в том, что действительно Киров, как никто, оправдывал данное ему партией название «сталинского певца».

И я еще раз спрашиваю самого себя и вас — могли угрожать авторитету и власти Сталина человек, так прославлявший его?

Вспомним первое официальное сообщение об убийстве С.М. Кирова. В нем, в частности, говорилось:

«1 декабря товарищ Киров готовился к докладу об итогах ноябрьского пленума ЦК ВКП(б), который он должен был в тот же день делать на собрании партийного актива Ленинградской организации.

Около кабинета товарища Кирова в Смольном, где обычно происходит прием посетителей, Николаев, в момент, когда товарищ Киров проходил в своей служебный кабинет, подойдя сзади, выстрелил из револьвера в затылок тон. Кирову.

Убийца тут же был задержан».

Задержанный на месте преступления убийца оказался Л.В. Николаевым, бывшим служащимРабоче-Крестьянской инспекции, исключенным на XV съезде РКП(б) из партии за принадлежность к зиновьевской оппозиции (см. стенотчет XV съезда РКП(б). Госиздат. 1928 г., стр. 1319).

Н. Хрущев в выступлении на XXII съезде КПСС долго крутился вокруг убийства Кирова, вокруг вопросов о том, кто был убийца Кирова, почему ему дали убить Кирова, хотя он был задержан до того ( в тексте: «до него». — Ред.) с оружием в руках, почему была симулирована авария с машиной, везшей начальника охраны Кирова на допрос и т.д. и т.п.

Трудно предположить, что Хрущев забыл о материалах следствия по убийству С.М. Кирова, проведенного под наблюдением ЦК ВКП(б). Трудно предположить, что Хрущев и иже с ним не помнили или не знали о процессах «Ленинградского террористического центра» и «Московского террористического центра», проходивших в 1934 г., в декабре месяце.

Если мы можем подвергать сомнению процессы 1937—1938 гг., ссылаясь на авантюристическую, вражескую деятельность в органах НКВД и ОГПУ Ежова и Берия, то, как мне кажется, подобную ссылку к процессам 1934 г., связанным с убийством Кирова, мы допустить не можем.

В обвинительном заключении по делу «Ленинградского центра» говорилось, что центр поставил своей задачей дезорганизовать руководство советского правительства путем террористических актов, направленных

«против руководителей Советской власти, и изменить таким способом нынешнюю политику в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».

В своих показаниях Николаев говорил, что руководители «Центра» надеялись, что

«устранение Кирова ослабит существующее руководство ВКП(б). Они метили в С.М. Кирова потому, что с Кировым у бывшей оппозиции имеются свои особые счеты в связи с той борьбой, которую он организовал против ленинградских оппозиционеров».

Этому показанию можно поверить, ибо любой человек, желающий проследить борьбу партии с троцкистско-зиновьевской, а потом и бухаринско-рыковской оппозицией, может легко убедиться в том, что если никто с таким упоением и вдохновением не воспевал Сталина, как Киров, то и никто другой, как Киров, с такой резкостью и прямотой не нападал на оппозиционеров. Достаточно вспомнить доклад С.М. Кирова 28 ноября 1927 г. о работе Ленинградского губкомаРКП(б) на IX партконференции Московско-Нарвского района, где он прямо обвинил Зиновьева и Каменева в попытке «предать революцию и предать Ленина». На XV съезде Киров заявил, что «рабочий класс ждет, чтобы оппозиционеры были исключены из партии». На XVI съезде Киров говорил:

«Вооруженная этой оппортунистической идеологией правая оппозиция задалась целью добиться того, чтобы стать во главе руководства нашей партии.

Кто не знает и не помнит, какая травля со стороны правых поднялась против политики ЦК нашей партии, каким ожесточенным нападкам подвергался генеральный секретарь нашей партии товарищ Сталин? У всех у нас в памяти замыслы, которые зрели в головах у правых...»

В своих докладах на объединенном пленуме Закавказского краевого комитета и Закавказской краевой контрольной комиссии ВКП(б) и на собрании Тифлисского актива совместно с ЦК и ЦКК Грузии 19 и 20 декабря 1930 г. Киров предупреждал партию о том, что

«в партии создается совершенно небывалое явление, представляющее собой опасность на данном отрезке времени. Это — двурушничество, это — формальное признание генеральной линии партии, а на деле — подпольная работа против нее, против партии».

Никто иной как Киров провозгласил, что

«внутри нашей партии должна идти совершенно беспощадная, совершенно непримиримая борьба со всякого рода оппортунистами, правыми и “левыми”, скрытыми, мягкими и жесткими — какими угодно».

Никто иной как Киров говорил:

Сейчас, когда основные вопросы строительства в городе и деревне решены в пользу партии и ее генеральной линии, вступление на путь оппозиции прямо и непосредственно ведет в лагерь контрреволюции. Тут уж дело не во фракции внутри нашей партии, о в неизбежном переходе по ту сторону баррикад, в сторону оголтелой контрреволюции».

«Ленинградский центр» имел две специальные группы. Одна из них готовила террористический акт над Кировым, другая — над Сталиным. И разве удивительно то, что первая группа в этом отношении добилась большего успеха в осуществлении своих преступных замыслов, ибо именно в Ленинграде, бывшей вотчине Зиновьева, осталось наибольшее число его верных сторонников.

Следствием по делу «Ленинградского центра» было установлено наличие еще одного, т.н. «Московского центра», созданного Зиновьевым, Каменевым, Евдокимовым и другими главарями бывшей оппозиции. По отношению к «Ленинградскому террористическому центру» «Московский» играл политическую роль.

Руководству «Московского центра» по причинам, о которых я скажу ниже, удалось тогда, в 1934 г., скрыть от следствия свое непосредственное участие в убийстве С.М. Кирова. Тогда, в 1934 г., руководители «Московского центра» Зиновьев, Каменев и другие ограничились принятием на себя моральной и политической ответственности за убийство Кирова и были приговорены Верховным Судом СССР к различным, многие к самым минимальным, срокам тюремного заключения.

Лишь значительно позже, на процессах 1937—38 гг., вскрылись все детали убийства С.М. Кирова.

Остановимся подробнее на этих процессах. И в дальнейшем все приводимые мною цитаты могут быть проверены по следующим трем документальным сборникам, изданным в 1937 и в 1938 г. Юридическим издательством подзаголовками: «Процесс троцкистско-зиновьевского блока», «Процесс антисоветского троцкистского (т.н. параллельного) центра» и «Процесс право-троцкистского блока».

Прежде всего я хочу особо подчеркнуть, что все эти три сложнейшие и напряженнейшиесудебные процессы были открытыми, широко освещались в советской и зарубежной прессе. Как я уже говорил, все материалы судебного следствия были изданы отдельными изданиями в больших тиражах и изложены самым подробным образом (конечно, за исключением закрытых заседаний).

На допросе 10 августа 1936 г. подсудимый Евдокимов показал:

«...На судебном процессе по делу убийства Кирова я — Евдокимов, Зиновьев, Каменев, Бакаев,Гертик и другие обманули органы власти и суд, утаив, что убийство Кирова было подготовлено и осуществлено нами...»

На процессах 1937—1938 гг. со всей очевидностью было доказано, что убийство Кирова было совершено по прямой директиве Троцкого и Зиновьева и по соответствующему решению объединенного центра троцкистско-зиновьевской организации.

Упорно запиравшийся Зиновьев в конце концов был принужден сознаться, что еще в 1932 г. было вынесено решение об организации террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в Ленинграде.

«Осенью 1932 г., — говорил Зиновьев, — на моей даче в Ильинске в присутствии Каменева, Евдокимова, Бакаева и Карева мною поручено было Бакаеву подготовить террористический акт над Сталиным, а Кареву — над Кировым».

Каменев по этому поводу на суде заявил:

«Я к этому решению присоединился, так как целиком его разделял». «Мотивируя необходимость террористического акта против Кирова, Зиновьев говорил, что Кирова надо физически уничтожить, как ближайшего помощника Сталина. Он добавил при этом, что “мало срубить дуб, надо срубить все молодые поддубки, которые около этого дуба растут’'. Необходимость убийства Кирова Зиновьев мотивировал также тем, что Киров является руководителем Ленинградской организации и лично отвечает за разгром оппозиции в Ленинграде», — рассказывал на суде подсудимый Рейнгольд.

На процессе «право-троцкистского блока» было выяснено, что одним из соучастников убийства С.М. Кирова был бывший тогда заместителем председателя ОГПУ Ягода. Ягода на следствии и суде показал:

«О том, что убийство С.М. Кирова готовится по решению центра, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого акта, и я на это согласился. С этой целью я вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указания не чинить препятствий готовящемуся террористическому акту над С.М. Кировым».

Показания Ягоды подтвердили на суде, Енукидзе и Запорожец. Об участии Ягоды в этом преступлении подробные показания дал бывший личный секретарь Ягоды Буланов. В одном из разговоров Ягода рассказывал Буланову о том,

«...что ему было известно, что готовится покушение на С.М. Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, посвященный во все, — зам. начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит и содействии Запорожца. Я помню, что Ягода мельком рассказал, ругая между прочим Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и что у того в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. Ягода далее рассказал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его в качестве свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоит за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова на допрос в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при аварии убит, и таким образом они избавились от опасного свидетеля».

Хрущев и иже с ним, делая вид, что они «забыли» о политических процессах 1934—1938 гг., вольно или невольно подвергают коренному пересмотру эти процессы, ставят под сомнение достоверность и искренность показаний их участников — Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бухарина, Рыкова, Пятакова, Сокольникова, Радека и десятков других обвиняемых и свидетелей, многочисленных экспертов и т.д.

Ясно, что, не располагая подлинными документами, трудно, да и невозможно судить о том, все ли было на самом деле так, как говорят об этом подсудимые. Конечно, можно предположить, что часть показаний они вынуждены были дать под пытками и страхом смерти и т.д. и т.п.

Но я должен еще раз повторить, что все эти судебные процессы были открытыми, широко освещались в прессе, и каждый, кто хочет по возможности объективно разобраться в фактах, может и должен сам обратиться к внимательному анализу материалов по этим процессам.

Вот передо мной книга — «Процесс антисоветского троцкистского центра» Юридического издательства 1937 года — «Судебный отчет по делу антисоветского троцкистского центра, рассмотренному Военной коллегией Верховного Суда СССР 23—30 января 1937 г., по обвинению Пятакова Ю.Л., Радека К.Б., Сокольникова Г.Я., Серебрякова Л.П., Муралова Н. И., Лившица Я.А.,Дробниса Л.Н. и других в измене Родине, шпионаже, диверсиях, вредительстве и подготовке террористических актов...»

Я специально остановился на этом процессе потому, что все эти люди были еще на свободе, когда прошли процессы Зиновьева и Каменева, и поэтому они не могли делать, попавшись сами, никаких иллюзий в отношении того, что их ждет.

Не буду останавливаться на ходе процесса, хотя, конечно, там было много интересного. Но не могу не остановиться на последних словах главных обвиняемых по этому процессу, бывших старых революционеров, прошедших большую школу революционного и оппозиционного подполья.

В своих последних словах они говорили:

Пятаков —

«Граждане судьи! Я отказался от защитительной речи, потому что государственное обвинение было правильно в смысле установления фактов, оно было правильно и в смысле квалификации моего преступления. Но я не могу помириться, я не могу согласиться с одним утверждением государственного обвинителя: это то, что я и сей' час остаюсь троцкистом. Да, я был троцкистом в течение многих лет. Рука об руку я шел вместе с Троцким, но ведь единственным мотивом, единственным, который побудил меня дать те показания, которые я давал, — это было желание, хотя бы слишком поздно, избавиться от своего отвратительного троцкистского прошлого. И поэтому я понимаю, что свое признание, рассказ о той деятельности — гнусной, контрреволюционной, преступной деятельности, которую проводил я и проводили мои соучастники, — что он в смысле времени произошел слишком поздно для того, чтобы сделать для меня лично какие-либо практические из него выводы. Но не лишайте меня права на сознание того, и только на сознание того, что хотя бы и слишком поздно, но я все-таки эту грязь, эту мерзость из себя выбросил.

Ведь самое тяжелое, граждане судьи, для меня это не тот приговор, справедливый, который вы вынесете. Это сознание прежде всего для самого себя, сознание на следствии, сознание вам и сознание всей стране, что я очутился в итоге всей предшествующей преступной подпольной борьбы в самой гуще, в самом центре контрреволюции — контрреволюции самой отвратительной, гнусной, фашистского типа, контрреволюции троцкистской.

Было бы неправильным думать, что, когда начиналась моя троцкистская деятельность, я знал, к чему все это приведет. Было бы неправильно думать — это не уменьшает ни в малейшей степени моих объективных преступных деяний — но было бы неправильно думать, что я субъективно ставил себе контрреволюционные задачи и сознавал, в какое болото мерзости, преступлений мы в конце концов придем.

Не думайте, граждане судьи, — хоть я и преступник, но я человек — что за эти годы, годы удушливого троцкистского подполья, я не видел того, что происходит в стране. Не думайте, что я не понимал того, что делается в промышленности. Я скажу прямо. Подчас, выходя из троцкистского подполья и занимаясь другой своей практической работой, иногда чувствовал как бы облегчение и, конечно, человечески была эта двойственность не только в смысле внешнего поведения, но и двойственность внутри.

...Когда уже в конце 1935 г., к 1936 г. мы вплотную подошли, вернее, неправильно, — не вплотную подошли, а оказались в самой гуще государственной измены, предательства и самой неприкрытой фашистской контрреволюции, когда ясно было и для нас, что мы превращаемся в агентуру фашизма, тогда не только у меня было стремление уйти от этого. Я не нашел в себе ни достаточно мужества, ни достаточно твердости для того, чтобы стать на тот единственный путь, который открывался, это — путь добровольного рассказа о своей деятельности, выдача организации и выдача всего того, что я сделал в прошлом, т.е. сделать раньше, чем это сделал я.

Произошел арест. Арест совершил свою положительную роль в смысле дачи мной исчерпывающих, полных показаний о деятельности троцкизма. Но он сыграл свою роль только в том отношении, что если я раньше пытался как-то неправильным путем выкарабкаться из этой ямы, то арест поставил передо мной дилемму: или дальше до конца оставаться врагом,несознавшимся, нераскрывшимся, оставшимся троцкистом до последнего дня, или стать на тот путь, на который я встал.

Я понимаю, что это не может служить мотивом для снисхождения. Я только поясняю суду, что меня в конце концов побудило дать те исчерпывающие показания, которые, я надеюсь, хоть немного помогли разобраться в этом грязном клубке.

Я не стану говорить, граждане судьи, — было бы смешно здесь об этом говорить, — что, разумеется, никакие методы репрессий или воздействий в отношении меня не Применялись. Да, эти методы, для меня лично по крайней мере, не могли явиться побудительным мотивом для дачи показаний.

Не страх является побудительным мотивом для рассказа о своих преступлениях. Что может быть хуже самого сознания и признания во всех тех преступлениях — тягчайших и вреднейших, которые пришлось делать?

Всякое наказание, которое вы вынесете, будет легче, чем самый факт признания. Вот почему я не могу помириться с утверждением государственного обвинения, что и сейчас, на скамье подсудимых, я как был, так и остался троцкистом...

Я слишком остро сознаю свои преступления и я не смею просить у вас снисхождения. Я не решаюсь просить у вас даже пощады.

Через несколько часов вы вынесете свой приговор. И вот я стою перед вами в грязи, раздавленный своими собственными преступлениями, лишенный всего по своей собственной вине, потерявший свою партию, не имеющий друзей, потерявший семью, потерявший самого себя.

Не лишайте меня одного, граждане судьи. Не лишайте меня права на сознание, что и в ваших глазах, хотя бы и слишком поздно, я нашел в себе силы порвать со своим преступным прошлым» (стр. 222—224).

Радек —

«Граждане судьи! После того, как я признал виновность в измене родине, всякая возможность защитительной речи исключена. Нет таких аргументов, которыми взрослый человек, не лишенный сознательности, мог бы защитить измену родине. На смягчающие вину обстоятельства претендовать тоже не могу. Человек, который 35 лет провел в рабочем движении, не может смягчать какими-то ни было обстоятельствами свою вину, когда признает измену родине...

Я пошел с троцкистской организацией не во имя теорийки Троцкого, гнилость которой я понял во время первой ссылки, и не во имя признания его авторитета вождя, а потому, что другой группы, на которую я мог бы опереться в тех политических целях, которые я себе ставил, не было. С этой группой я был связан в прошлом и поэтому я с ней пошел.

Пошел не потому, что я был на этот путь борьбы втянут, а на основе собственной оценки положения, на основе добровольно выбранного пути...

На этом я мог бы кончить свое последнее слово, если бы не считал необходимым возразить против освещения процесса, освещения частичного, не в основном пункте, данного здесь, которое мне приходится отклонить, не с точки зрения лично моей, а с точки зрения политической. Я признал свою вину и дал полные показания о ней, не исходя из простой потребности раскаяться — раскаяние может быть внутренним сознанием, которым можно не делиться, никому не показывать, — не из любви вообще к правде — правда эта очень горька, и я уже сказал, что предпочел бы три раза быть расстрелянным, чем ее признать, — а я должен признать вину исходя из оценки той общей пользы, которую эта правда должна принести. И если я слышал, что на скамье подсудимых сидят просто бандиты и шпионы, то я против этого возражаю,..

А дело состоит в следующем — процесс этот показал два крупных факта: сплетение контрреволюционных организаций со всеми контрреволюционными организациями страны. Это один факт. На этот факт есть громадное объективное доказательство. Вредительство может быть установлено техническими экспертами, террористическая работа состояла в связи стольких людей, что показания этих людей, кроме вещественных доказательств, дают абсолютную картину. Но процесс — двуцентрический, он имеет другое громадное значение, Он показал кузницу войны, и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую войну.

Для этого факта какие есть доказательства? Для этого факта есть показания двух людей — мои показания, который получал директивы и письма от Троцкого (которые, к сожалению, сжег), и показания Пятакова, который говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых, они покоятся на наших показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, шпиками, то на чем можете вы базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?

Понятно, государственный обвинитель, суд, которые знают всю историю троцкизма, которые знают нас, не имеют никакой причины подозревать, что мы, неся на спине бремя террора, еще для удовольствия присвоили себе государственную измену. Убеждать вас в этом нет никакой надобности. Надо убедить, во-первых, распыленные, бродячие троцкистские элементы в стране, которые еще не сложили оружие, которые опасны и должны понять, что мы здесь говорим, потрясенные до глубины, и говорим правду и только правду. И надо еще показать всему миру то, что Ленин — я с дрожью повторяю это имя с этой скамьи — в письме, в директивах для делегации, направляющейся в Гаагу, писал о тайне войны... Я не могу скрыть эту тайну и взять ее с собой в гроб по той причине, что если я ввиду того, в чем признался, не имею права выступать как раскаявшийся коммунист, то, все-таки, 35 лет моего участия в рабочем движении, при всех ошибках и преступлениях, которыми оно кончилось, даст мне право требовать доверия в одном — что все-таки эти народные массы, с которыми я шел, что-то для меня представляют. И если бы я эту правду спрятал и с ней сошел со сцены, как это сделал Каменев, как это сделал Зиновьев, как это сделал Мрачковский, то я, когда я передумывал все эти вещи, в предсмертный час слышал бы еще проклятье тех людей, которые будут убиты в будущей войне и которым я мог моими показаниями дать средства борьбы против готовящейся войны.

Поэтому оспариваю утверждение, что на скамье подсудимых сидят уголовники, которые потеряли все человеческое. Я борюсь не за свою честь, я ее потерял, я борюсь за признание правдой тех показаний, которые я дал, правдой в глазах не этого зала, не общественного обвинителя и суда, которые нас знают как облупленных, а значительно более широкого круга людей, который меня знал 30 лет и который не может понять, как я мог скатиться. Мне нужно, чтобы они видели убедительно от начала и до конца, почему я дал это показание.

...Я смалодушничал перед трудностями социализма в 1931 — 1933 гг. ...На этом я споткнулся и пошел обратно в подполье. И на этом пути я сразу стал предметом обмана. Я это говорю не для того, чтобы уменьшить свою вину, а потому, что этот обман я увеличил, удесятерил по отношению к нашим рядовикам, и для того, чтобы вы поняли те личные мотивы, которые облегчили мне понять необходимость поворота.

Когда я входил в организацию, Троцкий в своем письме не заикнулся о захвате власти. Он чувствовал, что эта идея мне будет казаться чересчур авантюристической. Он подхватил только мое глубокое беспокойство и то, что я могу в таком состоянии решиться присоединиться. А позже все уладится. Когда в разговоре с Пятаковым в декабре 1932 г. он мне сказал: «что ты, что ты, дело идет о государственном заговоре», то это была в самом начале первая трещина.

В сентябре 1983 г. Ромм привез мне письмо Троцкого, в котором, как бы само собой понятно, говорилось о вредительстве. Снова — и Ромм в своих показаниях говорит, что я был неслыханно ошарашен. Почему? Потому что, когда я вел переговоры, мне ни звука не сказали о вредительстве... И когда снова Пятаков мне раскрыл эти вещи, то я, понятно, знал: двери захлопнулись. Смешно начинать по этому поводу распри. Но это была вторая трещина.

И, наконец, когда после директивы Троцкого 1934 г. я, пересылая ему ответ центра, добавил от себя, что согласен на зондирование почвы, — сами не связывайтесь, обстановка может измениться. Я предлагал: пусть переговоры ведет Путна, имеющий связи в руководящих японских и германских военных кругах. И Троцкий мне ответил: “Мы не свяжемся без вас, никаких решений не примем”. Год молчал. Через год поставил нас перед фактом своего сговора...

И какая картина передо мной? Первый этап. Убит был Киров. Годы террористической подготовки, десятки бродячих террористических групп, идущих на авось, чтобы ухлопать одного из руководителей партии, и результаты террора лично для меня были — утрата человеческой жизни без всяких политических последствий для нас...

Второе — поражение.

...Кто раньше маскировал перед собой, что он пораженец по необходимости, чтобы спасти то, что можно спасти, — тот должен был себе сказать: я — предатель, который помогает покорить страну, сильную, растущую, идущую вперед. Для каких целей? Для того, чтобы Гитлер восстановил капитализм в России.

Знал ли я до ареста, что дело кончится именно арестом? Как я мог не знать об этом, если был арестован заведующий организационной частью моего бюро Тивель, если был арестован Фридлянд... Не буду называть других фамилий... Я не мог тогда ни на одну минуту иметь сомнение в том, что дело окончится в Наркомвнуделе. И тогда я должен ответить на вопрос — почему я не обратился к партии, не обратился к власти, а если я этого не сделал до ареста, то почему не сделал это в момент ареста?

Ответ на этот вопрос очень простой. Ответ состоит в следующем. Я был одним из руководителей организации. Я знал, что советское правосудие не есть мясорубка, что есть люди разной степени вины среди нас, что мы — руководители — должны головой ответить за то, что делали. Но есть значительная прослойка людей, которую мы свели на этот путь борьбы, которая не знала основных, я бы сказал, установок организации, которые в ослеплении брели вперед.

Когда я ставил вопрос о совещании, то я хотел размежевания, чтобы отделились те, кто хотел идти до конца — тех можно выдать в руки даже связанных, — а тем, другим, дать возможность уйти и дать возможность таким образом самим заявить о своей вине правительству.

Когда я очутился в Наркомвнуделе, то руководитель следствия сразу понял, почему я не говорил. Он мне сказал: “Вы же не маленький ребенок. Вот вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель; если вы не хотите показывать, то только потому, что хотите выиграть время и присмотреться. Пожалуйста, присматривайтесь”. В течение двух с половиной месяцев я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователя допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл.

Продолжалось это два с половиной месяца. И однажды руководитель следствия пришел ко мне и сказал: “Вы уже — последний”. И я сказал: “Да, я завтра начну давать показания”. И показания, которые я дал, с первого до последнего не содержат никаких корректив. Я раскрывал всю картину так, как я ее знал, и следствие могло корректировать ту или другую мою персональную ошибку в части связи одного человека с другим, но утверждаю, что ничего из того, что я на следствии сказал, не было опровергнуто и ничего не было добавлено.

Я признаю за собой еще одну вину: я, уже признав свою вину и раскрыв организацию, упорно отказывался давать показания о Бухарине. Я знал: положение Бухарина такое же безнадежное, как и мое, потому что вина у нас, если не практически, то по существу, была та же самая. Но мы с ним — близкие приятели, а интеллектуальная дружба сильнее, чем другие дружбы. Я знал, что Бухарин находится в том же состоянии потрясения, что и я, и я был убежден, что он даст честные показания советской власти. Поэтому я не хотел приводить его связанным в Наркомвнудел. Я так же, как и в отношении остальных наших кадров, хотел, чтобы он мог сложить оружие. Это объясняет, почему только к концу, когда я увидел, что суд на носу, понял, что не могу явиться на суд, скрыв существование другой террористической организации...

Мы, в том числе и я, не можем требовать никакого снисхождения, не имеем никакого на это права, и я не говорю, — тут никакой гордости нет, какая уж тут может быть гордость... я скажу, что не нужно нам этого снисхождения. Жизнь в ближайшие годы, пять-десять лет, когда будет решаться судьба мира, имеет смысл в одном случае, когда люди могут принимать участие хотя бы в самой черной работе жизни. То, что было, — исключает это. И тогда снисхождение было бы только ненужным мучением. Мы довольно спетая компания между собой, и когда Николай Иванович Муралов, ближайший человек Троцкого, о котором я был убежден, что он скорее умрет в тюрьме и не скажет ни одного слова, — когда он дал свои показания и мотивировал их тем, что не хотел помереть в сознании, что его имя может быть знаменем для всякой контрреволюционной сволочи, — это есть самый глубокий результат этого процесса.

Мы до конца осознали, орудием каких исторических сил были. Очень плохо, что при нашей грамотности мы это так поздно сознали, но пусть это наше сознание кому-нибудь послужит».

Муралов —

«Я отказался от защитника, я отказался от зашиты, потому что я привык защищаться годным оружием и нападать. У меня нет годного оружия, чтобы защищаться.

Вчера государственный обвинитель усомнился в нашей искренности, в искренности наших показаний. Я отнес это и по своему адресу, потому что, конечно, вполне законно сомнение по отношению к преступникам. Но я заверяю суд, что ни на следствии, ни здесь, на суде, в своих показаниях я ничего не скрыл, дал исчерпывающие сведения о своей преступной деятельности и дал соответствующую оценку. Я уже упоминал о том, как я пришел к такому заключению. Я боролся долго с собой... Я не хотел оставаться глупцом, я не хотел оставаться преступником, ибо, если бы я запирался, я был бы знаменем для контрреволюционных элементов, еще имеющихся, к сожалению, на территории Советской республики. Я не хотел быть корнем, от которого росли бы ядовитые отпрыски.

Свыше десяти лет я был верным солдатом Троцкого, этого злодея рабочего движения, этого достойного всякого презрения агента фашизма, врага рабочего класса и Советского Союза. Но ведь свыше двадцати лет я был верным солдатом большевистской партии. Вот эти все обстоятельства заставили меня все честно сказать и рассказать на следствии и суде. Это не мои пустые слова потому, что я привык быть верным в прежние времена, в лучшее время моей жизни, верным солдатом революции, другом рабочего класса. И эти мои чистосердечные показания я прошу учесть при вынесении мне того или иного приговора».

Норкин —

«На следствии я без утайки рассказал все о своих преступлениях. Я совершенно раскаялся. Все мои показания совершенно искренни и точны. Этого достаточно для того, чтобы суд мог, разобравшись во всех деталях и обстоятельствах, принять необходимое решение. Если суд найдет какие-либо обстоятельства достаточными для того, чтобы смягчить оценку и пощадить мою жизнь, я заявляю, что буду с величайшей жадностью накапливать силы в надежде отдать свои силы в борьбе с фашизмом. А на случай другого решения, на случай, если это мое слово на суде — последний акт моей жизни, — я хочу воспользоваться им для того, чтобы передать клокочущее мое презрение и ненависть к Троцкому. Его много для того, чтобы Троцкий мог щедро его разделить со своими партнерами и действительными хозяевами фашистских разведок и генштабов» (стр. 241).

Шестов —

«Граждане судьи. 18 лет я был членом контрреволюционной, подрывной и фашистской организации. Последние пять лет активно подготовлял, пытался убивать вождей трудового народа, вождей рабочего класса... Последние пять лет активно вел на рудниках, шахтах Кузбасса разрушительную, подрывную работу. Последние пять лет я был изменником, был агентом самогореакционнейшего отряда мировой буржуазии, агентом немецкого фашизма... Я знал, на что шел. Я знал, куда я иду, и знал, что меня ожидает, если будет провал организации, которой я руководил. Пощады не прошу. Снисхождения мне не надо. Пролетарский суд не должен и не может щадить мою жизнь. Здесь, перед вами, перед лицом всего трудового народа, перед лицом угнетенных капитализмом всех стран я, в силу своих способностей, расстреливал идеологию, в плену которой был 13 лет. И теперь я хочу одного: с тем же спокойствием встать на место казни и своею кровью смыть пятно изменника родины».

Вот последние слова главных обвиняемых по процессу т.н. «параллельного троцкистского центра». Я не поленился почти полностью привести их.

Много раз, самым внимательнейшим образом, я перечитывал эти слова и, честное слово, не мог отделаться от того впечатления, что говорили они искренне, определенно не рассчитывая на то, что их искренность может смягчить их участь.

Много раз я анализировал самым внимательнейшим образом весь ход процессов 1937—1938 годов. И если даже допустить мысль о том, что все без исключения лица, проходившие по этим процессам, давали свои показания подвергаясь прямому физическому воздействию или, как говорят некоторые из нынешних интеллигентов, моральным угрозам и т.д., с целью заставить их дать ложные, нужные кому-то обвинительные материалы, то я безусловно убежден, что никакие пытки и угрозы не в состоянии вынудить подобные последние слова на открытом судебном процессе.

Словом, я не имею никаких объективных и субъективных оснований подвергать сомнению, а тем более опровержению судебные процессы 1937— 1938 годов.

Хрущев и иже с ним, делая вид, что им ничего не известно о судебных процессах 1937—1938 гг. и вновь выдвигая вопрос об убийстве С.М. Кирова, вопросы реабилитации Тухачевского, Якира, Уборевича и других осужденных по этим процессам, тем самым как бы пересматривают эти процессы, ставят под сомнение правомерность этих процессов и, хотят они этого или не хотят, — берут под свою защиту и таких людей, как Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Пятаков, Радек,Рейнгольд, Путна, Муралов, Раковский, Крестинский, Шестов, и им подобных.

Здесь необходимо вновь возвратиться к Тухачевскому.

Процесс над группой бывших высших командиров Красной Армии, в отличие от процессов над гражданскими лицами, по вполне понятным причинам, проходил при закрытых дверях. Но некоторые, довольно значимые факты о заговорщической деятельности Тухачевского, Якира и других военных просочились в показания обвиняемых по другим процессам.

На процессе «право-троцкистского блока», проходившем в марте месяце 1938 г., подсудимый Крестинский, бывший зам. наркома иностранных дел, показал, например, что еще в 1933 г., во время его встречи с Троцким в г. Меране, Троцкий предложил ему установить контакт с Тухачевским, в лице которого он видел «человека авантюристического, претендующего на то, чтобы занять первое место в армии, и который, вероятно, пойдет на многое».

Из показаний подсудимых на этом процессе явствует, что Тухачевский вынашивал замысел военного переворота. Крестинский говорил, что когда в 1936 г. начался разгром подпольных организаций, Тухачевский стал всячески форсировать совершение переворота.

«В конце ноября 1936 г. на VIII Чрезвычайном съезде Советов Тухачевский имел со мной взволнованный, серьезный разговор. Он сказал: начались провалы, и нет никаких оснований думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится... Он делал выводы: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим... Тухачевский говорил не только от своего имени, но и от имени контрреволюционной организации военных», — показывал на суде Крестинский.

В марте 1937 г. на квартире у члена центра «право-троцкистского центра» подсудимогоРозенгольца состоялось совещание, в котором принимали участие Тухачевский и Крестинский. На совещании был установлен срок выступления — вторая половина мая (после возвращения Тухачевского из поездки в Лондон).

Говоря о возможных вариантах осуществления военного переворота, Розенгольц в своих показаниях заявил:

«...У Тухачевского был ряд вариантов. Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это — возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире под каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства».

Тот же Розенгольц показал, что ему другой участник заговора, Гамарник,

«сообщил о своем предположении, по-видимому, согласованном с Тухачевским, о возможности захвата здания Наркомвнудела во время военного переворота. Причем Гамарник предполагал, что это нападение осуществится какой-нибудь войсковой частью непосредственно под его руководством, полагая, что он в достаточной мере пользуется партийным, политическим авторитетом в войсковых частях, Он рассчитывал, что в этом деле ему должны помочь некоторые из командиров. Помню, что он называл фамилию Горбачева».

О подготовке Гамарником и Якиром террористических актов рассказал в своих показанияхГринько:

«...Факт, который мне известен и который относится к тому же периоду, это подготовкаБергавиновым из Главсевморпути террористического акта против товарища Сталина. Об этом я знал также от Гамарника. Об этом знали Антипов и Яковлев, об этом я знал и от самогоБергавинова, который говорил мне, что он задание Гамарника принял и пытается его осуществить».

В общем и целом, стараясь по мере сил и возможностей объективно разобраться в событиях 1934—1938 гг., я представил себе следующую картину конкретно-исторической обстановки тех лет.

Потеряв всякую надежду на возникновение в ходе социалистического строительства непреодолимых для партии и правительства трудностей, которые смогли бы привести к компрометации и свержению правительства и, таким образом, обеспечить приход к власти троцкистов и зиновьевцев, последние начинают в 1931 г. договариваться об организационном слиянии обеих оппозиционных групп. Центр подпольной троцкистской организации состоял тогда из Мрачковского, Смирнова Н.И. и Тер-Ваганяна. Зиновьевцы имели свой центр, куда входили Зиновьев, Каменев, Евдокимов и Бакаев. Объединенный центр был составлен из упомянутых лиц, где руководящую роль играли Зиновьев и Смирнов.

На случай провала троцкисты создали свой параллельный чисто троцкистский центр, в который вошли Пятаков, Радек, Серебряков и Сокольников. Параллельный центр занялся восстановлением старых связей и созданием своих ответвлений на периферии. Были созданы украинский троцкистский центр (Логинов, Голубенко, Коцюбинский, Лившиц). Возникает троцкистская ячейка на Урале, в Харькове, Днепропетровске, Одессе, Киеве и... (пропуск в тексте. — Ред.). Еще ранее, в 1928 г., по директиве Троцкого сформировался подпольный троцкистский центр в Западной Сибири (Муралов, Богуславский, Белобородов и др.). Сложился троцкистский центр и в Грузии (Мдивани, Окуджава, Кавтарадзе и др.).

В начале 1933 г. разногласия между троцкистами и зиновьевцами окончательно сглаживаются, к ним присоединяются правые и буржуазные националисты. Это единение взглядов выразилось в1933 г. [в создании] т.н. «Контактного центра», куда вошли представители всех антисоветских подпольных организаций. «Контактный центр» явился этапом к созданию заговорщической организации «высшего типа», известной под названием «право-троцкистского блока». В состав блока вошли также эсеры и меньшевики.

В феврале 1935 г. к «Блоку» присоединилась группа Тухачевского.

В состав руководящего центра блока вошли от правых Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военной группы — Тухачевский, от троцкистов — Пятаков.

Вредительство как средство создать дополнительные искусственные трудности в народном хозяйстве и тем самым вызвать недовольство и озлобление политикой партии и правительства, распространение под разными соусами и по самым различным поводам всякого рода антисоветских, антипартийных и антиправительственных слухов, индивидуальный политический террор и, наконец, изощренное двурушничество, демонстрация полнейшей преданности и лояльности Центральному Комитету ВКП(б) и ее руководящему ядру, как основной метод конспирации, — получили широкое распространение во всех этих организациях как основные средства борьбы за осуществление поставленных перед этим подпольем целей захвата руководства партией и страной.

Мне не хочется сейчас задерживаться на описании вредительской работы различных антисоветских организаций. Но нельзя не сказать пару слов об их террористической деятельности.

Об убийстве С.М. Кирова, по-моему, сказано достаточно.

Совершение террористических актов было поручено ряду созданных для этой цели террористических групп и отдельным лицам. Одним из таких индивидуальных террористов был бывший секретарь Зиновьева Богдан, которому тот поручил стрелять в Сталина в секретариате ЦК. После того, как в 1933 г. Богдан не выполнил этого задания, он покончил жизнь самоубийством.

«Мне известно от Мрачковского и Дрейцера, — показывал подсудимый Рейнгольд, — что летом1933 г. была организована под руководством Дрейцера троцкистская группа из военных, куда вошли: Шмидт — командир одной из бригад Красной Армии, Кузьминов — начальник штаба одного из военных соединений, и ряд других лиц, фамилий которых я не знаю. От Дрейцера мне известно, что непосредственными исполнителями террористического акта против Ворошилова были Шмидт и Кузьминов, которые дали согласие на выполнение этого акта. Предполагалось, что они воспользуются для этого одним из приемов у Ворошилова либо используют посещение Ворошиловым их войсковых частей».

Аналогичные показания дал сам Дрейцер и другие.

На процессах было с неопровержимостью доказано, что кроме «своих» террористов антисоветские организации пользовались услугами наемных террористов — агентов иностранных разведок, переправляемых в СССР Троцким и его сподручными. Так, например, в СССР были переправлены террористы Ольберг, Борман-Юрин, Фриц Давид, М. и И. Лурье и десятки других.

Многие из них прошли по процессам 1934—1938 гг. и дали подробные показания о своей шпионско-террористической работе.

Интересны показания таких «деятелей», как Пятаков, Радек, Рыков, Бухарин.

По показаниям Радека, Троцкий в своих директивах требовал

«организовать узкий коллектив людей для выполнения покушений на руководителей ВКП(б), в первую очередь против Сталина».

Пятаков в своих показаниях рассказал, что в беседе с ним в 1935 г. Троцкий говорил:

«Поймите, что без целой серии террористических актов, которую надо провести как можно скорее, нельзя свалить сталинское руководство».

На процессе «право-троцкистского блока» Рыков показывал, что

«еще в 1934 г. я уже дал задание следить за машинами руководителей партии и правительства созданной мною группе Артеменко».

Бухарин сознался, что в 1932 г. привлек к организации и совершению покушений на Сталина и Кагановича эсеровских террористов, «имевших большой опыт в подобного рода делах».

По указанию центра троцкистского подполья были умерщвлены А.М. Горький, В.В. Куйбышев, председатель ОГПУ Менжинский.

«Объединенный центр... в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были приставлены Каменев, Томский и ряд других. Но реальных результатов это не дало... При серьезной постановке вопроса о свержении сталинского руководства и захвате власти центр не мог не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитета за границей...» (Из показаний Ягоды).

На убийстве Горького особенно настаивала троцкистская часть блока, что являлось следствием категорической директивы Троцкого. По показаниям Бессонова, эту директиву ему дал Троцкий в1934 г.:

«М. Горький очень близко стоит к Сталину. Он играет исключительно большую роль в завоевании симпатий к СССР в общественно-мировом демократическом мнении и особенно Западной Европы... Вчерашние наши сторонники из интеллигенции в значительной мере под влиянием Горького отходят от нас. При этом условии я делаю вывод, что Горького надо убрать. Передайте это мое поручение Пятакову в самой категорической форме: “Горького уничтожить физически во что бы то ни стало”».

В уничтожении Горького, по словам Рыкова, сыграл свою роль и тот факт, «что Троцкому было хорошо известно, что Горький считает его проходимцем и авантюристом».    

В связи со сказанным о террористической деятельности троцкистов нельзя не вспомнить следующий отрывочек из выступления Н.М. Шверника на XXII съезде:

«...Вот пример крайнего цинизма Молотова. При поездке его в 1934 г. в г. Прокопьевск машина, в которой он находился, съехала правыми колесами в придорожный кювет. Никто из пассажиров не получил никаких повреждений. Этот эпизод впоследствии послужил основанием версии о '‘покушении” на жизнь Молотова, и группа ни в чем не повинных людей была за это осуждена. Кому, как не Молотову, было известно, что на самом деле никакого покушения не было, но он не сказал ни слова в защиту невинных людей» (Стенотчет XXII съезда. Госполитиздат, 1961, стр. 216).

Попробуем внимательнее разобраться в сказанном.

Во-первых, как известно, в ноябре 1934 г. еще не был убит Киров, не было раскрыто существование широкой сети троцкистских подпольных организаций; во-вторых, мог ли Молотов сам, не прибегая к помощи соответствующих органов, установить, было ли происшествие с его машиной случайностью или преднамеренным актом; и, наконец, в-третьих, не лучше ли обратиться к фактам, как они изложены в книге «Процесс антисоветского троцкистского центра».

Кто непосредственно обвинялся в подготовке покушения и в самом покушении на Молотова? Обвинялись в этом Муралов, Богуславский, Шестов, Арнольд и некоторые другие, причем в покушении на Молотова, как в единственном преступном деянии, обвинялся один Арнольд.Муралову, Богуславскому, Шестову и другим предъявлялось обвинение в измене родине, шпионаже и диверсионно-вредительской деятельности. Такова была группа «ни в чем не повинных людей», которой инкриминировалось подготовка покушения и покушение на Председателя СНК СССР Молотова.

На допросе в открытом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР подсудимый Богуславский говорил:

«В 1934 г. мне стало известно, что кроме тех террористических групп, о которых я говорил, группы Ходорозе и Шестова, Муралов поручил директору одного из совхозов — Кудряшеву — совершить террористический акт против Председателя Совнаркома Молотова, приезд которого ожидался в Сибирь, и в частности в этот совхоз. Об этом мне сказал Муралов».

«Вышинский: Кто готовил этот террористический акт?

Богуславский: Кудряшев, по поручению Муралова.

Вышинский (к Муралову): Обвиняемый Муралов, было такое дело?

Муралов: Поручение было дано не Кудряшеву, а Ходорозе и Шестову.

Вышинский (к Шестову): Вы подтверждаете показания Муралова, что он вам поручил организовать покушение на товарища Молотова?

Шестов: Да, подтверждаю.

Вышинский {к Богуславскому): Обвиняемый Богуславский, разъясните.

Богуславский: Подготовка террористических актов велась таким образом, чтобы они не были сосредоточены в одном месте. Шестову было поручено организовать террористический акт против Молотова, если он приедет в Кузбасс, что и было сделано обвиняемым Арнольдом. Но параллельно это же было поручено Кудряшеву. Я это утверждаю, об этом мне сказал самКудряшев. Организация Шестовым террористических групп велась таким образом, чтобы они могли осуществить террористический акт в любом месте Кузбасса, не исключая подготовки этого акта в совхозе...

Вышинский: От кого Кудряшев получил такое задание?

Богуславский: От Муралова» (стр. 87).

А вот показания обвиняемых Муралова и Шестова.

«Муралов: ...В Прокопьевске мы пытались в 1934 г. совершить террористический акт против Молотова, но акт оказался неудачным. Так что фактически никаких террористических актов в Западной Сибири не было совершено.

Вышинский: Не удались?

Муралов: Да, не удались.

Вышинский: А подготовлялись?

Муралов: Подготовлялись.

Вышинский: Не удались потому, что вы отказались, или это от вас не зависело?

Муралов: Нет, тогда просто не удалось.

Вышинский: Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как была организована попытка совершить покушение на жизнь Молотова, кому вы дали такое поручение, кто это организовал?

Муралов: Я поручил это Шестову. Он сказал мне, что у него есть уже подготовленная группа, во главе которой стоял, кажется, Черепухин, и что подготовлен шофер, который готов пожертвовать своей жизнью, чтобы лишить жизни Молотова. Но в последний момент шофер сдрейфил, не рискнул пожертвовать своей жизнью, и таким образом сохранилась жизнь Молотова.

Вышинский: В чем выражалась попытка покушения?

Муралов: Автомобиль должен был свернуть на полном ходу в канаву. При таком условии автомобиль переворачивается по инерции вверх ногами, машина ломается,

люди...

Вышинский: Позвольте спросить Шестова. Подсудимый Шестов, вы подтверждаете в этой части показания Муралова?

Шестов: Да. Припоминаю еще, что в начале июня 1933 г. я говорил Муралову, что ожидается приезд в Кузбасс Орджоникидзе, и получил от Муралова установку на совершение террористического акта против Орджоникидзе.

Вышинский: Получив прямое поручение от Муралова о подготовке террористических актов, что вы сделали практически?

Шестов: Когда я узнал о приезде Молотова, я сделал распоряжение Черепухину о немедленном выезде в Прокопьевск для личного руководства террористическим актом против Молотова. Он так и поступил. Как потом он мне сообщил, он поручил Арнольду совершить этот террористический акт. В подготовительном плане предусматривалось совершение террористического акта путем автомобильной катастрофы и было выбрано два удобных места. Это, кто знает Прокопьевск, возле шахты № 5, по направлению к рудоуправлению, и второе место — между рабочим городком и шахтой № 3. Там не канавка, как говорил Муралов, а овраг метров в 15.

Вышинский. “Канавка” в 15 метров! Кто выбирал это место?

Шестов: Я лично вместе с Черепухиным.

Вышинский: Кто говорил исполнителям об этих местах?

Шестов: Исполнителям говорил Черепухин. Он сказал мне, что ему удалось посадить за руль машины Арнольда.

Вышинский: А кем был тогда Арнольд?

Шестов: Арнольд был зав. гаражом. Он опытный шофер. Причем, как мне говорил Черепухин, он даже предусмотрел дополнительную перестраховку. Она заключалась в том, что если почему-либо Арнольд сдрейфит, вторая машина, грузовая, идущая навстречу, должна ударить в бок легковую машину так, что обе машины должны были полететь в овраг.

Действительно, Арнольд вез Молотова, повернул руль и тем самым дезориентировал тяжелую машину, которая проскочила в надежде, что Арнольд попал в овраг. На самом деле он хотя и повернул руль в овраг, но повернул недостаточно решительно, и ехавшая сзади охрана сумела буквально на руках подхватить эту машину. Молотов и другие сидящие, в том числе Арнольд, вылезли из уже опрокинутой машины. Вот что мне докладывал тогда об этом Черепухин. Анализируя это положение вместе с Черепухиным, мы пришли к заключению, что Арнольд дал недостаточное количество газа и сделал недостаточно крутой поворот.

Вышинский: Позвольте спросить Арнольда. Обвиняемый Арнольд, вы слышали показанияШестова? Правильно он показывал?

Арнольд: Техническое оформление недостаточно обрисовано...

Вышинский: А по существу факт был?

Арнольд: Да, был» (стр. 95—96).

На допросе в судебном заседании Арнольд сказал:

«Ко мне утром приезжает в контору Черепухин и говорит: “Сегодня будет Молотов. Смотри, опять не прозевай”. Я ответил, что сделаю. Я подал машину к экспедиции. Место, в каком я должен был сделать аварию, я знал хорошо: это — около подъема из шахты № 8. Там имеется закругление, на этом закруглении имеется не ров, как назвал Шестов, а то, что называем откосом — край дороги, который имеет 8—10 метров глубины, падение примерно до 90 градусов. Когда я подал машину к подъезду, в машину сели Молотов, секретарь райкома партии Курганов и председатель краевого исполкома Грядинский. Мне сказали, чтобы я ехал на рабочий поселок по Комсомольской улице. Я поехал. Когда я только стал выезжать с проселочной дороги на шоссейную, внезапно навстречу мне летит машина. Я тогда понял, что Черепухин мне не поверил, значит, послал вторую машину. Я думать долго не успел. Но я испугался. Я успел повернуть в сторону, в ров, но в этот момент меня схватил Грядинский и сказал: “Что ты делаешь?"

Вышинский: Что вас здесь остановила?

Арнольд: Меня остановила трусость...» (стр. 128).

Вот почти полный отчет о существовавшей до XXII съезда КПСС официальной версии по поводу аварии с автомашиной Молотова в 1934 году.

Что конкретного противопоставлено на XXII съезде этим материалам? Ничего, кроме нескольких бездоказательных фраз.

Я убежден, что любой объективный человек, говоря о т.н. периоде культа личности Сталина, не может обойти стороной политические процессы 1937—1938 годов. Можно и должно отнестись к ним критически, но забывать о них вовсе мы не в праве, если хотим по-настоящему разобраться в таком сложном вопросе, как вопрос о культе личности Сталина.

И я еще раз спрашиваю себя — на каком основании мы должны подвергать сомнению и опровержению материалы процессов 1937—1938 гг., материалы, основанные на показаниях, наединодушных показаниях десятков людей с довольно твердыми характерами и определенными политико-моральными установками?

Я помню, как в свое время буржуазная печать реагировала на эти процессы, утверждая, что единодушие обвиняемых по этим процессам, их обстоятельные и откровенные показания добыты НКВД при помощи каких-то изобретенных в нем сверхизощреннейших пыток, машин и т.д.

Может ли здравомыслящий человек согласиться с подобными утверждениями, кстати говоря, в немалой степени усиленными XXII съездом?

Не может.

Значит ли все вышесказанное, что я начисто отвергаю самую возможность существования в рассматриваемый период фактов произвола, осуждения невинных людей и т.д.?

Нет, не значит. Я отнюдь не собирался и не собираюсь отвергать не только такую возможность, но и вполне согласен с тем, что факты произвола, карьеризма, осуждения невинных людей и т.п. вещи имели широкое распространение в рассматриваемый период.

Но я спрашиваю себя — если контрреволюционные организации на одно из первых мест выдвинули план вызвать недовольство и озлобление среди населения СССР политикой партии и правительства, то разве не могли они приложить свою руку и к деятельности наших следственных, судебных и всех прочих тому подобных учреждений — государственных и общественных? Могли, и несомненно приложили.

Я спрашиваю себя, — если говорить о массовом характере произвола и необоснованных репрессий периода 1937—1938 гг. — вправе ли мы забывать о нашем государственном, советском, хозяйственном и даже партийном аппарате того времени? Вправе ли мы допустить, что весь этот миллионный аппарат, включая сюда и органы НКВД и правосудия, был совершенно свободен от конкретных носителей наследия прошлого — склочников, карьеристов и т.д.?

Прав или не прав был Сталин, когда, выступая 7 января 1933 г. на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), он говорил:

«В итоге осуществления пятилетки в области промышленности, сельского хозяйства и торговли мы утвердили во всех сферах народного хозяйства принцип социализма, изгнав оттуда капиталистические элементы.

К чему это должно было привести в отношении капиталистических элементов и к чему оно на самом деле привело?

Это привело к тому, что оказались вышибленными из колеи последние остатки умирающих классов: промышленники и их челядь, торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы, всякого рода буржуазные интеллигенты шовинистического толка и все прочие антисоветские элементы.

Будучи вышибленными из колеи и разбросавшись по всей территории СССР, эти бывшие люди расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом — по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску “рабочих” и “крестьян", причем кое-кто из них пролез даже в партию.

С чем они пошли туда? Конечно, с чувством ненависти к Советской власти...

Пойти в прямую атаку против Советской власти эти господа уже не в силах. Они и их классы несколько раз вели уже такие атаки, но были разбиты и рассеяны. Поэтому единственное, что им остается делать, — это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, Советской власти, партии» (Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 392).

Я думаю, что с этими словами Сталина нельзя не согласиться.

Ясно, что утверждение Сталина вовсе не означало и не означает, что вся (или что основная масса) этих бывших людей была целиком и полностью настроена сугубо враждебно против Советской власти.

Но разве будет большой ошибкой, если допустить, что именно эта масса бывших людей, осевшая в наших советских, хозяйственных и партийных органах, на промышленных и сельскохозяйственных предприятиях, на транспорте и т.д., что именно она сыграла определенную — резко отрицательную — роль в имевших место фактах произвола, нарушения социалистической законности, карьеризма и т.п. явлениях?

Великий реалист В.И. Ленин говорил:

«Нет сомнения, что мы живем в море беззакония и что местное влияние является одним из величайших, если не величайшим противником установления законности и культурности. Едва ли кто-либо не слышал о том, что чистка партии вскрыла, как преобладающий элемент, в большинстве местных проверочных комиссий сведение местных и личных счетов...» (т. 33, стр. 328).

Не кто иной как Ленин, говоря о новом советском аппарате, об аппарате, «действительно заслуживающим названия советского, социалистического», констатировал, что

«...такого аппарата и даже элементов его у нас до смешного мало, и мы должны помнить, что для создания его... надо затратить много, много, много лет» (т. 33, стр. 446; подч. — Г.М.).

В.И. Ленин говорил это в 1923 году.

Трудно отрицать, если не говорить громких фраз, что эти слова В.И. Ленина в равной степени относятся и к аппарату 1934—1938 гг. и даже к нашему нынешнему аппарату.

И спрашивается, как можно обвинять Сталина и его ближайших сотрудников в создании условий в стране для разгула произвола и беззакония, совершенно игнорируя действие нашего советского и партийного аппарата?

Как можно коммунисту-ленинцу представлять дело так, будто бы в такой гигантской стране, как СССР, с ее 21 млн кв. км территории, с ее 170-миллионным населением, какие-то несколько десятков человек могли в течение многих лет творить произвол и беззаконие, сознательно уничтожая лучших сыновей и дочерей народа?

Это ли пропаганда марксистско-ленинского учения о роли народных масс и личности в истории? Нет, это ее опровержение.

Спрашивается, где была миллионная партия коммунистов, где были десятки миллионов советских, настоящих советских людей — рабочих, крестьян, интеллигенции?    

Неужели они не замечали всего этого или до того были задавлены страхом, что не могли и пикнуть?

Спрашивается, неужели мы не замечаем, что, представляя период т.н. культа личности Сталина в том свете, в котором его старались представить на XXII съезде КПСС и в последующий за ним период Хрущев и иже с ним, — мы тем самым представляем перед всем миром и нашу партию и наш народ партией и народом трусов подхалимов?

С подобным взглядом невозможно согласиться.

На основании многочисленных исторических документов периода 1934— 1938 гг. я беру на себя смелость утверждать, что партия, во всяком случае широкий партийный актив, знали, понимали и оправдывали необходимость усиления жесткости и твердости диктатуры пролетариата в этот период.

При этом я исхожу из того обстоятельства, для меня несомненного, что процессы 1936—1938 гг. были процессами не инспирированными кем-то в карьеристских целях и, тем более, в целях уничтожения видных советских и партийных работников, а выявили действительную картину массового распространения среди бывших оппозиционных групп различных антисоветских, контрреволюционных, вредительских и диверсионно-шпионских подпольных организаций.

И в факте их существования нет ничего удивительного или необъяснимого. Каждый, кто мало-мальски объективно хочет разобраться в этом, по материалам истории нашей партии легко проследит тот путь, по которому, буквально со дня основания РСДРП, все эти бывшие оппозиционные группировки и группки катились в болото контрреволюции, политического террора, вредительства и измены Родине.

Кого бы мы ни взяли из членов раскрытых в 1934—1938 гг. подпольных контрреволюционных организаций — и сказанное относится не только к руководителям этих организаций, — мы обязательно найдем, что данное конкретное лицо в свое время крепко (идейно, а нередко — и практически) наказывалось Лениным, партией за те или иные политические ошибки.

Кстати, говорят о жестокости и подозрительности Сталина.

Говорят, но почему-то забывают добавить, что вплоть до 1936 г. многие старые члены партии, члены Центрального Комитета и Политбюро упрекали того же Сталина в чрезмерной мягкости по отношению к людям, проявляющим колебания и нерешительность в проведении генеральной линии партии, допускавшим большие и серьезные ошибки. Забывают, что даже такие люди, как Зиновьев, Каменев, Радек, Преображенский, Серебряков, Смирнов и другие, по 2—3 раза исключались и вновь восстанавливались в партии не без ведома и прямого указания ее генерального секретаря; что даже такие люди, как Бухарин, Рыков, Томский, Раковский и другие, чьи политические взгляды были партией признаны еще в 1930 г., на XVI съезде ВКП(б), несовместимыми с ленинизмом, вплоть до самых процессов 1936—1938 гг. оставались в партии, а некоторые даже в ЦК, и занимали довольно видные государственные посты.

Мне не хочется приводить доказательства в подтверждение сказанного, ибо, повторяю, их легко может найти каждый в материалах по истории ВКП(б) — в стенограммах съездов и пленумов, в которых, кстати говоря, не в пример нынешним стенограммам, были самым подробнейшим образом изложены точки зрения на тот или иной рассматриваемый вопрос всех их участников — как сторонников, так и противников того или иного мероприятия партии и правительства, того или иного решения не только практических, но и политических, и теоретических вопросов.

Я еще раз считаю нужным подчеркнуть, что я не отрицаю наличия в кампании, в политической кампании 1936—1938 гг., ошибок, извращений и перегибов, фактов необоснованных решений, осуждения невинных людей и т.д.

Но абсолютно неверно и по существу антипартийно — относить все эти намеренные и ненамеренные, «сознательные и бессознательные» явления к Сталину, к членам Политбюро и Президиума ЦК, абстрагируясь от конкретно-исторической обстановки тех лет, от влияния и непосредственных действий нашего тогдашнего партийного, советского и хозяйственного, центрального и, особенно, местного аппарата, отнюдь не свободного от карьеристских, подхалимски-очковтирательских и прямо враждебных, подрывных элементов,воспользовавшихся обстановкой законного, закономерного усиления борьбы со вскрытыми в этот период многочисленными подпольными контрреволюционными организациями в своих целях.

И партия знала об этом, учитывала, что такие моменты могли иметь и имели место, старалась не допускать и исправлять допущенные ошибки и перегибы.

Еще на XVI съезде ВКП(б) в 1930 г., то есть задолго до т.н. периода репрессий, выступая с политическим отчетом ЦК, И.В, Сталин говорил:

«Некоторые товарищи думают, что главное в наступлении социализма составляют репрессии, а если репрессии не нарастают, то нет и наступления, Верно ли это? Конечно, неверно».

Мы обвинили Сталина и Молотова в теоретическом обосновании репрессий 1937—1938 гг., т.е. в период разоблачения и раскрытия широкого антисоветского троцкистского подполья.

Но мы забыли о том, что еще до убийства С.М. Кирова, на XVII съезде ВКП(б) в 1934 г. — съезде победителей — многие делегаты съезда, в.числе которых были и такие, ныне реабилитированные, товарищи, как Постышев, Косиор, Рудзутак, занимавшие высшие посты в партии и государстве, говорили:

«Классовая борьба за этот период приняла острейшие формы, что также нашло свое отражение в партии... Борьба, товарищи, была исключительно острой, и она не могла быть иной, ибо в этот период решалась одна из основных, труднейших задач Октября, задача социалистического переустройства деревни... Очевидно, что разбитый и рассеянный враг, лишенный материальной базы, не перестает быть врагом, of: им остается, но еще более злостным, еше более ненавидящим наше социалистическое строительство. При этом надо помнить, что враг подогревается, вдохновляется капиталистическими силами, окружающими нашу страну, силами нашего нынешнего капиталистического окружения» (Из выступления Косиора, стр. 197—201).

Интересно и выступление секретаря МК и МГК ВКП(б) Н. Хрущева на этом съезде:

«Конкретное руководство нашего ленинского Центрального Комитета, и прежде всего товарища Сталина, ощущала вся наша партия. Мы, работники московской организации, это руководство ленинского ЦК и лично товарища Сталина ощущали особенно непосредственно, изо дня в день по всем вопросам, над которыми нам приходилось работать.

В Московской организации засели в свое время правые уклонисты. Правые во главе с Углановыми лидеры правой оппозиции — Бухарин, Рыков, Томский — пытались использовать столичную организацию в борьбе против генеральной линии партии, против ленинского Центрального Комитета партии.

Под руководством Центрального Комитета партии, под руководством товарища Сталина правые разбиты, разбиты в нашей партии и в московской организации.

Мы провели в Московской организации чистку, которая еще более укрепила боеспособность наших рядов. Но нам нельзя зазнаваться, нельзя ослаблять нашу большевистскую бдительность. Мы должны бороться с неправильным пониманием некоторых вопросов создания бесклассового общества. Кое-кто понимает этот вопрос так, что, дескать, можно радоваться — скоро классов не будет и не надо вести классовую борьбу. Классовая борьба не прекращается, и мы должны мобилизовать силы партии, силы рабочего класса, усилить органы диктатуры пролетариата для окончательного уничтожения всех классовых врагов, всех остатков правых и "левых” и всяких других оппортунистов...» (Стенотчет XVI съезда. Партиздат. 1934 г., стр. 145—147. Подчеркнуто мной — Г.М.).

Спрашивается, что это — искреннее, правильное утверждение или просто подхалимская или двурушническая декларация?

Вопрос поставлен, быть может, несколько резко, но ведь, по сути дела, он и может быть поставлен только так: или — или; или это было сознательное заявление коммуниста, одного из руководителей московской партийной организации, или заявление неискреннее, т.е. двурушническое.

На XXII съезде КПСС Н. Хрущев и некоторые другие руководящие деятели партии и государства пытались представить дело так, что они-де ничего не знали и ничего не могли сделать для исправления и пресечения допускаемых по вине Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова ошибок и перегибов в борьбе с врагами народа.

Я утверждаю, что это — прием, рассчитанный на простаков. Члены ЦК ВКП(б), в том числе Хрущев и Микоян, не могли не знать о каждом факте партийного и судебного преследования людей, занимавших тот или иной крупный партийный или государственный пост. Они могли не знать и наверняка не знали все материалы и дела людей, привлеченных к ответственности по политическим мотивам, в масштабе всего Советского Союза. Глупо было бы представлять дело таким образом, что несколько десятков человек, членов ЦК, собственноручно занимались разбором дел нескольких тысяч лиц. Но я утверждаю, что дела всех лиц, занимавших видное партийное или государственное положение, им были известны, и предание суду этих лиц происходило по постановлению большинства членов Политбюро ЦК.

Возьмем такой факт. Известно, что с 22 по 28 мая 1937 года проходила IV Московская городская, а вслед за ней — с 5 по 10 июня — V Московская областная партийные конференции, на которых с отчетными докладами выступал член Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь МК и МГК Хрущев.

Выступая на V областной партконференции и осуждая перегибы в борьбе с троцкистскими элементами, Хрущев говорил:

«Некоторые товарищи просто расправлялись с людьми и выбрасывали из партии хороших, преданных нам людей. Надо сейчас исправить допущенные нами ошибки» (XIV сборник «В помощь изучающим историю КПСС», 1962 г., стр. 81).

Разве не свидетельствует одна эта маленькая цитата из многочисленных выступлений Хрущева в тот период о том, что он был прекрасно осведомлен о положении дел и в Московской партийной организации и в партии в целом? По-моему, свидетельствует. И небезынтересно отметить, что это было сказано в июне 1937 г. — в самый разгар развернувшейся кампании по борьбе с врагами народа. Что это — личная храбрость Хрущева или выражение объективной оценки положения вещей? Что это — личное мнение Хрущева или мнение партии и ее Центрального Комитета? Я думаю, что ответить на эти вопросы не составит затруднения.

Известно, что в период 1936—1937 гг. в Москве были репрессированы секретари МК и МГК ВКП(б) А.И. Угаров, Б.А. Братановский, И.В. Марго-лин, Е.С. Коган, Н.И. Дедиков, председатель облисполкома Н.А. Филатов, секретарь обкома комсомола Александров, ряд секретарей райкомов партии, председателей райисполкомов и т.д. Ныне все вышеперечисленные поименно товарищи реабилитированы.

Спрашивается — мог ли Хрущев, будучи первым секретарем МК МГК ВКП(б) не знать о репрессиях в отношении своих ближайших помощников и сотрудников? И значит ли это, что репрессии в отношении этих лиц, его заместителей и подчиненных, были в первую голову выгодны и нужны самому Хрущеву в карьеристских или даже прямо враждебных целях?

Следуя логике Хрущева, мы неминуемо должны были бы встать на подобную точку зрения. Но логика Хрущева — это не логика марксиста-ленинца, а логика обыкновенного озлобленного мещанина, и она нам не к лицу.

Партия, и народ знали, что в борьбе с действительными врагами и их пособниками допускаются ошибки и перегибы, в результате которых могут пострадать и страдают и честные советские граждане.

Выступая на той же V Московской областной партконференции тог же Хрущев, в качестве положительного примера в работе возглавлявшейся им московской партийной организации, приводил тот факт, что МК и МГК в течение 1937 г. восстановили в рядах партии 3810 человек, неправильно исключенных из партии по клеветническим доносам и по мотивам «пассивности».

Следовательно? Следовательно, партия не только знала о допускавшихся ошибках, но и старалась исправить эта ошибки.

Делегаты XVIII съезда ВКП(б), состоявшегося в 1939 г., то есть тотчас вслед за 1937—1938 гг., в своих выступлениях и не думали скрывать, что в эти годы имели место многочисленные, порою вопиющие факты произвола, беззакония, необоснованного исключения из партии, осуждения невинных людей и т.д.

Главным докладчиком по этому вопросу на XVI съезде ВКП(б) был секретарь ЦК ВКП(б), член Политбюро А.А. Жданов. Вот что он говорил в своей большой речи:

«Партия на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 г. и январском Пленуме ЦК 1938 г. осудила практику формального и бездушного отношения к вопросу о судьбе членов партии. Эта практика, как известно, была широко использована проникшими в партию карьеристами, стремившимися отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, а равно и замаскированными врагами внутри партии, стремившимися путем широкого применения мер репрессий перебить честных членов партии и посеять излишнюю подозрительность в партийных рядах. Враг, изменив тактику, уцепился за бдительность и, спекулируя на этом, стремясь под прикрытием фальшивых речей о бдительности перебить как можно больше честных коммунистов, имел в виду посеять взаимное недоверие и дезорганизовать наши ряды.

Клевета на честных коммунистов под флагом "бдительности" является в настоящее время наиболее распространенным способом прикрытия, маскировки враждебной деятельности. Неразоблаченные осиные гнезда врагов ищите прежде всего среди клеветников».

Далее А.А. Жданов привел многочисленные и яркие примеры этой вражеской (в том числе и карьеристской) деятельности, прикрываемой флагом борьбы за «бдительность».

А.А. Жданов говорил о секретаре Иссинского райкома ВКП(б) Тамбовской области Калайкине, который из общего числа членов парторганизации в 175 человек исключил из партии 58 человек. В Архангельской области действовал Прилучный, написавший в органы НКВД 142 заявления на коммунистов, ни одно из которых не подтвердилось. В Ленинграде в течение долгого времени орудовала целая группа, которая фабриковала компрометирующие материалы на честных коммунистов и направляла эти материалы в НКВД. Гладких, секретарь Ровденскогорайкома ВКП(б) Архангельской области, давал каждому коммунисту задание «найти врага народа» и заранее предупреждал, что «никаких перегибов от этого не будет»; в Ключевском районе Актюбинской области врагом народа Песковской было организовано исключение из партии 156 коммунистов, или 64% всей районной парторганизации.

Надо ли говорить, что этот список, приведенный в докладе А. Жданова, можно было бы значительно расширить и продлить?

А.А. Жданов говорил:

«Главные свои усилия враги направляли на то, чтобы перебить честные большевистские кадры. Враг народа Кудрявцев, до своего разоблачения находившийся на руководящей работе в одной из украинских партийных организаций, в своих показаниях говорил следующее:

“Мы стремились исключить возможно большее число людей из партии. Исключали и тех, кого не за что было исключать. Расчет был один — увеличить количество озлобленных людей и тем самым увеличить количество наших союзников".

Разгром партийного аппарата также входил в план подрывной деятельности врагов народа. Вот что показал другой враг-народа, пробравшийся обманным путем в один из обкомов партии на Украине:

“В течение 5—6 дней я разогнал аппарат обкома, снял почти всех зав. отделами обкома, разогнал 12—15 инструкторов и заменил даже технический аппарат обкома. ...После "расчистки” аппарата обкома под тем же флагом я приступил к разгону горкомов и райкомов. За короткое время я снял с работы 15 секретарей и целый ряд работников... Я создавал видимость борьбы с врагами, озлоблял против партии ряд коммунистов... Кроме того, я снял с работы и ряд участников нашей контрреволюционной организации, переведя их на меньшую работу и спасая их от провала”.

Особенно большие размеры приняло в свое время, да и сейчас еще имеет место, исключение из партии по мотивам “связи” с врагами.

На этом основании было огульно исключено из партии немалое количество честных работников, вся вина которых заключалась в том, что им по условиям работы приходилось встречаться и видеться с врагами народа — “проходить по одной улице”.

Эта ходкая формула — “связь с врагами народа” — широко использовалась антипартийными элементами для избиения честных коммунистов. Она, эта формула, употреблялась в таком широком и распространенном толковании, что под нее подводились самые обычные вещи — и обычное знакомство, и совместная по обязанности работа с врагами, и действительная связь с врагами — без каких бы то ни было градаций, все тонуло в общей формуле.

На этом основании было допущено, да и сейчас еще допускается большое количество ошибок».

Это говорил секретарь ЦК ВКП(б) и член Политбюро ЦК.

Может быть и его, А.А. Жданова, следовало бы зачислить в число подхалимов и двурушников? Может быть, все это было признано и сказано, так сказать, постфактум, для отвода глаз?

Может быть, в число подхалимов и двурушников надо было бы зачислить и Н. Хрущева, который, уже будучи первым секретарем ЦК КП(б) Украины, восклицал с трибуны XVIII съезда:

«Товарищи! На нашем съезде мы заслушали отчет борьбы за коммунизм, борьбы рабочих, крестьян, интеллигенции, всех трудящихся нашей страны под руководством нашей партии и ее Центрального Комитета, под руководством нашего гениального руководителя, вождя, нашего великого Сталина.

...Эти успехи не пришли даром, сами собой. Они завоеваны в жестокой борьбе с врагами рабочего класса, с врагами крестьянства, с врагами всего нашего народа, в борьбе с агентами фашистских разведок — с троцкистами, бухаринцами, буржуазными националистами.

Несмотря на все усилия капиталистических разведок, несмотря на все усилия врагов трудящихся, мы победоносно идем к коммунизму. Рабочий класс, все трудящиеся, под руководством великой большевистской партии, под руководством товарища Сталина, сломили вражеское сопротивление, смяли врагов, разгромили и уничтожили их.

Украинский народ с ненавистью относится к буржуазным националистам, всем этим подлым шпионам любченкам, хвылям, затонским и другой нечисти. Эти изверги, отбросы человечества прокляты трудящимися Советской Украины. На них делали ставку польские, немецкие фашисты. С помошьр этих врагов украинского народа фашисты хотели закабалить цветущую Советскую Украину. Не вышло и не выйдет вовеки! Всякого, кто посягнет на землю свободолюбивого украинского народа, ждет участь подлых буржуазных националистов, проклятие народа и уничтожение как бешеных собак!

Бдительность украинских рабочих и колхозников повысилась. Мы будем всемерно повышать эти качества и травить, как тараканов, всякую мерзкую тварь, которую засылают на украинскую землю иностранные разведки». (Стенотчет XVIII съезда ВКП(б). Госполитиздат. 1939 г., стр. 169—170.)

Партия была информирована обо всем. Ее руководящие круги трезво смотрели на окружающую нас реальность, не идеализировали ни себя, ни объективного положения в стране. Партия знала о допускаемых и допущенных ошибках в трудном и сложном деле распознавания врагов партии и народа и их приспешников и пособников, прикрывавшихся много лет маской лояльности и политического двурушничества.    

Партия и наш народ полностью одобряли и понимали слова И.В. Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г., когда он говорил:

«...Доказано как дважды два четыре, что буржуазные государства засылают друг другу в тыл шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда и убийц, дают им задания внедриться в учреждения и предприятия этих стран, создать там свою сеть и, “в случае необходимости” взорвать их тылы, чтобы ослабить их и подорвать их мощь. Так обстоит дело в настоящем. Так обстояло дело и в прошлом.

...Не вернее ли будет, с точки зрения марксизма, предположить, что в тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое больше вредителей, шпионов и диверсантов, чем в тылы любого буржуазного государства?»    

Партия и народ полностью понимали, разделяли и одобряли слова Сталина, когда он говорил, что если для того, чтобы построить мост, нужны большие средства и усилия нескольких сот рабочих, то для того, чтобы его уничтожить, нужен всего один диверсант, что для того, чтобы успешно провести сражение, необходимо несколько корпусов красноармейцев, а для того, чтобы провалить его — один шпион где-нибудь в штабе дивизии.

Сейчас, говоря о периоде 1937—1938 гг. как о мрачном периоде массовых неоправданныхрепрессий, мы откровенно насмехаемся над поговоркой «лес рубят — щепки летят», добавляя при этом, что речь идет не о щепках, а о живых людях. Подобное заявление нам кажется очень гуманным, очень человечным.

Но почему-то мы забываем при этом о том, что речь идет не просто о каком-то мирном периоде в жизни обычного, т.е. буржуазного, государства, а о непосредственно предвоенных годах в истории первого и единственного в мире социалистического государства.

Можно и, в других условиях, должно насмехаться над поговоркой «лес рубят — щепки летят» по отношению к людям. Но мне кажется, что прежде чем негодовать по поводу применения этой поговорки к периоду 1937—1938 гг. следует задуматься над той конкретно-исторической обстановкой, которая сложилась в те годы как внутри, так и вне нашей страны.

В самом начале этого раздела я приводил постановление ЦК КПСС «О преодолении последствий культа личности», последовавшее за XX съездом. В нем достаточно точно была обрисована конкретно-историческая обстановка в мире тех лет. Еще раз разрешите напомнить ее.

«Антикоминтерновский пакт» — ось Берлин—Рим—Токио, — Гитлер—Муссолини—Хирохито.Маннергеймовская Финляндия. Пилсудская Польша. Венгрия Хорти и Румыния Антонеску. Англия Чемберлена и Франция Даладье. Британский министр иностранных дел Саймон по возвращении из Берлина в Лондон в 1935 г. докладывает правительству:

«Гитлер решительно заявил, что Германия не желает участвовать в пакте, который обязывал бы ее к взаимной помощи. В особенности Германия не расположена участвовать в пакте взаимной помощи с Россией». (XIV сборник «В помощь изучающим историю КПСС». 1962 г., стр. 10.)

С молчаливого согласия правительств США, Англии и Франции Япония оккупирует Маньчжурию, Италия захватила Абиссинию, Германия — Австрию. Совместными усилиями Гитлер и Муссолини расправились с республиканской Испанией. Военные расходы капиталистических государств резко подскочили вверх по сравнению с 1933 годом. Военные расходы Германии увеличились в 22 раза. Во всей своей красе развили свою деятельность «пятые колонны». Во всей своей красе проявили свою контрреволюционную, антинародную и антисоветскую направленность различные троцкистские легальные и нелегальные организации в западноевропейских странах, особенно в Испании.

Немецкий официальный поэт Иост вопил:    

«Народ должен требовать жрецов-вождей, которые проливают кровь, кровь, кровь, которые колют и режут!»

На съезде гитлеровской национал-социалистической партии в Нюрнберге в сентябре 1937 г. фюрер открыто провозглашал:

«Организация человеческого общества находится под угрозой... В последние годы мы являемся свидетелями дальнейших попыток распространения коммунистической смуты на Востоке и Западе...

Национал-социализм изгнал большевистскую опасность из Германии... Он добился иммунитета народа и империи от большевистской угрозы.

Что мы хорошие солдаты — этого мир, несомненно, еще не забыл. Что мы стали сейчас ешелучшими солдатами — в этом пусть нам поверят. Что национал-социалистическое государство выступит и будет драться с иным фанатизмом за свое существование, чем когда-то бюргерская империя, — в этом пусть никто не сомневается».

Гитлеру вторил Геббельс:

«Впервые в истории мы переживаем такую моральную, культурную, интеллектуальную, политическую инфекцию, направленную к уничтожению большей части земли. Она осуществляется в широко применяемом и тонко проводимом походе интернационального большевизма против благонравного мира.

...Мы призываем Европу к благоразумию, познанию и действию. Еще не поздно.

Силы сопротивления приведены в движение...

Германия поднялась против мирового врага. И мы верим, надеемся и знаем, что ей удастся когда-нибудь его раздавить. Фюрер предстал перед нами как спаситель». (Все цитаты — по архивным материалам.)

Вот лицо того врага, который готовился, лихорадочно готовился к войне с нами, не скрывая своей цели — уничтожения первого в мире государства рабочих и крестьян.

Правительства капиталистических государств — Мюнхен показал это — любой ценой старались втравить СССР в войну с Гитлером и Хирохито. И я спрашиваю — как в такой внешней исторической обстановке, в такой внутренней обстановке, когда вскрылось существование в нашей стране широко разветвленного антисоветского, предательско-шпионского подполья, как в такой конкретно-исторической обстановке можно было забыть указания В.И. Ленина о том, что

«наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить или посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников... выступавших (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией и т.д.) против Советской власти..? Или довести дело до того, чтобы позволить... перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден.

Вопрос стоит так и только так.

Кто до сих пор этого не понял, кто способен хныкать по поводу “несправедливости” такого решения, на того надо махнуть рукой, того надо предать публичному опозорению и осмеянию...» (том 29, стр. 417).

В.И. Ленин говорил:

«Я рассуждаю трезво и категорически: что лучше — посадить в тюрьму несколько десятков или сотен подстрекателей, виновных или невиновных, сознательных или несознательных, или потерять тысячи красноармейцев и рабочих? — Первое лучше. И пусть меня обвинят в каких угодно смертных грехах и нарушениях свободы — я признаю себя виновным, а интересы рабочих выиграют» (т. 29, стр. 274).

И я спрашиваю, — разве к этим словам В.И. Ленина, заключающим в себе огромный смысл, трезвое мышление борца-революционера, нельзя в полной мере отнести и поговорку «лес рубят — щепки летят»?

Мы насмехаемся теперь над этой поговоркой. Мы вместо того, чтобы по совету В.И. Ленина, предать публичному осмеянию и опозорению людей, хныкающих по поводу имевших место в жесточайшей борьбе с классовым, внутренним и внешним врагом, ошибок и перегибов, вызванных по сути дела этим же самым врагом и несовершенством нашего же собственного государственного аппарата, низким уровнем социалистической сознательности большинства его кадров, — мы вместо этого подвергли публичному опозорению старых, проверенных 40-летней историей Коммунистической партии и Советской власти вождей партии и государства. Мы приписали этим людям, этим нескольким конкретным лицам, вину во всех ошибках и перегибах, имевших место в период обострения борьбы с классовым врагом.

Надо сказать, что сторонники XXII съезда КПСС стали изображать В.И. Ленина, основываясь на законной и точной характеристике его как самого человечного человека на земле, этаким мягкотелым интеллигентским типом, для которого «общечеловеческие» чувства справедливости, гуманизма, любви и дружбы к, товарищам были превыше всего.

По-моему, это — ложная, неверная трактовка личности В.И. Ленина — вождя революции, коммуниста-революционера.

Мы по праву называем В.И. Ленина самым человечным человеком на земле, но это вовсе не потому, что он был бесконечно человеколюбив и мягок в обращении с людьми — общеизвестно, что он с редким талантом высмеивал каждого, кто спорил с ним по тому или иному важному политическому вопросу, и как никто легко рвал самую близкую дружбу с людьми, которые по его, Ленина, убеждению были неправы, — а только потому, что его человеколюбие касалось, относилось к подавляющему большинству человечества — к трудящимся и эксплуатируемым массам, к рабочим и крестьянам всех стран. Человеколюбие Ленина, его гуманизм конкретно воплотился в его марксистском учении о социалистической революции, о диктатуре пролетариата, о коммунизме, в котором, и только в нем одном, В.И. Ленин видел единственное реальное средство освобождения человечества от морального и материального гнета и эксплуатации, от насилия и войн, от всего того, что заставляет человека страдать.

Только так подходя к оценке личности В.И. Ленина, можно и должно оценить весь глубочайший гуманизм следующих его высказываний:

«Товарищи венгерские рабочие! Будьте тверды. Если проявятся колебания среди социалистов, вчера примкнувших к вам, к диктатуре пролетариата, или среди мелкой буржуазии, подавляйте колебания беспощадно. Расстрел — вот законная участь труса на войне» (т. 29, стр. 360—361).

«Мы должны сказать, что должны погибнуть либо те, кто хотел погубить нас и о ком мы считаем, что он должен погибнуть, — и тогда останется жить наша Советская республика, — либо, наоборот, останутся жить капиталисты и погибнет республика... Сентиментальность есть не меньшее зло, чем на войне шкурничество...

Вы здесь говорите, как надо учить. Вы должны прийти к тому, чтобы сказать, что недоучившимся у нас нет места. Тогда, когда будет коммунизм, тогда учение будет мягче, — теперь же я.говорю, что учение не может не быть суровым — под страхом гибели» (т. 33, стр. 48—50).

«У нас коммунисты, не менее половины, не умеют бороться, не говоря уже о таких, которые мешают бороться...

...Есть надежда, что тысяч 100 мы из нашей партии удалим. Некоторые говорят, что тысяч 200, — и эти последние мне больше нравятся» (т. 33, стр. 50—52).

«Пока не применим террора — расстрела на месте — к спекулянтам, ничего не выйдет. Кроме того, с грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте.

Зажиточную часть населения на три дня посадить без хлеба...» (т. 26, стр. 457).

«На все упреки и обвинения нас в терроре, диктатуре... хотя мы далеко еще не дошли до настоящего террора... — на все обвинения мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло» (т. 26, стр. 419).

«В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо... составить тройку диктаторов... навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т.д. Ни минуты промедления... Надо действовать во всю: массовые обыски... Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных...» («Большевик», [1] № 2[1] , 1938 год, стр. 69—70).

«...Получил вашу телеграмму... Необходимо — провести массовый беспощадный террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города» («Ленинский сборник», т. 18, стр. 202).

«...Временно советую назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты... (там же, стр. 189).

«Поймайте названных здесь мерзавцев обязательно... С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили» (там же, стр. 65).

Вся история существования нашего государства в условиях капиталистического окружения — это есть бой, это есть самая ожесточенная война между классами эксплуататорскими и классами эксплуатируемыми, война между государством рабочих и крестьян и буржуазными государствами, война между социализмом и капитализмом и на внутренней, и на внешней арене. Как и в каждой войне, и в этой войне бывают периоды временного затишья. Но от этого война не перестает быть войной.

Я говорю об этом потому, что сейчас, когда приводишь то или иное высказывание В.И. Ленина, подобное изложенным, часто слышишь, что, де, это, конечно, верно, но только для периода гражданской войны, для периода военного коммунизма и т.д. и т.п. Ссылаются на диалектику, на конкретно-исторические условия и т.д. Но почему-то забывают, что для Ленина-диалектика, для Ленина-марксиста — социалистическая революция не заканчивалась свержением власти буржуазии в одной стране, не заканчивалась уничтожением эксплуататорских классов в этой стране, не переставала быть «войной не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров» с победой социализма в одной стране.

В.И, Ленин не уставал подчеркивать, что

«мы продолжаем быть осажденной крепостью... и в этой осажденной крепости мы должны действовать с военной беспощадностью, с военной решительностью, с военной дисциплиной и самопожертвованием...» (т. 80, стр. 466).

Следуя ленинским заветам и действовала наша партия в грозные годы стремительно приближающейся новой мировой войны, новой интервенции против нашего социалистического государства, ведя беспощадную и трудную борьбу по уничтожению агентуры капитализма, агентуры войны в нашей собственной стране.

Мы рубили лес и летели щепки...

Были ли ошибки? Еще раз повторяю, что были. И главнейшей из ошибок Сталина и всего Политбюро того времени я считаю тот для меня непреложный факт, что они переоценили в какой-то мере качество нашего и государственного и партийного аппарата, переоценили нашу собственную революционную сознательность и совесть. Они полагались на нас, а мы, и в немалом числе, оказались зараженными элементами карьеризма, сведения личных счетов и, зачастую, самой обыкновенной политической близорукости.

В вышеприведенных высказываниях В.И. Ленина я прошу, между прочим, обратить особое внимание на то обстоятельство, что в них Ленин говорит не только и не столько о прямых врагах революции и Советской власти, контрреволюционерах, шпионах, предателях и т.п. типах, сколько о людях колеблющихся, сомневающихся и «сомнительных». Это именно по отношению к этим людям — колеблющимся, сомневающимся и «сомнительным» — В.И. Ленин, самый человечный человек на земле, рекомендовал «беспощадно подавлять колебания», «вывозить в концентрационные лагеря» и даже расстреливать, «никого не спрашивая и не допускаяидиотской волокиты».

А вспомните, что уже в 1921 г. В.И. Ленин говорил о меньшевиках, —

«По-моему, из меньшевиков, вступивших в партию позже 1918 года, надо бы оставить в партии, примерно, не более одной сотой доли, да и то проверив каждого оставляемого трижды и четырежды. Почему? Потому что меньшевики как течение доказали за период 1918—1921 годов два своих свойства: искусно приспособляться, примазываться к господствующему среди рабочих течению; второе — еше искуснее служить верой и правдой белогвардейщине, служить ей на деле, от нее отрекаясь на словах... Меньшевики, как оппортунисты, приспособляются, так сказать, “из принципа"... перекрашиваются в защитный цвет... Эту особенность меньшевиков надо знать и надо ее учесть. А учесть ее — это значит очистить партию от девяноста девяти сотых всего числа меньшевиков, примкнувших к РКП после 1918 года, т.е. тогда, когда победа большевиков стала становиться сначала вероятной, потом несомненной» (т. 83, стр. 19—20).

Не кто иной, как Ленин, в 1922 г. в письме наркому юстиции Д.И. Курскому писал по поводу пресловутой статьи 58—10 Уголовного кодекса:

«...Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого» (Подчеркнуто мной. — Г.М., т. 32, стр. 76).

Не кто иной как Ленин учил, что

«плох тот революционер, который останавливается перед необходимостью закона в момент острой борьбы. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, он отменяется или исправляется» (т. 27, стр. 478).

«Не останавливаться перед необходимостью закона», «формулировать как можно шире» — можно ли за эти положения обвинить В.И. Ленина в распространении, в пропаганде беззакония и произвола?

И, наконец, мне хочется привести коротенький отрывочек из воспоминаний А.М. Горького о Ленине (А.М. Горький. Соч., т. 17, стр. 5—17).

«Мне часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.

Чего вы хотите? — удивленно и гневно спрашивал он. — Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, ка нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы — что же? Не должны бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дураки. Мы знаем: то, чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас, Неужели вы допускаете, что если бы я был убежден в противном, я сидел бы здесь?

— Какою мерой вы измеряете количество необходимых и лишних ударов в драке? — спросил он меня однажды после горячей беседы. На этот простой вопрос я мог ответить только лирически. Думаю, что иного ответа — нет».

XXII съезд КПСС нашел на этот вопрос иной ответ.

В трактовке XXII съезда борьба партии, ее руководящего ядра в лице членов Политбюро в предвоенный период 1937—1938 гг. против прямых и косвенных, сознательных и бессознательных, вольных или невольных противников Коммунистической партии и Советской власти была преподнесена нам как борьба за трон, как сведение личных счетов, как сознательное уничтожение со стороны членов Политбюро, примеру которых последовали более мелкие «сошки», своих политических конкурентов в корыстных карьеристских целях.

В трактовке XXII съезда КПСС, и это — самое главное, борьба партии, ее руководящих кругов строцкистско-зиновьевско-бухаринским подпольем была представлена нам, как борьба за власть между в равной степени правыми группами в коммунистическом движении, ибо на XXII съезде ни слова не было сказано о троцкистско-зиновьевско-бухаринских антисоветских, шпионских и провокаторских организациях, ни слова не было сказано о правомерности процессов этих организаций, ни слова не было сказано о том, что наряду с ошибками и перегибами, имевшими место в борьбе с контрреволюцией, было разоблачено и наказано и немалое количество подлинных шпионов, диверсантов, террористов и предателей.

Я считаю, что, подвергая сомнению правомерность судебных процессов 1937—1938 года, проталкивая в массы взгляд на якобы фальсифицированный характер этих процессов, оправдывая задним числом многих из главных обвиняемых, явно опровергая существовавшую до съезда официально подтвержденную этими процессами версию убийства С.М. Кирова, — XXII съезд и логически и фактически берет под свою защиту и таких людей, как Зиновьев и Каменев, как Бухарин и Рыков, как Пятаков и Радек, и им подобных.

Отрываясь от конкретно-исторической обстановки тех лет, фиксируя наше внимание исключительно на репрессиях, на ошибках и перегибах, имевших место в их применении, но ни словом не обмолвившись о том, что эти ошибки и перегибы имели место в результате несовершенства, недостаточного уровня сознательности наших собственных партийных и государственных кадров, в результате подрывных действий и прямых врагов Советской власти, а трактуя их как сознательное уничтожение ЛУЧШИХ кадров партии и государства, — XXII съезд подвергает уничтожающей критике всю нашу партию в целом, объявляя оставшихся после т.н. периода культа личности Сталина в живых всех сколько-нибудь видных членов партии, армии, государственного и хозяйственного аппарата кадрами худшими, уцелевшими именно потому, что они — худшие.

Я считаю, что то направление, которое было придано XXII съездом КПСС вопросу о т.н. культе личности И.В. Сталина, — явилось направлением, прямо нацеленным на подрыв авторитетапартии среди трудящихся нашей страны и всего мира, на дискредитацию политики Коммунистической партии Советского Союза, партии, представленной XXII съездом слепой и покорной исполнительницей воли тирана — ее генерального секретаря; партии, представленной XXII съездом очагом дрязг и «придворной» грызни за власть, за близость «к трону».

Я считаю, что в том виде, который придал вопросу о борьбе против культа личности И.В. Сталина XXII съезд КПСС, эта борьба и логически и фактически оказалась направленной на ревизию марксистско-ленинских основ построения пролетарской партии, на ее дезорганизацию, на ее подрыв и разрушение.

Одно из лучших доказательств тому, наряду с рядом других теоретических и практических мероприятий Хрущева, — разделение, разобщение партии по производственному принципу.

Культ личности и марксистско-ленинское учение о пролетарской партии

На XX и последующих съездах КПСС, на Пленумах ЦК вопрос о т.н. культе личности И.В. Сталина тесно переплелся с вопросом о коллективности руководства, с марксистско-ленинским учением о роли личности и народных масс в истории.

Мне кажется, что если попытаться объединить все эти вопросы в одно целое, то нам следует прийти к выводу о том, что на XX и последующих съездах КПСС под видом борьбы с так называемым культом личности Сталина шла речь о марксистско-ленинском учении о пролетарской партии, об ее организационных основах, о взаимоотношении вождей партии с партией, о проблеме т.н. внутрипартийной демократии.

Итак, выступавшие на XX съезде КПСС руководящие ее деятели говорили —

Хрущев:

«Первостепенное значение имело восстановление и всемерное укрепление ленинского принципа коллективности руководства...

Борясь за всемерное развитие творческой активности коммунистов и всех трудящихся, Центральный Комитет принял меры к широкому разъяснению марксистско-ленинского понимания роли личности в истории. ЦК решительно выступил против чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности; который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс, ведет к снижению их творческой активности. Распространение культа личности принижало роль коллективности руководства в партии и приводило иногда к серьезным упущениям в нашей работе» (Стенотчет XX съезда,Госполитиздат. 1956 г., т. 1, стр. 101—102).

Микоян:

«Главной чертой, характеризующей работу Центрального Комитета и его Президиума за последние три года является то, что в нашей партии после долгого перерыва создано коллективное руководство.

Принцип коллективности руководства является элементарным для пролетарской партии, для партии ленинского типа, однако приходится подчеркивать эту старую истину потому, что в течение примерно 20 лет у нас фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности, осужденный еще Марксом, а затем и Лениным, и это, конечно, не могло не оказать крайне отрицательного влияния на положение в партии и на ее деятельность» (там же, стр. 302).

«Укреплению единства партии и повышению ее активности, инициативы, боеспособности в большой степени способствовало восстановление часто нарушавшейся до XX съезда партии выработанных Лениным норм партийной жизни и принципов партийного руководства» (там же, стр. 277).

Что же такое культ личности?

Говоря словами самого Хрущева — идеолога и инициатора борьбы с культом личности Сталина, это — «приписывание тому или иному деятелю роли героя-чудотворца», «связывание с именем того или иного деятеля всех побед партии и народа» (см. стенотчет ХХII съезда КПСС, стр. 91).

В свете всего сказанного в предыдущем разделе, подобная постановка вопроса, конечно, не может не показаться несколько странной, ибо она, с одной стороны, относит все отрицательные явления в жизни партии на счет того или иного ее руководящего деятеля, а с другой стороны, все положительное относит только на счет партии в целом.

Но дело не в этом.

Обратимся к XXI внеочередному съезду КПСС, созванному в 1959 г., то есть спустя три года после XX съезда.

Посмотрим на позицию делегатов XXI съезда —

«Советский народ хорошо знает, что эти успехи — результат мудрого руководства ленинского Центрального Комитета нашей партии, Президиума ЦК нашей партий, возглавляемого Первым секретарем Центрального Комитета Никитой Сергеевичем Хрущевым» (Стенотчет XXI съезда КПСС, Госполитиздат, 1959 г., т. 1, стр. 128 — из выступления Н.В. Подгорного).

«На многочисленных собраниях трудящиеся единодушно одобряли намечаемые партией планы на будущее, выражали свою сердечную благодарность Центральному Комитету партии и Первому секретарю ЦК, главе Советского правительства т. Н.С. Хрущеву за его неутомимую деятельность по осуществлению ленинской генеральной линии партии...» (там же, стр. 235 — Капитонов),

«В резолюции, принятой на Ленинградской областной партийной конференции, делегаты с чувством признательности отметили выдающуюся роль нынешнего состава Президиума ЦК и особенно Первого секретаря партии товарища Никиты Сергеевича Хрущева в борьбе за единство партийных рядов, за восстановление ленинских норм партийной жизни и принципов партийного руководства, во всех мероприятиях, имеющих исключительно прогрессивное значение в подъеме народного хозяйства, культуры, науки и благосостояния трудящихся» (там же, стр. 250 — Спиридонов).

«Поистине огромны успехи нашей партии и народа. Справедливость требует отметить выдающуюся деятельность, ленинскую твердость, принципиальность и инициативу в постановке и разработке важнейших вопросов теории и практической деятельности нашей партии и Советского правительства, огромную организаторскую работу Первого секретаря Центрального Комитета КПСС, Председателя Совета Министров Союза СССР товарища Никиты Сергеевича Хрущева» (там же, стр. 465 — Кириченко).

«И мало прямо сказать, товарищи, что в той большой политической, организаторской, творческой работе, которую провел во всех областях наш ленинский Центральный Комитет, — от решения сложнейших и острейших вопросов международной жизни... от решения важнейших вопросов развития сельского хозяйства и колхозного строя, перестройки управления промышленностью и строительством, до вопросов литературы, науки и искусства, вопросов укрепления связи школы с жизнью — выдающаяся роль принадлежит инициативе, богатому политическому опыту, неутомимой энергии товарища Никиты Сергеевича Хрущева» (стр. 586 — Поспелов).

«...Н.С. Хрущев еще на XX съезде КПСС показал пример творческого развития марксистско-ленинской теории и умелого применения ее к особенностям конкретной обстановки. Теперь, в докладе на XXI съезде партии, товарищ Никита Сергеевич Хрущев обогатил нашу теорию многими яркими мыслями и новыми положениями...

Я думаю, что если Центральный Комитет составит проект новой программы на основе главных положений тов. Никиты Сергеевича Хрущева на этом съезде, то из этого получится хорошая программа партии» (там же, т. II, стр. 161 — 162 — Куусинен).

«...То, что обеспечен дальнейший подъем хлопководства в стране, мы относим главным образом к неутомимой деятельности Президиума Центрального Комитета и лично товарища Н.С. Хрущева» (там же, стр. 165 — Ульджабаев).

«Установки для изучения термоядерных реакций представляют собой крупные и сложные сооружения... Быстрое их создание удалось осуществить только благодаря вниманию и большой помощи со стороны Президиума Центрального Комитета и лично Никиты Сергеевича Хрущева» (там же, стр. 181 — Курчатов).

«Успехами по созданию и запуску искусственных спутников Земли и космической ракеты мы прежде всего обязаны Президиуму ЦК нашей партии и лично Никите Сергеевичу Хрущеву» (там же, стр. 279 — Устинов).

Мне не хотелось бы обращаться к цитатам из материалов следующего, XXII съезда КПСС — каждому и так должно быть ясно, что в этих материалах подобных цитат найдется гораздо большее количество, чем на XXI съезде, и гораздо более «высокого качества».

Но все-таки я не могу удержаться от соблазна и не привести хотя бы некоторые из них. (Все цитаты — по Стенотчету XXII съезда, 1962 г.)

«Вся деятельность товарища Н.С. Хрущева, его неисчерпаемая кипучая энергия, подлинно революционный ленинский подход к решению сложных вопросов теории и практики, его неразрывная связь с народом, человечность и простота, умение постоянно учиться у масс и учить массы — вдохновляющий пример для всей партии, для каждого коммуниста.  

Коммунисты Украины, весь украинский народ горячо одобряют и активно поддерживают политическую линию и практическую деятельность ленинского Центрального Комитета нашей партии во главе с выдающимся партийным и государственным деятелем Никитой Сергеевичем Хрущевым (стр. 268—269).

От всего сердца украинский народ говорит спасибо родной Коммунистической партии, ее ленинскому Центральному Комитету, спасибо Вам, Никита Сергеевич! Спасибо за повседневное внимание, за постоянную заботу о благе и счастье трудящихся Украины, о благе и счастье трудящихся, всех советских людей» (стр. 279 — Подгорный).

«...Народы Узбекистана от всей души, от чистого сердца называют Никиту Сергеевича Хрущева своим самым близким другом, своим дорогим и любимым учителем» (стр. 306 — Рашидов).

«Говоря об успехах нашей Родины, о деятельности нашей партии и ее Центрального Комитета, необходимо подчеркнуть, что за последние годы самые важные события в жизни страны, в жизни партии... неразрывно связаны с именем верного ленинца, выдающегося политического деятеля современности — с именем Никиты Сергеевича Хрущева. Человек большой души и неиссякаемой энергии, хорошо знающий жизнь и в общении с народом черпающий новые силы, Никита Сергеевич завоевал у широких народных масс глубокое уважение и большую любовь!

Советский народ, все прогрессивное человечество связывает его имя не только с достижениями нашей Родины, но и с укреплением позиций мирового социалистического лагеря, с активной борьбой народов за мир во всем мире. И если сейчас на международной арене голос Советского Союза звучит как голос самой могучей державы, то в этом — огромнейшая заслуга Центрального Комитета партии, в этом огромнейшая заслуга лично Никиты Сергеевича Хрущева» (там же, т. II, стр. 44 — Полянский).

«Как же тут не сказать идущее от всего сердца спасибо тем, кто работал над созданием этой Программы!.. И прежде всего как не сказать такое спасибо главному творцу Программы — нашему Никите Сергеевичу Хрущеву» (т. II, стр. 182 — Шолохов).

«...С великой энергией и страстностью отстаивает мир и борется за него Первый секретарь Центрального Комитета партии и глава Советского правительства, каш дорогой Никита Сергеевич! Он выступает от имени многомиллионной партии коммунистов и всего советского народа, от имени наших братьев во всех странах. Нет сейчас на земле такого уголка, где бы люди не знали товарища Хрущева, как великого борца за мир и дружбу между народами всех стран» (т. II, стр. 221 — Шверник),

«...Партия знает, где товарищ Хрущев, там правда и прогресс, жизнь и счастье» (т. III, стр. 131 — Родионов).

Мне кажется, что приведенных цитат более чем достаточно.

Спрашивается — что это такое, как не самая явная пропаганда культа личности?

Я, например, испытывал большое чувство неловкости за всех процитированных товарищей, так откровенно и самозабвенно воспевавших Хрущева, — ведь, спрашивается, неужели они забыли о том, с каким рвением и ожесточением они сами, в своих же собственных речах, на том же самом, XXII съезде, нападали на культ личности Сталина, на культ личности вообще, как на явление отрицательное, чуждое духу марксизма-ленинизма?

Как расценить подобную «забывчивость»?

Может быть, она связана с рецидивом культа личности? Может быть, это не что иное, как простое угодничество и подхалимаж?

Если встать на позицию XXII съезда КПСС, то только так можно и должно расценить подобную редкую забывчивость.

Но я утверждаю, что это — не так. Я утверждаю, что «воспевание» и «восхваление» отдельных товарищей из числа руководящих партийных и государственных деятелей вовсе не является чуждым марксистско-ленинскому учению о роли личности и народных масс в истории, учению о пролетарской партии и ее вождях, а наоборот, входит органической, составной частью в это учение.

Еще 28 марта 1956 г. в «Правде» была помещена редакционная статья, мной уже упоминавшаяся, под заголовком «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма?»

Главный вывод этой статьи — это вывод о том, что культ личности, воспевание и восхваление того или иного деятеля, приписывание ему всех успехов в победах партии и народа, несовместим с ленинским принципом коллективности руководства, подрывает и принижает роль партии, ее руководящего ядра, роль народных масс в истории, приводит к замазыванию недостатков, к очковтирательству, подхалимству и чинопочитанию.

В статье совершенно не раскрывается, как, впрочем, и во всех материалах по культу личности, почему именно культ личности приводит к подобным результатам. Но дело не в этом.

«Правда» писала:

«Марксизм не отрицает роли выдающихся людей в истории, роли вождей трудящихся в руководстве революционно-освободительным движением, в строительстве нового общества. В.И. Ленин со всей силой подчеркнул роль революционных вождей, как организаторов масс. Разработанное классиками марксизма-ленинизма материалистическое понимание истории, признание, что трудящиеся массы, народ являются творцами нового общества, дает возможность правильно понять и оценить роль вождей, организаторов, начинателей, героев, которых создает и выдвигает сам нарол. Выдающиеся личности, благодаря своим особенностям, делающим их наиболее способными для служения общественным интересам, могут сыграть в обществе серьезную роль в качестве организаторов, вожаков масс, понимающих события глубже ивидяших дальше других.

Разоблачая мелкобуржуазных, анархиствующих интеллигентов-ради калов, выступавших против организаторской роли и авторитета партии, Ленин говорил:

“Рабочему классу, ведущему во всем мире трудную и упорную борьбу за полное освобождение, нужны авторитеты, — но, разумеется, в том только смысле, в котором молодым рабочим нужен опыт старых борцов против угнетения и эксплуатации, борцов, прошедших много стачек, участвовавших в ряде революций, умудренных революционными традициями и широким политическим кругозором. Авторитет всемирной борьбы пролетариата нужен пролетариям каждой страны... Коллективность передовых сознательных рабочих будет всегда наибольшим авторитетом во всех таких вопросах”».

Далее «Правда» писала:

«Основатель и вождь Коммунистической партии и Советского государства В.И. Ленин всегда придавал особое значение роли партии в руководстве Советским государством и всем ходом социалистического строительства. Указывая на высокую ответственность Коммунистической партии, как правящей партии в стране, Ленин строго придерживался сам и требовал от всех коммунистов соблюдения выработанных партией ка большом опыте норм партийной жизни и принципов руководства. Главнейшим из этих принципов является коллективность руководства, вытекающая из самой природы партии, построенной на основе демократического централизма, сочетающей активность, инициативу и самодеятельность членов партии с железной дисциплиной. Ленин говорил, что революция выдвинет “коллективный организаторский талант, без которого миллионные армии пролетариев не могут прийти к своей победе”» (соч., т. 29, стр. 75).

С этих двух высказываний В.И. Ленина, приведенных в газете «Правда» еше в 1956 г. в обоснование марксистско-ленинского учения об организационных основах пролетарской партии, разрешите и мне начать рассмотрение этого вопроса. Посмотрим, как выглядит обе эти цитаты из Ленина в полном контексте. Цитата первая, —

«В заключение несколько слов об “авторитетах”. Марксисты не могут стоять на обычной точке зрения интеллигента-радикала с его якобы революционной отвлеченностью: “никаких авторитетов”.

Нет».

И далее В.И. Ленин пишет так, как процитировано в «Правде» вплоть до самого многоточия, после которого «Правда» прерывает ход ленинской мысли. На самом же деле Ленин писал:

«Авторитет теоретиков всемирной социал-демократии нужен нам для уяснения программы и тактики. Но этот авторитет, конечно, не имеет ничего общего с казенным авторитетом буржуазной науки и полицейской политики, Этот авторитет есть авторитет более разносторонней борьбы в тех же рядах всемирной социалистической армии. Настолько важен он для расширения кругозора борцов, настолько недопустима была бы в рабочей партии претензия решать со стороны, издали практические и конкретные вопросы ближайшей политики. Коллективность передовых сознательных рабочих будет всегда наибольшим авторитетом во всех таких вопросах».

Цитата вторая, —

«В той кипучей борьбе, какой является революция, на том особом посту, на котором стоит всякий революционер, если работа даже небольшой коллегии превращается в рассуждение, громадное значение имеет крупный, завоеванный в ходе борьбы, бесспорно непререкаемый моральный авторитет, авторитет, почерпающий свою силу, конечно, не в отвлеченной морали, а в морали революционного борца, в морали рядов и шеренг революционных масс.

Если нам удалось в течение более чем года вынести непомерные тяжести, которые падали на узкий круг беззаветных революционеров, если руководящие группы могли так твердо, так быстро, так единодушно решать труднейшие вопросы, то это только потому, что выдающееся место среди них занимал такой исключительный, талантливый организатор, как Яков Михайлович. Только ему удалось выработать в себе замечательное чутье практика, замечательный талант организатора, тот безусловно непререкаемый авторитет, благодаря которому крупнейшими отраслями работы Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, которые под силу были лишь группе людей, — целиком и исключительно единолично ведал Яков Михайлович. Только ему удалось завоевать такое положение, что достаточно было в громадном числе важнейших и крупнейших организационно-практических вопросов, достаточно было одного его слова, чтобы непререкаемым образом, без всяких совещаний, без всяких формальных голосований, вопрос был решен раз навсегда, и у всех была полная уверенность в том, что вопрос решен на основании такого практического знания и такого организационного чутья, что не только сотни и тысячи передовых рабочих, но и массы сочтут это решение за окончательное.

История давно уже показывала, что великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей и развертывают такие таланты, которые раньше казались невозможными...

Никто из близко знавших, наблюдавших постоянную работу Якова Михайловича, не может сомневаться в том, что в этом смысле Яков Михайлович незаменим. Та работа, которую он делал один... — эта работа теперь будет под силу нам лишь в том случае, если на каждую из крупных отраслей, которыми единолично ведал тов. Свердлов, вы выдвинете целые группы людей, которые, идя по его стопам, сумели бы приблизиться к тому, что делал один человек».

С этого момента из речи В.И. Ленина «Правда» и начинает свою «цитату», что Ленин-де говорил о том, что «революция выдвинет коллективный организаторский талант, без которого миллионные армии пролетариев не могут прийти к своей победе».

А В.И. Ленин далее говорил вот что:

«Но пролетарская революция сильна именно глубиной своих источников. Мы знаем, что на место людей, беззаветно отдавших свою жизнь... она выдвинет шеренги других людей... И В ЭТОМ СМЫСЛЕ МЫ ГЛУБОКО УВЕРЕНЫ, ЧТО ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВО ВСЕМ МИРЕ ВЫДВИНЕТ ГРУППЫ И ГРУППЫ ЛЮДЕЙ, ВЫДВИНЕТ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ СЛОИ ИЗ ПРОЛЕТАРИЕВ, ИЗ ТРУДЯЩИХСЯ КРЕСТЬЯН, КОТОРЫЕ ДАДУТ ТО ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ, ТОТ, ЕСЛИ НЕ ЕДИНОЛИЧНЫЙ, ТО КОЛЛЕКТИВНЫЙ ОРГАНИЗАТОРСКИЙ ТАЛАНТ, БЕЗ КОТОРОГО МИЛЛИОННЫЕ АРМИИ ПРОЛЕТАРИЕВ НЕ МОГУТ ПРИДТИ К СВОЕЙ ПОБЕДЕ» (т. 22, стр. 73—75. Выделено и подчеркнуто мной. — Г.М.).

Не правда ли — обе эти цитаты в контексте выглядят несколько иначе, чем в том виде, в котором они были даны газетой?

И, собственно говоря, в них настолько ясно выражен взгляд В.И. Ленина на роль вождей пролетарской революции, на роль вождей партии, на проблему единоначалия и коллективности руководства в ней, что даже этими двумя высказываниями В.И. Ленина можно было бы ограничиться при рассмотрении всех этих проблем.

Но, и об этом говорилось выше, в фокусе борьбы с т.н. культом личности фактически сосредоточились такие сложные и важные вопросы, которые в общем и целом составляют одно из главнейших положений марксизма-ленинизма, основу основ марксистско-ленинской партии — организационные принципы ее построения и функционирования.

И двумя цитатами из работ В.И. Ленина тут уже не обойдешься.

Наша партия не впервые, на XX или ХХII съездах, переживала периоды острой, напряженной борьбы с группами и группками, под тем или иным соусом выступавшими с нападками на организационные принципы построения партии. Не впервые встречается она с обвинениями вождей партии — Ленина и Сталина — в «диктаторстве», в «жестокости», в «репрессиях» и т.д.

Вся история нашей партии, вплоть до XVI съезда ВКП(б), — это история борьбы партии, ее Центрального Комитета, ее вождей с попытками нарушить и ревизовать ленинские организационные принципы построения пролетарской партии под видом борьбы за коллективность руководства партии, борьбы за развитие внутрипартийной демократии, против диктаторства и т.д. и т.п.

Так обратимся к истории.

XI СЪЕЗД РКП(б), 1922 год. (Стенотчет, издательское отделение ЦК РКП(б). Москва. 1922 год). Вот главный момент из выступления В.И. Ленина на XI съезде, против которого «восстали» некоторые из делегатов съезда, —

«Если люди вносят панику, хотя бы и руководствуясь лучшими побуждениями, в такой момент... когда все дело в том, чтобы сохранить хороший порядок, в этот момент необходимо малейшее нарушение дисциплины карать строго, жестоко, беспощадно...

…Когда меньшевики говорят: вы теперь отступаете (о нэпе. — Г.М.), а мы всегда были за отступление, мы с вами согласны, давайте отступать вместе, — а мы им говорим: за публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды будут расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что» (стр. 35).

А вот то, что говорили некоторые из «восставших» —

«Все товарищи, которым приходится выступать с критикой... которым подолгу партийной службы приходится критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается.

...ЦК нарушил и не провел в жизнь тогда, когда это можно было сделать, в течение всего этого года, все начала внутрипартийной демократии. Пока партия и все ее члены не будут принимать участия в коллективном обсуждении всех мер, которые проводятся от ее имени, пока эти мероприятия будут падать как снег на голову членов партии, до тех пор у нас будет создаваться то, что Ленин назвал паническим настроением» (стр. 69—70 — Рязанов).

«...Я скажу: преувеличенная дисциплина, такая, которая дает возможность нашим центрам поступать слишком самовольно и не дает возможности самодеятельности членам партии вовремя ставить те вопросы, которые действительно необходимо разрешить. Отступление — отступлением, это очень хороший пример, но если говорить серьезно, нам нужно вот что.

Надо перейти от милитарной дисциплины к строгой, но действительно партийной дисциплине, ибо нам партию теперь надо духовно мобилизовать.

...Скажем по совести: считаете ли вы, что у нашей партии, у ее членов, есть достаточно инициативы? Почему ее нет? Вследствие той теории дисциплины и понятия ее, которое т. Ленин выкладывал... Для того, чтобы развивалась самодеятельность в массах, прежде всего мы сами должны быть самодеятельными. Для этого нужно быть общественными деятелями с инициативой, а это достигается путем ряда мер, которые сглаживают обломки передвижения и раскрепощения членов партии... Нужно уничтожить обломки старой, милитарной системы, той системы партийных паспортов, того принуждения к определенным пунктам, которое создалось у нас. У нас же очень многие замечают тенденцию совершенно обратную. И товарищ Ленин взял тон неверный, как раз наоборот, он говорил, что нужно бить, расстреливать, подтягивать и т.д. Если мы в эту сторону сейчас обратим внимание, мы сделаем ошибку, и хотя бы т. Ленин сейчас и смеялся, посмотрим, что он скажет на XII съезде партии» (стр, 76—79 — Осинский).

«Вчера товарищ Ленин говорил очень и очень серьезные вещи... Он говорил такие вещи, которых нельзя сказать простому смертному на каждом собрании без того, чтобы быть обвиненным в упадничестве, панике, в том, что он разлагает партию.

...У нас создалась какая-то своеобразная привилегия, при которой т. Ленин может говорить на беспартийных съездах то, что он не говорил перед ответственными работниками партии...

Надо дать право и другим товарищам говорить то, что они видят, что замечают. Надо дать им возможность свободно говорить внутри партии, не грозить этим людям каким-то проклятием за то, что они смеют говорить то, что нам вчера говорил т. Ленин» (стр. 89—90 — Стуков).

«Я утверждаю, что резолюция X съезда ЦК в жизнь не проводилась: система управления нашей партией осталась той же бюрократической, той же приказной и до известной степени военной, какой она была в период войны...

У нас в течение этого года не только не выступила большая связь и большая спайка внутри партийной организации, большая связь с революционными массами, но, наоборот, рабочие массы отходят от партии. Многие рабочие уходят из партии. Чем это объяснить? Это, дорогие товарищи, объясняется тем режимом ежовых рукавиц, который ничего общего не имеет с действительной партийной дисциплиной и который у нас культивируется. Наша партия в целом у нас грузит дрова, метет улицы и лишь голосует, а не решает никаких вопросов... У нас в партии растут мелкобуржуазные настроения. Этим мелкобуржуазным настроениям мы можем противопоставить лишь коммунистическую самодеятельность внутри партии. Но для этого нужно, чтобы рабочая демократия на деле была проведена в жизнь...» (стр. 112—114 — Косиор).

XII съезд РКП(б) (Стенотчет. Издательство «Красная Новь». 1923 год).

«Основной вопрос, по моему мнению, заключается в том, что руководящая группа Центрального Комитета в своей организационной политике в значительной степени проводит групповую политику, политику, которая, по моему мнению, сплошь и рядом не совпадает с интересами партии. Эта политика, товарищи, в первую голову проявляется в той организационной форме, в которой у нас проводится подбор и использование ответственных работников для советской и партийной работы. Десятки наших товарищей стоят вне советской и партийной работы. Эти товарищи стоят вне этой работы не потому, что они плохие коммунисты, но исключительно потому, что в различное время и по различным поводам они участвовали в тех или иных группировках, что они принимали участие в дискуссиях против официальной линии, которая проводилась Центральным Комитетом.

Товарищи, эта организационная линия на мой взгляд порождает внутри партии совершенно ненужное недовольство, она создает атмосферу и почву для известных группировок, для мелочной групповой борьбы, которая не в интересах нашей партии. Эта до известной степени групповая политика, по моему мнению, проводится также у на нас при подборе руководящих органов партии. Я должен констатировать, что тем товарищам, которые почему-либо принимали участие в тех или иных группировках, почти закрыта дорога в эти руководящие органы: иногда, как сквозь игольное ушко проскочит тот или иной из оппозиции, но в общем и целом руководящие органы у нас подбираются таким образом, что туда попадают товарищи, которые связаны в прошлом и настоящем с руководящей группой Центрального Комитета.

...Это первый съезд, когда среди нас нет всеми признанного и уважаемого вождя т. Ленина. Долго ли, коротко ли, но товарищ Ленин будет отсутствовать, и, во всяком случае, перед партией стоит задача выработать в себе те внутренние силы, которые должны нам до известной степени возместить гениальный ум и гениальный опыт т. Ленина. Я целиком присоединяюсь к мнению, что это можно сделать только путем коллективного опьгга партии. Но можно ли при настоящих условиях выработать коллективный опыт партии, есть ли для этого подходящие условия? Я утверждаю, что их нет.

...Товарищи, как возможно коллективное мнение в партии? Коллективное мнение в партии не может вырабатываться индивидуально. Коллективное мнение должно вырабатываться в организационных формах. У нас нет ни клубов, ни других организаций, где бы члены партии могли обмениваться мнениями, где они могли бы вырабатывать этот коллективный опыт.

Если эта резолюция (Косиор имеет в виду резолюцию X съезда, запретившую образование фракций и группировок в партии. — В. М.) будет истолковываться так, что всякое коллективное мнение 3—6 членов партии возводится во фракцию и подвергается этому самому закону, вполне понятно, что никакой активности, никакого коллективного опыта мы развить не сможем... Не нужно возводить згой резолюции в систему управления, при которой всякая общественная жизнь в партии, если она не укладывается в рамки официальных органов партии, в рамки ячеек, районных и городских комитетов, по существу становится невозможной...» (стр. 92—95 —Косиор).

«...Если появляются всякого рода анонимные тезисы, если анонимам приходится издавать какие-то платформы, то это лишь потому, что в нашей РКП(б) не существует возможности нормальным путем высказать свои соображения, точку зрения по тем или иным вопросам. Это доказывает, что если вы в РКП попытаетесь критиковать... то вас немедленно зачислят в меньшевики, всоциал-революционеры, в кого угодно. Это мы слышали из доклада... я записал у него фразу (у Зиновьева. — Г.М.): “При настоящих условиях всякая критика, хотя бы и слева, неизбежно должна будет превращаться в меньшевистскую”.

...Выходит, что не вся партия, а только лишь Политбюро является непогрешимым папой: все, что я делаю, — я делаю правильно, не смей возражать, и никто не имеет права никакой критики наводить... И если так дальше будет продолжаться, само собой разумеется, как бы логическое завершение всего этого, в результате будут всякого рода группировки... Метод спасения партии т. Зиновьева, который, выступая от ЦК, несомненно выражал мнение ЦК в целом, никуда не годится.

Здесь т. Зиновьев совершенно неправ, когда он говорит, что мы не позволим, не потерпим и т.д. Этот метод нужно признать совершенно негодным» (стр. 104—106 — Лутовинов).

«...Товарищи, позвольте вам заметить, что вы забыли безделицу, что по-старому оставить нельзя. Потому нельзя, что важнейший элемент этого старого — Владимир Ильич — к обшему нашему несчастию, на довольно значительный срок вышел из работы. Когда нам говорят: все оставим по-старому, то я говорю, что оставить по-старому вы не можете, потому что важнейший фокус, который сосредоточивал весь опыт нашей партии и перед которым каждый готов был преклониться и оставить за ним право безапелляционно решать вопросы, товарищ Ленин, на долгое время вышел из строя» (стр. 118 — Красин).

«Вы, товарищи, должны знать, что у нас приблизительно 30% всех секретарей наших губкомов, являются секретарями, как это принято выражаться, “рекомендованными” Центральным Комитетом...

...Я думаю, право Центрального Комитета на переброску, на усиление некоторых организаций, нараскассирование тех, которые на важнейших участках... теряют работоспособность, бесспорно, но вводить в систему то, что является исключением, что должно быть результатом крайней необходимости и что партии политически опасно, ни в коем случае не следовало бы» (стр. 133 — Преображенский).

XIII съезд РКП(б) (Стенотчет, издат. «Красная новь», Москва, 1924 г.).

Основная борьба в партии после XII съезда РКП разгоралась по т.н. «платформе 46» и по серии статей Троцкого, известных под общим названием «Новый курс», в которых Троцкий призывал партию изменить старый курс на новый — «демократический» и «небюрократический».

«Новый курс» явился концентрированным выражением ревизии ленинских организационных принципов построения пролетарской партии под флагом борьбы за их расширение и укрепление,

Поэтому мне кажется, что без хотя бы самого беглого знакомства со статьями Троцкого и его сторонников, с ходом дискуссии 1923 года — нельзя представить себе и объективного значения борьбы с т.н. культом личности.

В 1927 г. Государственное издательство в «Серии пособий для партийного самообразования» выпустило сборник материалов и документов под названием «Дискуссия 1923 года». По этой книге и цитируются нижеприведенные материалы.

Письмо Троцкого «К партийным совещаниям» от 11/XII 1923 года

«Дорогие товарищи!

Резолюция Политбюро о партийном строительстве имеет исключительно важное значение, Она знаменует, что партия подошла к серьезному повороту на своем историческом пути.

...Новый курс в том состоит, что центр тяжести, неправильно передвинутый при старом курсе в сторону партийного аппарата, ныне, при новом курсе, должен быть передвинут в сторону активности, критической самодеятельности, самоуправления партии как организованного авангарда пролетариата... Коротко можно формулировать так: партия должна подчинить себе свой аппарат, ни на минуту не переставая быть централизованной организацией.

В прениях и статьях очень часто указывалось за последнее время на то, что “чистая”, “развернутая”, “идеальная” демократия неосуществима и что демократия для нас вообще не самоцель. Это совершенно бесспорно, но с таким же правом и основанием можно сказать, что чистый или абсолютный централизм неосуществим и несовместим с природой массовой партии. Задача состоит в том, чтобы эти две стороны были уравновешены... За последний период этого равновесия не было. Центр тяжести был неправильно передвинут на аппарат. Самодеятельность партии была сведена к минимуму. Это создавало навыки и приемы управлении, в корне противоречащие духу революционной партии пролетариата. Чрезмерное усиление аппаратного централизма за счет партийной самодеятельности породило в партии ощущение недомогания... ощущение того, что партийный бюрократизм грозит завести партию в тупик...

Убивая самодеятельность, бюрократизм тем самым препятствует повышению общего уровня партии. И в этом его главная вина. Поскольку в партийный аппарат неизбежно входят более опытные и заслуженные товарищи, постольку бюрократизм аппарата тяжелее всего отзывается на идейно-политическом росте молодых поколений партии. Именно этим объясняется тот факт, что молодежь — барометр партии — резче всего реагирует на партийный бюрократизм.

...Только постоянное взаимодействие старшего поколения с младшим в рамках партийной демократии может сохранить старую гвардию как революционный фактор. Иначе старики могут окостенеть и незаметно для себя стать наиболее законченным выражением аппаратного бюрократизма.

Перерождение “старой гвардии” наблюдалось в истории не раз...

Против этой несомненной опасности нет другого средства, как серьезная, глубокая, радикальная перемена курса в сторону партийной демократии, при все большем и большем привлечении в партию пролетариев от станка.

...Прежде всего нужно изменить тот дух, который господствует в организациях. Нужно, чтобы партия, в лице всех своих ячеек и объединений, вернула себе коллективную инициативу, право свободной товарищеской критики, без опаски и без оглядки, — право организационного самоопределения. Необходимо обновить и освежить партийный аппарат, заставить его почувствовать, что он является исполнительным механизмом великого коллектива.

...Обновление партийного аппарата, — разумеется, в отчетливых рамках устава — должно быть производимо с целью замены оказенившихся и обюрократившихся свежими элементами... И прежде всего должны быть устранены с партийных постов те элементы, которые при первом голосе критики, возражения, протеста склонны требовать партбилет на предмет репрессий. Новый курс должен начаться с того, чтобы в аппарате все почувствовали, снизу доверху, что. никто не смеет терроризировать партию.

Совершенно недостаточно, чтобы молодежь повторяла наши формулы. Нужно, чтобы молодежь брала революционные формулы с боем, претворяла бы их в плоть и кровь, вырабатывала бы себе собственное мнение, собственное лицо и была бы способна бороться за собственное мнение с тем мужеством, которое дается искренней убежденностью и независимостью характера. Пассивное послушание, механическое равнение по начальству, безличность, прислужничество, карьеризм — из партии вон! Большевик есть не только человек дисциплины — нет, это человек, который, глубоко сверля, вырабатывает в себе в каждом данном случае твердое мнение, мужественно и независимо отстаивает его не только в бою против врагов, но и внутри собственной организации. Он сегодня окажется в своей организации в меньшинстве. Он подчиняется, потому что это его партия. Но это, разумеется, вовсе не всегда значит, что он неправ, Он, может быть, только ранее других увидел или понял новую задачу или необходимость поворота. Он настойчиво поднимает вопрос и второй раз, и третий, и десятый. Этим он оказывает услугу партии, помогал ей встретить во всеоружии новую задачу или совершить необходимый поворот без организационных потрясений и фракционных конвульсий.

Но партия может с успехом справиться с опасностями фракционности, только развив, укрепив и упрочив курс на рабочую демократию. Именно аппаратный бюрократизм является одним из важнейших источников фракционности. Он подавляет критику и загоняет недовольство вглубь. Он склонен накладывать ярлык фракции на каждый индивидуальный или коллективный голос критики или предостережения. Механический централизм дополняется неизбежно фракционностью...» (стр. 16—20).

Статья Троцкого «Вопрос о партийных поколениях»

«Нынешний перелом вырос... из всего предшествующего развития. Незаметно на поверхностный взгляд, молекулярные процессы в жизни и сознании партии подготовили перелом значительно ранее. Кризис сбыта дал большой толчок критической работе мысли. Приближение германских событий заставило партию встрепенуться. Именно в этот момент с особенной остротой обнаружилось, до какой степени партия живет на два этажа: в верхнем — решают, в нижнем — только узнают о решениях. Критический пересмотр внутрипартийного положения был, однако., отсрочен напряженным ожиданием близкой развязки германских событий. Когда выяснилось, что эта развязка ходом вешей отодвинута, партия поставила в порядок дня вопрос о новом курсе.

...Бюрократичность — не случайная черта отдельных провинциальных организаций, а общее явление. Идет она не от уезда, через губернию, к центру, а скорее — наоборот, из центра, через губернии, в уезд. Оно вовсе не является “пережитком" военного периода, а представляет собой результат перенесения в партию методов и приемов администрирования, накопленных именно за последние годы. Бюрократизм военного периода... представляется младенческим по сравнению с нынешним бюрократизмом, сложившимся в условиях мирного периода, когда партийный аппарат, несмотря на идейный рост партии, продолжал упорно думать и решать за нее.

...Партия готова вступить в новый фазис развития.

Главная опасность старого курса, как он сложился в результате как больших исторических причин, так и наших ошибок, состоит в том, что он обнаруживает тенденцию ко все большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, всей остальной массе членов партии как объекту воздействия. Если бы этот режим упорно сохранился и дальше, то он, несомненно, грозил бы в конце концов, вызвать перерождение партии — притом одновременно на обоих ее полюсах, т.е. и в партийной молодежи, и в руководящих кадрах. Относительно пролетарской основы партии, заводских ячеек, учащихся и прочих, характер опасности совершенно ясен. Не чувствуя себя активными участниками общественной работы и не получая надлежащего и своевременного ответа на свои партийные запросы, значительные круги партии стали бы искать для себя суррогата партийной самодеятельности в виде всяких группировок и фракционных образований».

Статья Троцкого «Общественный состав партии»

«Первой задачей класса, захватившего власть, было создание государственного аппарата, включая армию, органы управления хозяйством и пр. Но орабочивание государственного, кооперативного и пр. аппарата означало, по существу своему, ослабление и разжижение основных фабрично-заводских ячеек партии и чрезвычайный рост в партии административных элементов. В этом — противоречие положения.

Совершенно исключительное место занимает и будет занимать по необходимости в партии обучение молодежи. Воспитывая через посредство рабфаков, партийных университетов, высших специальных учебных заведений новую советскую интеллигенцию с высоким процентом коммунистов, мы тем самым отрываем молодые пролетарские элементы от станка не только на время обучении, но, по общему правилу, и на всю дальнейшую жизнь: рабочая молодежь, прошедшая через высшую школу, будет в свое время, очевидно, поглощена промышленным, государственным или тем же партийным аппаратом. Таков второй фактор нарушения равновесия в партии к невыгоде основных, фабрично-заводских ячеек.

Мы имеем, следовательно... такое положение, когда очень значительная и наиболее подготовленная часть партии поглощена различными аппаратами руководства и управления, хозяйствования и командования, другая значительная часть учится; третья часть рассеяна в деревнях, работая на пашне, и только четвертая часть (по численности в настоящее время менее⅙) состоит из пролетариев, работающих у станка. Совершенно естественно, что рост партийного аппарата и сопровождающие этот рост черты бюрократизма порождаются не фабрично-заводскими ячейками... Источником бюрократизма в партии является возрастающая передвижка внимания и сил в сторону правительственных аппаратов и учреждений при недостаточном росте промышленности. Ввиду этих основных фактов и тенденций мы должны себе отдать тем более ясный отчет в опасностях аппаратного перерождения старых кадров партии...

Совершенно очевидно, что порожденная всей обстановкой разнородность общественного состава партии не ослабляет, а наоборот, чрезвычайно обостряет все отрицательные стороны аппаратного курса. Нет и не может быть другого средства к преодолению корпоративного и ведомственного духа отдельных составных частей партии, как их активное сближение в режиме партийной демократии...» (стр. 124—127).

Статья Троцкого «Группировки и фракционные образования»

«Вопрос о группировках и фракциях занял в дискуссии центральное место. На этот счет надо высказаться со всей ясностью, так как вопрос очень острый и ответственный. А ставится он сплошь и рядом фальшиво.

Мы являемся единственной партией в стране, и в эпоху диктатуры пролетариата иначе быть не может. Различные потребности рабочего класса, крестьянства, государственного аппарата и его личного состава давят на нашу партию, стараясь найти через ее посредство политическое выражение. Трудности и противоречия развития, временная несогласованность разных частей пролетариата или пролетариата в целом и крестьянства — все это напирает на партию и через ее рабочие и крестьянские ячейки, через государственный аппарат, через учащуюся молодежь. Даже эпизодические временные разногласия и оттенки мнений могут выражать в какой-то мере, в какой-то определенной инстанции давление определенных социальных интересов. Эпизодические разногласия и группировки мнений могут при известных условиях превратиться в устойчивые группировки; эти последние могут, в свою очередь, раньше или позже развернуться в организованные фракции; наконец, сложившаяся фракция, противопоставляя себя другим частям партии, тем самым более поддается давлению, идущему извне партии. Такова диалектика внутрипартийных группировок, в эпоху когда коммунистическая партия по необходимости монополизирует в своих руках руководство политической жизнью. Каков же вывод? Если не хочешь фракций — не нужно постоянных группировок, если не хочешь постоянных группировок — избегай группировок временных; наконец, чтобы оберечь партию от временных группировок, нужно, чтобы в партии вообще не было разногласий, ибо где два мнения, там люди всегда группируются. Но как же, с другой стороны, избежать разногласий в полумиллионной партии, которая руководит жизнью страны в исключительно трудных и сложных условиях? Таково основное противоречие, коренящееся в самом положении партии пролетарской диктатуры, и от этого противоречия нельзя отделаться одними только формальными приемами.

Партийное общественное мнение неизбежно вырабатывается в противоречиях и разногласиях. Локализировать этот процесс только в аппарате, преподавая партии готовые плоды в виде лозунгов, приказов и пр., значит идейно и политически обессиливать партию. Делать всю партию участницей формирования решений — значит идти навстречу временным идейным группировкам с опасностью их превращения в длительные группировки и даже во фракции. Как же быть? Неужели же нет выхода? Неужели нет места партийкой линии между режимом партийного “штиля” и режимом фракционного расщепления партии? Нет, такая линия есть... Для предотвращения этого требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности...» (стр. 130—137).

Вот все четыре статьи и письма Троцкого, известных под названием «Новый курс», вызвавшие в партии, в период подготовки к XIII съезду РКП, широкую дискуссию по вопросам внутрипартийной демократии, отношения партии к своему партийному аппарату, к вождям и т.д.

И хотя они написаны в дипломатической и искусной манере, мне кажется, что каждый более или менее внимательный читатель может за обилием в обшем-то очень гладких фраз разглядеть главную мысль Троцкого, главное направление его удара — старые партийные кадры перерождаются, обюрокрачиваются, погрязли в аппаратных делах, утратили боевой пролетарский, революционный дух, и поэтому партия должна обновить свой аппарат, избавиться от обюрократившихся старых кадров, старых вождей, противящихся, сопротивляющихся введению в партии «нового курса» — курса на демократизацию партии, — и сделать ставку на молодежь.

Яснее и откровеннее своего идейного вдохновителя высказывались другие участники дискуссии 1928 года. Вот, например, один из них — Преображенский — писал в «Правде» от 28/XI—1923 года:

«...По моему мнению, партия вот уже два года ведет в основном неверную линию в своей внутрипартийной политике.

...Чтобы правильно ориентироваться в крайне запутанной обстановке... — для этого нужно создать иную жизнь внутри наших организаций, чем это было в период фронтовой борьбы.

Нужно было ликвидировать милитарные методы внутри партии, восстановить партийную жизнь отчасти по типу 1917—1918 годов, развив активность и самодеятельность организации и отдельных членов ее в деле постановки и обсуждения основных вопросов партийной жизни...

На практике этого не было... Вместо курса на коллективную самодеятельность организаций... был взят курс на хороший аппарат и на хорошего партийного чиновника. Аппарат мы улучшили, это бесспорно, но достигли этого ценой более объемистого минуса, ценой угасания внутрипартийной жизни и отрыва немногочисленной активной части организации от партийно-пассивного или полупассивного большинства.

...Вреднейшие антипартийные течения иногда захватывают хороших рядовых коммунистов-рабочих только потому, что ячейки не помогают им путем свободного коллективного обсуждения рассеять свои сомнения на людях, в товарищеской среде. Многие из этих поколебавшихся или озлобленных никогда бы не решились конспирировать против партии, если бы им была дана возможность отстаивать открыто свои мнения на партийных собраниях...

Курс на назначенного секретаря, курс на кадровый состав аппарата партии приводит к тому, что этот аппарат действует, думает (поскольку думает) и несет ответственность за всю партию... Это неизбежно ведет к тому, что за счет роста влияния и власти этого слоя в партии уменьшается роль и значение в организациях рабочей части партии, как тех, которые потонули на советской и хозяйственной работе, так и тех, которые работают у станка» (стр. 62—66).

Характерно выступление сторонника «нового курса» Стукова на собрании московского партактива 11 декабря 1923 года:

«Те товарищи, которые сидели до сих пор в аппарате, управляли партией, очевидно, они представляют из себя такой людской материал, который органически в значительной своей части не может проводить правильно совершенно правильную линию ЦК. Так стоит вопрос...

Мы имели определенную систему партийного управления, систему, которая сложилась годами. Эта система есть система бюрократического централизма. Всякий режим может быть проводим, конечно, только при том условии, если он воплощается в определенном кадре людей. Режим воспитывался на практике системы бюрократического управления: сложился, вырос определенный тип партийного работника, который в силу такой постановки вопроса об управлении партией на каждом шагу в повседневной жизни привык противопоставлять себя остальной партийной массе, привык себя рассматривать как опекуна, руководителя, а партийная масса, которой он призван руководить, обязана его слушаться. Этот партийный тип, выросший на почве системы бюрократического централизма, он сейчас выявляет себя в том смысле, что начинает оказывать сопротивление. Это сопротивление выражается прежде всего в том, что он пытается критику партийного аппарата, критику существующего положения вещей объявить результатом фракционных группировок.

Иначе он и не может. Этот сложившийся определенный тип товарищей с трудом может реконструировать себя, с трудом может перестроиться...

...Я заявлял и заявляю, что исторически этот кадр, который вырос на управлении партией, на управлении, построенном по типу бюрократического централизма, этот кадр сделал свое дело. И на смену ему должны прийти новые люди, которые легче усваивают новые задачи, которые стоят на очереди...

...В чем наша основная практическая задача? В том, чтобы, для обеспечения проведения в жизнь нового курса, центральным и первостепенным поставить вопрос об освежении аппарата...» (стр. 89—90).

На XIII съезде РКП(б) борьба между большинством делегатов и оппозицией велась в основном по тем же вопросам, что и в предсъездовской дискуссии. Но силы оппозиции были уже настолько подорваны позицией подавляющего большинства членов партии, что на съезде многие из оппозиционеров (в том числе и сам Троцкий) во многом смягчили свои нападки на Центральный Комитет.

Но для внутрипартийной борьбы 1923 года очень знаменательным было то обстоятельство, что в ней против ЦК впервые в истории партии выступил единый блок всех сил, оставшихся от тех оппозиций, которые были в свое время осуждены и разбиты В.И. Лениным. В этом блоке были все лидеры небезызвестной группы «демократического централизма», лидеры «рабочей оппозиции», сторонники Троцкого по дискуссии о профсоюзах и т.д.

Объединенная оппозиция на XIII съезде не получила ни одного голоса в свою поддержку, несмотря на то, что XIII съезд был самым большим съездом из всех двенадцати предшествующих съездов партии.

XIV съезд РКП(б). (Стенотчет. Госиздат, 1926 г.)

«Наконец, товарищи, третий и самый трудный для меня вопрос — это вопрос о партии и коллективном руководстве партией.

Я предложил бы подтвердить решения XIII съезда нашей партии. Там было сказано: “Съезд поручает ЦК вести всю работу в том направлении, чтобы громадное большинство членов партии в ближайшее время состояло из рабочих, непосредственно занятых на производстве".

Вот решение, принятое на XIII съезде партии. (Голоса: “Правильно!”) Если правильно, так спрашивается: по какому поводу шум относительно аксельродовщины?.. Почему так страстно реагируют... на предложение, что надо побольше рабочих в партию? Откуда эта боязнь рабочего класса?..

Теперь я бы хотел сказать несколько слов о нашем руководстве. Уже из того, что я вам привел, из целого ряда колебаний в крупнейшем принципиальном вопросе, вы можете ясно видеть, что в ряде случаев твердой политики не было... Я думаю, что, конечно, промахи были, и это надо сказать совершенно открыто. Конечно, у нас лучший ЦК, какой мы только знаем, спорить против того, что это — отбор всей партии, никто, конечно, не может, но это не значит, что мы должны заниматься самовосхвалением, и это не значит, что мы будем принимать твердые жесты за твердую политику...» (стр. 97—127 — Зиновьев).

«Тов. Бухарин здесь с большим пафосом говорил о том, — что съезд постановит, то и правильно. Каждый большевик считает постановления съезда для себя обязательными... Для нас, марксистов, истина — то, что соответствует действительности. Владимир Ильич говорил: ученье Маркса непобедимо, потому что оно верно. И наш съезд должен озаботиться тем, чтобы искать и найти правильную линию. В этом — его задача. Нельзя успокаивать себя тем, что большинство всегда право. В истории нашей партии бывали съезды, где большинство было неправо. Вспомним исторический стокгольмский съезд. (Шум. Голоса: “Это тонкий намек на толстые обстоятельства”.) Большинство не должно упиваться тем, что оно — большинство, а беспристрастно искать верное решение. Если оно будет верным... (Голос: “Лев Давидович, у вас новые союзники”), оно направит нашу партию на верный путь» (Крупская).

«...Позвольте остановиться на коллективном руководстве партией. Я, товарищи, уже говорил в октябре и повторяю здесь сейчас, — за это время меня жизнь и действительность не переубедили в том, что я неправ. (Голос с места: “Жаль”.)

Мне кажется, постольку, поскольку я наблюдаю работу и в ЦК, и в Политбюро, поскольку я был посвящен во внутреннюю работу, я знаю, что коллективного руководства, настоящего, на деле не было...

...Вместо коллективного руководства мы имели целый ряд политических, что ли, если можно так выразиться, комбинаций...

Товарищи, если нужно еще печатное подтверждение того, как т. Угланов понимает демократию, так я вам могу вот что прочитать. В его заключительном слове на московской конференции сказано: “Дальнейшая наша задача должна заключаться в продолжении централизации нашей организации сверху донизу, централизации руководства. Под эту централизацию надо подводить коллективное руководство. Это является основой основ и подлинным выражением на деле внутрипартийной демократии”. (Бурные аплодисменты.)

Тут тоже написано: “Аплодисменты”, (Смех, голоса с мест: “Правильно!” Аплодисменты.)

...Мы не мыслим себе руководства партией без Зиновьева и Каменева. Руководство будет такое, как решит большинство. Но, товарищи, немыслимо, чтобы у нас в партии, в ЦК и в Политбюро по всем вопросам обязательно было единогласие. Безусловно, оттенки мнений тут неизбежны, и эти оттенки, которые представлены целым рядом товарищей, эти оттенки должны приниматься во внимание. Не подавляться. Только не это... Вот в чем дело...

Да, я знаю, что приятно быть в таком подавляющем большинстве, но надо уметь быть в меньшинстве и идти против течения и говорить правду. (Голоса с мест: “Против партии, а не против течения!”) Мы подчинимся большинству. Не в этом вопрос, и не сводите его в эту плоскость. Чего мы хотим? Мы хотим настоящего коллективного руководства — не на словах, а на деле. Практически это значит, что по всем спорным вопросам, которые имеются и которые, несомненно, будут иметься, не могут не иметься, чтобы по всем этим спорным вопросамменьшинству была дана возможность высказать свою точку зрения, защищать ее... Мы хотим, чтобы меньшинству не затыкали рот. (Голос с места: "Свободы группировок”),.. Мы хотим честной внутрипартийной политики» (стр. 180—186 — Лашевич. Подчеркнуто мной. — Г.М.)

«9 или 10 ноября т. Черный мне рассказал следующее:

В ЦК РКП(б) существуют разногласия между тт. Зиновьевым, Каменевым, Крупской, с одной стороны, и тт. Сталиным, Молотовым, Калининым, Рыковым, Томским и Бухариным, с другой стороны, по следующим основным вопросам:... о единоличном или коллективном руководстве партией...

Т. Черный сказал:

...По вопросу руководства партией и всей ее работой тт. Зиновьев, Каменев, Крупская и вся ленинградская организация за то, чтобы было коллективное руководство партией в разрешении всех важнейших вопросов работы и должностных перемещений, в то время как т. Сталин при поддержке указанных лиц всячески оттирает от руководства партией тт. Зиновьева, Каменева и других» (из письма в ЦКК, стр. 197).

«Я должен теперь подойти к вопросу, который затрагивался здесь и другими товарищами... именно, к вопросу организации руководства в нашей партии, и думаю, что этот вопрос стоит в самой тесной связи с вопросами нашей хозяйственной политики.

...Перед нами ставится задача достижения наибольшей твердости в хозяйственном руководстве. Это твердое хозяйственное руководство в последние месяцы разбивается тем, что у нас нет в достаточной степени твердого и согласованного партийного руководства. Так обстоит дело. (Шум, голоса: “А ларчик просто открывался. Теперь понятно”.) ...Я повторяю, что не представляю себе ленинской партии без Каменева и Зиновьева. (Шум.) Да, я не представляю ленинского Политбюро ЦК без Каменева и Зиновьева. Когда я сказал это на широком собрании членов ЦК, то мне было брошено обвинение, которое здесь сегодня повторили, что я выдвигаю для Каменева и Зиновьева какую-то монополию на представительство ленинизма. (Голоса с мест: “Так оно и есть!”)...

Нам нужно обязательно обеспечить единство руководства, обязательно нужно. Если вы считаете, что Каменев и Зиновьев для этого не годятся, немыслимо их участие,.— скажите это. Если вы считаете... (Шум и крики: “А Сталин? Сталин должен быть в Политбюро?”) Товарищи, позвольте мне сказать несколько слов о товарище Сталине. (Голоса с мест: “А, ну, ну. Посмотрим, посмотрим”.) Товарищи, позвольте вам сказать, что в течение ряда лет я работал рука об руку с товарищем Сталиным, и ничего, кроме самых лучших товарищеских отношений, у меня с ним не было! (Шум, крики.) Я хочу сказать: никаких абсолютно чувств неприязни, личной и политической, по отношению к товарищу Сталину у меня нет, абсолютно никаких. Я это должен сказать, потому что утверждают, что все наши отношения диктуются будто бы личной неприязнью и прочее. Этого нет, я ни в малейшей степени не сомневаюсь в том, что всей партии огромнейшую пользу имеет (так в тексте. — Ред.) работа, которую выполняет товарищ Сталин... Я не могу согласиться с тем, что если в Политбюро, или в ЦК, или на съезде встает вопрос о том, как должен быть организован Секретариат, то это обстоятельство мы должны рассматривать как попытку внутрипартийного переворота. С этим я не согласен. Товарищи, я лично убежден в следующем: я думаю, что влияние и авторитет товарища Сталина, если бы он даже не был генеральным секретарем партии... (Шум, крики.) ...Я спрашиваю: почему, в какой степени может быть поколеблен авторитет товарища Сталина, если он работает в качестве члена Политбюро? Разве этим в какой-нибудь мере уменьшается руководящее значение каждого слова, сказанного товарищем Сталиным? Не уменьшается. (Шум, крики.)...

Товарищи, поскольку генеральный секретарь партии, с одной стороны, является членом Политбюро, а с другой стороны, руководителем секретариата, то, совершенно независимо от личности Сталина, создается такое положение, когда любое расхождение во взглядах в Политбюро, возникающее по любому политическому вопросу, получает свое отражение на организационной работе, потому что, в действительности, один из членов Политбюро, являясь генеральным секретарем... оказывается в таком положении, что любое его разногласие... может получить немедленно то или иное выражение по линии организационных мероприятий. (Шум.) ...Я бы считал правильной такую организацию Секретариата, при которой Секретариат в самом деле был бы исполнительным органом Политбюро Центрального Комитета и Оргбюро ЦК. Что бы мы выиграли, если бы в самом деле так организовали Секретариат? Мы бы выиграли то, что внутри Политбюро был бы в самом деле возможен совершенно свободный обмен мнений: сегодня по одному вопросу может быть одно большинство, завтра по другому вопросу — другое большинство. (Шум. Смех. Голоса: “Комбинации? Демократия? Модное руководство?” Звонок председателя.) Нет, товарищи, здесь дело не в комбинациях, здесь дело идет о том, чтобы была обеспечена внутри Политбюро свобода мнений и было исключено образование твердо сплоченных групп в Политбюро и Центральном Комитете...» (стр. 332—336 — Сокольников).

«Товарищи, если в штабе ленинцев в этой сложной обстановке всякие разногласия будут сопровождаться немедленно оргмерами, если после каждого высказанного мнения будут собираться силы не для того, чтобы его оспорить, а для того, чтобы подорвать авторитет и дискредитировать товарищей, которые высказали это мнение, если товарищи в партии, которые попытаются поднять голос в защиту этого мнения... будут делать это с трепетом, ожидая за это организационной кары, тогда мы не сможем избавиться от того, чтобы идейные разногласия не перерастали в организационную драку.

Если такой режим в партии будет продолжаться, я вижу громадную опасность, что эти идейные разногласия не смогут действительно уживаться в недрах единого Центрального Комитета. ...Это будет явлением катастрофического порядка. Я призываю вас не выбирать этого пути, а выбирать другой путь... Это может быть достигнуто только тогда, если меньшинству... будет дана возможность отстаивать свои взгляды в партии, конечно, со всей ответственностью, которая возложена на нас партией и диктатурой.

...И, наконец, мы против того, чтобы создавать теорию “вождя", против того, чтобы делать"вождя ". Мы против того, чтобы Секретариат фактически объединял и политику и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат. (Шум.)

...Я должен договорить до конца. Именно потому, что я неоднократно говорил это товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил это группе то-варишей-ленинцев, и повторяю это на съезде; я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба. (Голоса с мест: “Неверно!”, “Чепуха!”, “Вот оно в чем дело!”, “Раскрыли карты!”. Шум, крики: “Мы не дадим вам командных высот!”, “Сталина! Сталина!” Делегаты встают и приветствуют товарища Сталина. Бурные аплодисменты. Крики; “Вот где объединилась партия!”)

Председательствующий (Рыков): Товарищи, прошу успокоиться. Товарищ Каменев сейчас закончит свою речь.

Каменев: “Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоличия, против того, чтобы создавать вождя!” Этими словами я и кончаю свою речь» (стр. 244—2575 — Каменев).

XV съезд РКП(б). (Стенотчет. Госиздат. 1928 год)

На XV съезде продолжалась борьба партии с оппозицией, на сей раз присоединившей к себе, в качестве главной ударной силы, зиновьевско-каменевскую группировку. Партия дала решительный отпор политическим взглядам оппозиционеров, их пониманию коллективности руководства и внутрипартийной демократии. Оппозиция, под напором XV съезда, пыталась отступить на запасные позиции.

«Товарищи, я выхожу на эту трибуну с единственной целью — найти путь примирения оппозиции с партией. (Голоса: “Ложь, поздно!”)

Оппозиция представляет меньшинство в партии. Она, конечно, никаких условий со своей стороны ставить партии не может. Она может только сказать съезду тот вывод, который она для себя сделает из истории двух лет борьбы, и ответить на те вопросы, которые ей поставлены.

...Борьба в партии за эти два года достигла такой степени обострения, которая ставит перед всеми нами вопрос о выборе одного из двух путей. Один из этих путей — вторая партия. Этот путь в условиях диктатуры пролетариата — гибельный для революции. Это путь вырождения политического и классового. Этот путь для нас заказан, запрещен, исключен всей системой наших взглядов, всем учением Ленина о диктатуре пролетариата. По этому пути мы своих единомышленников вести не можем и не хотим. (Голоса; “Но вы вели, вели. Врете!”)

Остается, стало быть, второй путь. Этот путь... — целиком и годностью подчиниться партии. Мы избираем этот путь, ибо глубоко уверены, что правильная ленинская политика может восторжествовать только в нашей партии и только через нее, а не вне партии, не вопреки ей. Стать на этот путь для нас значит подчиниться всем решениям съезда, как бы тяжелы они для нас ни были (голос: “Формально!”) и выполнить. (Голос: “Никто не поверит”.)

Если бы мы к этому прибавили отречение от взглядов — это, по нашему мнению, было бы не по-большевистски. Это требование, товарищи, отречения от взглядов никогда в нашей партии не выставлялось. Если бы с нашей стороны было бы отречение от взглядов, которые мы защищали неделю или две тому назад, то это было бы лицемерием... Я говорю, конечно, о тех взглядах, которые являются подлинными нашими взглядами (Ворошилов: “Мы требуем отказа от меньшевистских взглядов!”)...

...Вы создали комиссию по разоружению оппозиции. Вы требуете от нас гарантии этого разоружения. Это естественно. Никто не обязан в партии верить на слово. (Ворошилов: “В Женеве Лига Наций тоже говорит о разоружении”. Голоса: “А кто поверит вашему слову, тот совсем дурной!”)

Если вы не верите, то у вас только один способ — способ собственной проверки нашей деятельности. (Голоса: “Уже два года проверяли!”) Иначе вы никаких гарантий получить не можете. В чем гарантия? Вы же не поверите моему честному слову? (Смех. Голоса: “Честному слову не поверим, нет!”)... Товарищи, у партии есть единственная возможность проверить искренность и решительность наших заявлений — дать нам возможность доказать это на деле. Другого способа нет. (Голос: "Расскажи откровенно о подпольной работе, тогда поверим”. Голос: “Вашу подпольную организацию положи на стол партии”.)

Я не ношу нелегальной организации в кармане и не могу положить ее на стол... (Смех. Голос: “В том-то и дело, что дома про запас оставили”.)

...Наши единомышленники открыто подписали ряд документов, направленных нами в Центральный Комитет партии. (Голос: “Даже не читая”.) Под заявлением 83-х стоит около 3 тыс. подписей. Это заявление у вас в руках (М.И. Ульянова: "Половину сняли”)» (стр. 251—256 — Каменев).

Очень интересно само заявление оппозиции съезду. Оно гласит:

«Товарищи!

Единство Коммунистической партии является высшим принципом в эпоху диктатуры пролетариата: без единства партии на основах ленинизма нельзя удержать диктатуры, вести вперед строительство социализма и содействовать развитию мировой революции.

Между тем развитие внутрипартийной борьбы за последнее время явно поставило под угрозу единство нашей партии. Если бы дальнейшее развитие нашей борьбы привело бы к расколу партии и затем вылилось бы в борьбу двух партий, это означаю бы величайшую угрозу делу Ленина.

Мы ни в какой степени не желаем отрицать той доли ответственности, которая лежит на нас за обострение внутрипартийного положения: в борьбе за свои взгляды мы встали на путь фракционности, выливавшейся иногда в крайне острые формы, в ряде случаев прибегали к средствам, идущим вразрез с партийной дисциплиной. На этот путь нас толкнуло лишь глубокое убеждение в правоте и ленинском характере наших взглядов, наше стремление довести эти взгляды до сведения массы членов партии, те препятствия, которые мы встречали на этом пути, те нестерпимые для большевиков обвинения, которым мы подвергались.

У нас нет никаких программных разногласий с партией. Указывая на рост и существование термидорианских опасностей в стране и на недостаточный отпор им, мы никогда не считали и не считаем, что наша партия или ее Центральный Комитет стали термидорианскими или что наше государство перестало быть рабочим государством, о чем со всей категоричностью было заявлено и в нашей платформе. Мы не допускаем никаких сомнений и колебаний в вопросе об обороне СССР... Мы не собирались и не собираемся делать судьями наших споров беспартийных...

Между тем внутрипартийная борьба достигла той степени обострения, которая представляет явную угрозу единству партии, а следовательно, и основным интересам диктатуры пролетариата. Так дальше продолжаться не может и не должно. Борьба в этих формах должна быть ликвидирована. Перед лицом международной буржуазии, спекулирующей на расколе партии и еще более настойчиво подготовляющей войну против СССР, перед лицом международного пролетариата... — мы считаем своим долгом сделать все необходимое для укрепления боевого единства нашей партии.

Мы не можем отказаться от взглядов, в правильности которых мы уверены и которые изложены в нашей платформе и в наших тезисах, но ради сохранения единства партии, обеспечения ее полной боеспособности как руководительницы государства и мирового революционного движения, мы заявляем съезду, что прекращаем всякую фракционную работу, распускаем все фракционные организации и призываем к тому же наших единомышленников в ВКП(б) и в Коминтерне. Подчинение съезду мы считаем безусловной обязанностью члена партии и проведем это подчинение в жизнь...

Это заявление выражает нашу твердую решимость.

Мы уверены, что выражаем мнение всех наших единомышленников, исключенных из партии, и что партия в качестве первого шага для восстановления нормальной партийной жизни сочтет необходимым на почве этого заявления вернуть исключенных в партию, освободить арестованных за оппозиционную деятельность и дать всем нам возможность своей работой в партии доказать твердость этого нашего решения...» (стр. 1333—1336).

Среди подписавших это заявление мы видим и те фамилии, которые часто встречались и еще встретятся нам при изучении борьбы партии с различными антипартийными и антисоветскими элементами, — Белобородов, Бабахан, Беленький, Бакаев, Будзинская, Богуславский, Вардин,Гертик, Гинзбург, Дробкис, Евдокимов, Зиновьев, Залуцкий, Каменев, Кавтарадзе, Куклин,Кагалынов, Лашевич, Левкин, Лиздинь, Муралов, Николаев (убийца С.М. Кирова), Натасон, Преображенский, Пятаков, Петерсон, Рейнгольд, Радек, Раковский, Рафаил, Рэм, Сафаров, Смилга, Серебряков, Сафронов, Саркис, Смирнов, Троцкий и десятки других.

XV съезд не принял заявления оппозиции за документ, достойный доверия партии.

Обратите внимание на подчеркнутые мной строки в заявлении оппозиции — «мы не можем отказаться от взглядов, в правильности которых мы уверены». Именно эти строки были совершенно справедливо расценены партией как стремление при подходящем случае продолжить борьбу, как политическое двурушничество.    

XVI съезд ВКП(б) (Стенотчет. Гиз. 1930 год).

В период между XV и XVI съездами ВКП(б) партии пришлось снова вести серьезную борьбу с очередной оппозицией, на этот раз бухаринско-рыковской.

И, как всегда при оппозиции, одним из излюбленных, если не самым излюбленным, доводом на сей раз уже бухаринско-рыковской группировки сказалось утверждение в том, что

«нельзя в достаточной степени использовать ни демократию, ни самокритику, нельзя потому, что сама демократия и сама самокритика используются для решительного и немедленного преодоления любого оттенка мнений. В соответствии с этим (то есть преодолением любого и всякого оттенка) определяется и весь кадр работников партаппарата. Все это неизбежно сильно затрудняет деловое обсуждение вопросов» (стр. 89).

«Мы против того, чтобы единолично решались вопросы партийного руководства. Мы против того, чтобы контроль со стороны коллектива заменялся контролем со стороны лица, хотя бы и авторитетного» (стр. 203).

Если мы попытаемся коротко подытожить борьбу партии с оппозицией по вопросам организационного построения нашей партии, то мы увидим, что все атаки оппозиционных элементов и групп сводились к тому, что в партии-де нет коллективного руководства, замененного единоличием, диктаторством, что в ней господствует военная дисциплина, при которой подавляется всякая самодеятельность и творческая инициатива членов партии, имеющих ту или иную точку зрения, отличную от официальной, принадлежащей «диктатору». Все оппозиционные элементы выступали против «теории вождя», «культа вождя», «культа личности». Все оппозиционные элементы, как панацею от всех бед в партии, выдвигали на первый план коллективное руководство, внутрипартийную демократию, толкуя их так, что выходило, что без свободы слова в партии для всех и всяческих оппозиционных групп, без ГАРАНТИРОВАННОГО партией права на то, что люди, выдвигающие, пропагандирующие и защищающие взгляды, отличные от взглядов большинства партии, — не могло быть и речи о коллективности руководства и внутрипартийной демократии.

История партии учит нас тому, что партия никогда (до XXII съезда) не шла на поводу оппозиционных демагогов, пытавшихся подкупить партию красивыми словами о демократии, о свободе мнений и т.д.

Партия помнила неоднократные категорические указания В.И. Ленина о том, что

«воля десятков и сотен тысяч может выразиться в одном лице. Эта сложная воля вырабатывается советским путем.

Нужно больше дисциплины, больше единоличия и больше диктатуры. Без этого нельзя и мечтать о большой победе...» (т. 30, стр. 472, 480).

«...Я оставляю в стороне вопрос, пользуется ли генеральный прокурор единоличной властью или делит эту власть с Верховным трибуналом и коллегией Наркомюста, ибо этот вопрос совершенно второстепенный и может быть решен так или иначе в зависимости от того, доверяет ли партия одному лицу громадную власть или распределяет эту власть между указанными тремя инстанциями» (Подч. — ГМ, т. 33, стр. 328-329).

«Военные победы легче, чем победа хозяйственная. Победить Колчака, Юденича, Деникина было много легче, чем победить старые мелкобуржуазные привычки, отношения, навыки, хозяйственные условия, отстаиваемые и воспроизводимые миллионами и миллионами мелких хозяев рядом с рабочими, вместе с ними, среди них.

Чтобы победить здесь, нужно больше выдержки, больше настойчивости, больше упорства, больше систематичности в труде, больше организаторского и административного искусства в большем масштабе» (т. 30, стр. 330).

«Государство, это область принуждения. Сумасшествием было бы отрекаться от принуждения, особенно в эпоху диктатуры пролетариата. “Администрирование” и администраторский подход к делу здесь обязательны. Партия — это непосредственный правящий авангард пролетариата, это — руководитель. Исключение из партии, а не принуждение, вот специфическое средство воздействия, средство очишения и закала авангарда» (т. 32, стр. 76).

«У нас есть люди, которые говорят по поводу военной дисциплины: “Вот еще! К чему это?” Такие люди не понимают положения России и не понимают, что на фронте кровавом борьба у нас кончается, а на фронте бескровном начинается, и тут не меньше нужно напряжения, сил и жертв, и ставки тут не меньше и сопротивление не меньшее, а гораздо большее... Не делайте себе никаких иллюзий. Чтобы победить, нужна величайшая борьба, нужна железная военная дисциплина. Кто этого не понимает, тот ничего не понял в условиях сохранения рабочей власти и приносит своими соображениями большой вред этой самой рабоче-крестьянской власти» (т. 30, стр. 405).

Много сил затратил В.И. Ленин на борьбу с теми, кто считал, что там, где есть коллегиальность — там демократия, а там, где единоначалие, «диктаторство» — там нет демократий, там нельзя говорить о советском, социалистическом принципе управления — о принципе демократического централизма.

«Коллегиальность необходима для решения дел государства рабочих и крестьян. Но всякое раздувание коллегиальности, всякое извращение се, ведущее к волоките, к безответственности, всякое превращение коллегиальных учреждений в говорильни является величайшим злом, и с этим злом надо покончить во что бы то ни стало, как можно скорее, не останавливаясь ни перед чем.

Дальше абсолютно необходимого минимума коллегиальность не должна идти ни в отношении числа членов коллегии, ни в отношении делового ведения работы, воспрещения “речей”, наибольшей быстроты обмена мнений, сведения его к осведомлению и к точным практическим предложениям.

Всякий раз, когда к тому представляется хотя бы малейшая возможность, коллегиальность должна быть сведена к нулю, к самому краткому обсуждению только самых важных вопросов в наименее широкой коллегии, а практическое распоряжение учреждением, предприятием, делом, задачей должно быть поручаемо одному товарищу, известному своей твердостью, решительностью, смелостью, уменьем вести практическое дело, пользующемуся наибольшим доверием...» (т. 29, стр. 403).

В.И. Ленин писал:

«Недавно... возник вопрос о том, насколько единоличная распорядительная власть (власть, которую можно было бы назвать властью диктаторской) совместима с демократическими организациями вообще, с коллегиальным началом в управлении — в особенности, и — с советским социалистическим принципом организации — в частности. Несомненно, что очень распространенным является мнение, будто единоличная диктаторская власть несовместима ни с демократизмом, ни с советским типом государства, ни с коллегиальностью управления. Нет ничего ошибочнее этого мнения. (Подчеркнуто мной. — ГМ.)

...Вопрос встал действительно громадного значения: во-первых, вопрос принципиальный, совместимо ли вообще назначение отдельных лиц, облекаемых неограниченными полномочиями диктаторов, с коренными началами Советской власти; во-вторых, в каком отношении стоит этот случай — этот прецедент, если хотите, — к основным задачам власти в данный конкретный момент.

Что диктатура отдельных лиц очень часто была в истории революционных движений выразителем, носителем, проводником диктатуры революционных классов, об этом говорит непререкаемый опыт истории. С буржуазным демократизмом диктатура отдельных лиц совмещалась несомненно. Но в этом пункте буржуазные хулители Советской власти и их подголоски проявляют всегда ловкость рук... и говорят: с вашим большевистским (то есть не буржуазным, а социалистическим) советским демократизмом личная диктатура абсолютно несовместима.

Рассуждения из рук вон плохие. Если мы не анархисты, мы должны признать необходимость государства, то есть принуждения для перехода от капитализма к социализму, форма принуждения определяется степенью развития данного революционного класса, затем такими особыми обстоятельствами, как например, наследие долгой и реакционной войны, затем формами сопротивления буржуазии... Поэтому решительно никакого принципиального противоречия между советским (то есть социалистическим) демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет. Отличие пролетарской диктатуры от буржуазной состоит в том, что первая направляет свои удары ...в интересах... большинства, а затем в том, что первую осуществляют — и через отдельных лиц — не только массы трудящихся и эксплуатируемых, но и организации, построенные так, чтобы именно такие массы будить, поднимать к историческому творчеству (советские организации принадлежат к этого рода организациям).

...Всякая крупная машинная индустрия — то есть именно... источник и фундамент социализма — требует безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей. И технически, и экономически, и исторически необходимость эта очевидна, всеми думавшими о социализме всегда признавалась как его условие. Но как может быть обеспечено строжайшее единство воли? — Подчинением воли тысяч воле одного.

Это подчинение может, при идеальной сознательности и дисциплинированности участников общей работы, напоминать больше мягкое руководство дирижера. Оно может принимать резкие формы диктаторства, если нет идеальной дисциплинированности и сознательности... Вот этот переход от одной политической задачи к другой, по внешности на нее совсем не похожей, составляет нею оригинальность переживаемого момента. Революция только что разбила самые старые, самые прочные, самые тяжелые оковы, которым из-под палки подчинялись массы. Это было вчера. А сегодня та же революция и именно в интересах ее развития и укрепления, именно в интересах социализма, требует беспрекословного повиновения масс единой воле руководителей... Понятно, что такой переход немыслим сразу. Понятно, что он осуществим лишь ценой величайших толчков, потрясений, возвратов к старому, громаднейшего напряжения энергии пролетарского авангарда, ведущего народ к новому» (т. 27, стр. 237—239).

Находятся товарищи, которые запевают старую песню и говорят, что подобные высказывания В.И. Ленина относились им только для периода военного коммунизма, только для периода нэпа и т.д.

Сам же В.И. Ленин учил:

«Коллегиальность — школа управления. Нельзя же все время сидеть в приготовительном классе школы» (т. 30, стр. 428).

Коллегиальность в лучшем случае дает громадную растрату сил и не удовлетворяет быстроте и отчетливости работы...» (т. 30, стр. 285—286).

«В переживаемый нами момент, когда Советская власть и диктатура достаточно укрепились, когда подготовка масс функционированием советских учреждений к самостоятельному участию во всей общественной жизни достаточно произведена, — ...на очередь выдвигается задача строжайше отделить дискуссии и митингования от беспрекословного выполнения всех предписаний руководителя. Это значит — отделить необходимую, полезную подготовку масс к проведению известной меры и к контролю за ее проведением — отделить от самого этого проведения» (т. 27, стр. 430).

Находятся люди, которые возражают и говорят, что В.И. Ленин, ратуя за единоначалие, за «диктаторство», за беспрекословное подчинение воли десятков тысяч воле одного лица, имел в виду лишь производственные отношения, лишь отношения между руководителями и подчиненными в процессе труда на производственных предприятиях, лишь в хозяйственных вопросах.

Так ли это? Действительно ли вождь нашей партии имел в виду только отношения производственные, или же он имел в виду и партию, как «непосредственный правящий авангард пролетариата», как руководитель всей, в том числе и хозяйственной, деятельностью пролетарского государства?

Попробуем найти ответ на этот очень важный и интересный вопрос у самого Владимира Ильича, —

«В тезисах т.т, Осинского, Максимовского и Сапронова... все — сплошное теоретическое искажение. Они пишут, что коллегиальность в той или другой форме составляет необходимую основу демократизма. Я утверждаю, что за 15 лет предреволюционной социал-демократии ничего похожего вы не найдете. Демократический централизм означает только то, что представители с мест собираются и выбирают ответственный орган, который и должен управлять. Но как? Это зависит от того, сколько есть годных людей, от того, сколько есть хороших “администраторов”. Демократический централизм заключается в том, что съезд проверяет ЦК, смещает его и выбирает новый» (т. 30, стр. 430).

По прямому смыслу слов В.И. Ленина, связывать вопрос о коллегиальности, коллективности с принципом демократического централизма — основным принципом организационного построения пролетарской партии — есть «сплошное теоретическое искажение», «чудовищная принципиальная нелепость».

В письме Е М. Александровой В.И. Ленин говорил:

«Вы добиваетесь, если я не ошибаюсь, единовластия и “твердой руки”. Дело доброе, и Вы в тысячу раз правы, что нам именно это нужно» (т. 34, стр. 131).

В.И. Ленин неоднократно указывал на то, что

«волю КЛАССА иногда осуществляет диктатор, который один иногда более сделает и часто более необходим» (т. 30, стр. 444). (Выделено мной. — Г.М.)

Выходит, что В.И. Ленин распространял единоличие и на партийную работу? По-моему, это действительно так, и иначе, в реальных, жизненных условиях, быть и не может.

Партия избирает съезд — собрание делегатов с мест. Съезд, руководствуясь соображениями политического и делового характера, избирает Центральный Комитет в составе нескольких десятков наиболее авторитетных и уважаемых членов партии — высший исполнительный и распорядительный орган партии в междусъездовский период. Центральный Комитет, ло Уставу, не менее одного раза в полугодие собирается на свои пленарные заседания — пленумы Центрального Комитета. «Центральный Комитет избирает: для руководства работой ЦК между его Пленумами — Президиум (Политбюро) для руководства текущей работой, главным образом по подбору кадров и организации проверки исполнения, — Секретариат» (Устав КПСС).

Все исполнительные и распорядительные органы партии — Центральный Комитет, Секретариат, Политбюро (Президиум) — целиком и полностью подотчетны съезпу партии, перед ним ответственны.

В Уставе КПСС полностью проведен ленинский принцип демократического централизма, ленинское указание на максимальную оперативность руководства, указание «о сведении до минимума» коллегиальности, «необходимой для делового обсуждения работы, воспрещения “речей”, наибольшей быстроты обмена мнений, сведения его к осведомлению и к точным практическим предложениям».

От многотысячного съезда — к Центральному Комитету с несколькими десятками членов, от Центрального Комитета — к Президиуму, то есть к 10—12 членам Центрального Комитета — такова ленинская схема управления Коммунистической партией Советского Союза.

Случайно ли, говоря о генеральном секретаре нашей партии, В.И. Ленин указывал на него как лицо, «сосредоточившее в своих руках необъятную власть»?

Нет, не случайно. Это утверждение В.И. Ленина, по-моему, лишь еще раз подтверждает его, опирающуюся на реальную жизнь, мысль о том, что «нам нужно единовластие и “твердая рука”», о том, что «волю класса иногда должен осуществлять диктатор, который более сделает и более необходим».

В.И. Ленин не делал себе никаких иллюзий насчет того, что генеральный секретарь нашей партии обязательно должен быть и будет идеальным коммунистом и идеальным человеком, что он будет полностью застрахован от тех или иных промахов и ошибок в своей работе, что он будет абсолютно свободен от чувств личной неприязни, недоверия к тому или иному товарищу по работе и т.д. и т.п.

Вождь и основатель нашей партии непоколебимо верил в силу и революционный дух трудящихся, пролетариата, в ум, честь и совесть нашей эпохи — в пролетарскую коммунистическую партию.

Великий марксист даже на миг не мог представить себе такого положения в пролетарской партии, когда один или несколько десятков, или даже тысяч человек, могли бы вертеть партией как игрушкой в своих личных и корыстных целях, могли бы в своей руководящей и распорядительной работе проводить политику, идущую наперекор стремлениям миллионной партии.

Трудно поверить, да и, с точки зрения жизненной правды, невозможно поверить в то, что на протяжении двух десятилетий миллионная революционная партия руководилась и управлялась тиранами и деспотами, которым каким-то чудом удавалось обводить партию вокруг пальца, как слепого котенка. Трудно, невозможно верить в то, что в миллионной партии коммунистов не нашлось ни одного честного коммуниста-ленинца (если не причислять к таковым членовтроцкистско-зиновьевско-бухаринских террористических групп), который бы не нашел в себе мужества убрать с нашей дороги подобного человека.

Я говорил и считаю нужным повторить еще раз, что линия XXII съезда КПСС заводит нас в такие дебри обывательщины, из которых нет выхода.

Линия XXII съезда не только не подтверждает марксистско-ленинского учения о партии и есвождях, о роли личности и народных масс в истории, а наоборот, начисто отвергает это учение.

В.И. Ленин учил:

«...Решают массы, которые, если небольшое число людей не подходит к ним, ...с этим небольшим числом обращается не слишком вежливо» (т. 31, стр. 257).

Партия во главе со своим вождем В.И. Лениным прекрасно это понимала и, именно исходя из принципов демократического централизма, из марксистского учения о партии и о ее вождях, — не боялась единоличия и «диктаторства», зная, что она всегда, на очередном съезде партии или Пленуме Центрального Комитета, может дать надлежащую оценку действиям того или иного лица, сделать из этой оценки соответствующие выводы и одобрить или пресечь деятельность этого лица, если оно совершает крупные ошибки или встало на путь злоупотребления своей властью.

Встать на иную точку зрения — это значит признать, что большинство членов руководящих органов партии Центрального Комитета, Комиссии Партийного Контроля, Президиума (Политбюро) ЦК, его Секретариата, как, впрочем и большинство руководителей местных органов власти, состояло из людей, которые или были запуганы до бесчувствия, или мирились с существовавшим в партии (по XXII съезду) антипартийным, антиленинским режимом, или из тех, которым этот кровавый и палочный (по XXII съезду) режим был на руку и которые только поэтому на протяжении более двух десятков лет оказывали «доверие» и поддержку Сталину и почти постоянному составу Политбюро (Президиума) Центрального Комитета.

Это ли защита ленинской партии и организационных принципов ее построения, о которых так много и так «красочно» говорили на XXII съезде?

Нет, это — их опровержение, это возродившаяся с новой силой гнилая теорийка Троцкого об аппарате и «аппаратчиках».

Наша партия всегда зорко оберегала марксистско-ленинские принципы своей организационной структуры, никогда не противопоставляла вождей — партии, партию — классу.

Мне кажется, что не лишним будет вспомнить, что в свое время говорили такие ярыеотвергатели «теории вождя», «культа вождя», как Зиновьев и Каменев.

Вот что они говорили, например, на XIII съезде партии:

«...Без Ленина, без светильника, без самой гениальной головы на земле приходится нам решать те громадной важности вопросы, от которых зависят судьбы нашей партии, и не только ее одной. До сих пор мы могли действовать прямо и буквально по Ленину...» (стенотчет съезда, стр. 37).

«...Партия доверяет своему ЦК, и ЦК гордится этим. Однако у нас нет такого положения, чтобы партия с закрытыми глазами все одобряла, Да этого не было и раньше. Но раньше у нас был такой колоссальный политический и моральный авторитет одного вождя, который все покрывал...» (там же, стр. 248 — Зиновьев).

А на XII съезде (в 1923 году), —

«Товарищи, наш съезд собрался с некоторым опозданием... Мы все твердо рассчитывали на то, что и в сегодняшний день на эту трибуну взойдет не кто иной; как Владимир Ильич, и мы будем слушать его речь, которая бы, как всегда, определила путь... на годы. Нечего напоминать, какое значение всегда имела на наших съездах вводная политическая речь Владимира Ильича. Когда мы ездили на эти съезды, мы прежде всего имели в виду послушать именно эту речь, так как мы заранее знали, что получим в ней не только уточненный опыт прошлого времени, но получим твердые указания и на будущее. Вы понимаете, с какой жаждой мы всегда выслушивали эту речь — жаждой, которая напоминает жажду человека, в летний, знойный день припадающего к глубокому, ясному ключу, чтобы напиться?! Мощным прожектором Владимир Ильич освещал путь, лежащий перед партией, со всеми его извилинами, со всеми его трудностями на предстоящем этапе» (Стенотчет XII съезда, изд. «Красная новь», 1923 год, стр. 6 — Зиновьев).

«Товарищи, две опасности угрожают нам, особенно, сейчас, когда, может быть, еще на ряд месяцев мы вынуждены будем работать без Владимира Ильича. Первая опасность — это, если у нас не будет ясности в решениях. Полбеды было раньше, когда на съездах проходили решения, сформулированные не вполне ясно. Когда возникало сомнение — был человек, который мог истолковать их от имени всей партии. И мы знали, что это толкование есть действительно толкование всей партии» (там же, стр. 46).

«Этот съезд проходит без того, кто учил нас марксизму, кто учил нас революционной тактике пролетариата, кто своей личностью, своими идеями сплачивал воедино рабочий класс и крестьянство, кто н продолжение 25 лет провел строгую учебу партийной дисциплине.

На этом съезде Владимир Ильич не смог присутствовать, но все то, что уже проделал съезд, показывает, что хотя физически Владимира Ильича нет в этом зале, но идейно и фактически он руководит этим съездом. Его заветы выполняем мы, принимая свои решения. С его учением сверялись каждый раз, когда перед нами ставилась та или иная проблема, тот или иной трудный вопрос. Мысленно каждый из нас спрашивал себя: а как бы ответил на это Владимир Ильич?...» (стр. 479 — Каменев).

Вспомним, как те же Зиновьев, Каменев и компания говорили о внутрипартийной демократии, о внутрипартийном режиме на XII и XIII съездах РКП(б), отвечая на нападки оппозиционеров — сторонников Троцкого:

«...Товарищ Лутовинов ни словом не критиковал политики партии. А что он сказал? Партия вгоняет в подполье критику. Какую критику?.. Можно ли требовать от ЦК, чтобы он людей, не имевших мужества выступить от своего имени, принудил легализироваться? К этому сводятся упреки товарища Лутовинова, если не останавливаться на некоторых принципах, которые он выдвигал о свободе критики...» (стенотчет съезда, стр. 122 — Радек).

«Мы знаем, что нас обвинили в том, что ради всяких целей... политика партии направляется нами не во имя определенных идей, а теми или иными групповыми комбинациями... Указывали, что раздуваются разногласия, что было бы лучше, если бы об этом не говорить... Эта точка зрения абсолютно неверна.

Мы живем в стране, в которой не только существует диктатура пролетариата, но в которой мы принуждены развитие собственной внутрипартийной демократии держать в определенных рамках. И мы знаем, почему это нужно делать, и мы убеждены, что только совершенно безответственные демагоги (подч. — Г.М.) могут оспаривать необходимость этого в стране, где пролетариат и коммунистическая партия держат в своих руках диктатуру, окруженные не только международной буржуазией, но и мелкобуржуазной и нэповской стихией внутри своей собственной страны. При этих условиях каждая строчка, каждый оттенок мысли должен быть внимательно проанализирован. Только по этому можно судить о тех процессах и настроениях, которые зреют в глубине нашей партии, и, если их учитывать не будем, мы попадем через один-два месяца впросак» (стр. 139—140 — Каменев).

«Все жалобы на слишком диктаторский характер поведения ЦК сводились у Косиора к тому, что ЦК не дает возможности выявить коллективное мнение, а у т.Лутовинова к тому, что некоторые группировки... загнаны в подполье.

Товарищи с мест, как у нас происходит обсуждение любого хозяйственного вопроса? Не жуем ли мы его в наших партийных комитетах, на собраниях организаторов и агитаторов, в президиумах исполкомов, в профсоюзах и т.д.? Какие еще другие формы можно придумать для выявления коллективного творчества? Эти жалобы — пустые жалобы, и вызываются они, по моему мнению, не тем, что нет возможности выяснить коллективную мысль, а тем, не в обиду будет сказано, что у жалующихся товарищей есть мысли, которые к партии никак не прививаются. Но тут партия не при чем, внутрипартийная демократия тоже не при чем» (стр. 147 — Евдокимов)

«Тов. Косиор остановился на том, что ЦК не ведет общей линии, а ведет групповую политику. Что это такое? Если в ЦК имеется определенная руководящая группа товарищей, то мы знаем, что это не страшно Это нормально... Мы знаем не только взаимоотношения между партией и рабочим классом, но и те отношения, которые должны существовать между партией и ее вождями. Партия не может быть без вождей. Партия, которая не имеет хороших вождей, распадается. Партия, которая дискредитирует своих вождей, неизбежно ослабляется, дезорганизуется...

Что значит коллективный опыт? ...Мы ни в коей мере не можем добиваться коллективного опыта, который имеется в партии эсеров, где столько же тактических линий, сколько эсеров...

Нам такой коллективный опыт не нужен. В этом отношении нас опыт научил, как нужно бороться и побеждать своих врагов. Дальше, кажется т. Лутовинов говорил о казарменном режиме. Это, товарищи, или демагогия, или полнейшая беспринципность. Что значит казарменный режим? Надо раскрыть скобки. Наши враги так называют железную дисциплину, которая существовала, существует и будет существовать в нашей партии...

В конечном счете, на мой взгляд, все упирается в организационные вопросы. Одни товарищи склонны напирать на слово “демократический", другие делают ударение на слове “централизм”. Меньшевики и те мелкобуржуазные группы, с которыми нам приходилось сталкиваться, всегда склонны были много говорить о демократизме. Мы же всегда принципы демократии подчиняли революционной целесообразности. Это мы будем делать и вдальнейшем» (стр. 155—156 —Рютин).

«...Тов. Косиор, опять-таки явно не от себя одного, требовал одного, как он выражался: отменить исключительный закон, состоящий в том, что у нас запрещены организованные фракции и группировки... Это — не исключительный закон, это орудие самозащиты пролетарской партии, которая со всех сторон окружена разлагающим и мелкобуржуазным влиянием. В нашей партии достаточно свободы для обсуждения любого мнения. Только тот, кто хочет разлагать партию, не получит свободы...

Мы спорили о крупных организационных вопросах. Это, конечно, вопросы очень трудные... НоОсинскому ясно, почему все это происходит: они, мол, не хотят выпускать власть. Он даже берется назвать главного зачинщика, который боится за власть.

Тов. Осинский! Бросьте это! Неужели вы не можете поверить, что каждый из нас, как и вы, прежде всего радеет о благе партии и ни о чем другом? Власти у нас, если уж на то пошло, у каждого хоть отбавляй, и никто не чувствует тоски по власти» (из заключит, слова Зиновьева).

Здорово говорил и Бухарин —

«Основной аргумент т. Косиора направлен против постановления одного из предыдущих съездов, а именно постановления, касающегося запрещения группировок. Это вопрос, товарищи, который лично я считаю довольно важным, если мы будем его рассматривать и обсуждать, то, мне кажется, нужно решить, чего же хотят эти товарищи. Товарищи вроде Косиора хотят превратить нашу централизованную партию в федерацию различных группировок, которые могут между собой блокироваться, когда это нужно, которые будут вступать между собой в известного рода взаимоотношения, но которые в общем и целом будут представлять из себя решительно все, что угодно, но только не большевистскую партию...

Посмотрите, чем аргументировал т. Лутовинов... Тов. Лутовинов говорит: “Если появляются всякого рода анонимные тезисы, если анонимно приходится издавать какие-то платформы, то лишь потому, что в нашей РКП не существует возможности нормальным путем высказывать своих соображений, точки зрения по тем или иным вопросам”. Соображения соображениям рознь... Если бы мы на минуту допустили, что у нас в партии “нормальным путем” высказывались такие соображения, как соображения т. Лутовинова, мы были бы последнимидураками... Мы должны сохранить всю нашу старую революционную добродетель. Мы отличались от вссх остальных группировок, которые говорили: “Зачем шнуровать мысль, вы нарушаете принцип свободы!” Извините. На это тов. Ленин отвечал: “Мы — союз людей, которые устроили добровольное объединение на основе определенной платформы, и если желают нормально высказывать мысли, которые идут вразрез с этим, благоволите стать за борт нашей организации”. И это ненормальное требование, чтобы у нас “нормальным” путем высказывались совершенно антибольшевистские мысли» (стр. 170—173 — Бухарин).

Обратимся к XIII съезду.

Какие точные, твердые и верные слова находили тогда Зиновьев, Каменев, Бухарин и прочие по поводу вышеприведенных статей и писем Троцкого под общим названием «Новый курс»! Грешно было бы не вспомнить эти слова.

«Впервые в истории нашей революции, по крайней мере после Октября, мы имели положение, когда между съездами, посередине года, делалась попытка либо изменить политику ЦК коренным образом, либо даже изменить самый состав ЦК, перепрячь лошадей на ходу...

Нам нужна монолитность в тысячу раз большая, чем до сих пор... Нам нужна еще более железная сшоченность, чем это было до сих пор, и мы не можем позволить себе идти так далеко, чтобы допускать свободу фракций и даже свободу группировок... “Демократия”, “секретарский бюрократизм”! Вы помните крики оппозиции. Ответ — ленинский призыв!

...Самое умное и достойное большевика, что могла бы сделать оппозиция, — это то, что делает большевик, когда ему случится совершить ту или иную ошибку, — выйти на трибуну партийного съезда к партии и сказать: Я ошибся, а партия была права» (Стенотчет XIII съезда, стр. 37—116 — Зиновьев).

В своем заключительном слове на съезде Зиновьев прямо сказал, «что в “Новом курсе” Троцкого нет ни грана большевизма». Очень показателен и тот раздел заключительного слова Зиновьева, в котором он останавливается на вопросе о фракциях и группировках, на проблеме внутрипартийной демократии.

«Что 46 стояли за группировки — это общеизвестно. Разве вы не помните, как товарищ Крыленко, наш первый помощник верховного прокурора республики, требовал в печати, чтобы была юридическая формулировка, что такое фракция и что такое группировка (смех), ибо без этого вообще нечего-де, говорить о демократии... Мы ere нуждаемся в юридических формулировках. Дело не в словесных спорах. Мы, прошедшие школу совместной борьбы с меньшевиками, сидевшие помногу лет вместе с ними в ЦК, знаем, что такое фракция и группировка, без юридических определений. Когда мы сидели в меньшевистском ЦК, тогда мы прибегали к этому приему: “А что есть фракция? Разве мы не имеем права выступить как группа единомышленников?” и т.д. Да, товарищи, это было вполне приемлемо и уместна, когда мы, волею судеб, в определенной исторической обстановке, были вынуждены до поры до времени сидеть с меньшевиками в одном ЦК, — использовать всякую возможность, чтобы оттеснить мелкую буржуазию и выкристаллизовать пролетарскую партию. Но, извините, когда теперь некоторые товарищи прибегают к тем же самым мерам по отношению к нашему, большевистскому ЦК, то, товарищи, позвольте им этого не позволить...

Мне кажется, что негоже нам играть в прятки. Правильно сказал товарищ Сталин, что все мы ценим совместную работу с т. Троцким... мы все готовы сделать все возможное для того, чтобы совместная и дружная работа шла, но не такая, которая Станиславу Ивановичу (Косиору. — ГМ)позволяет писать: “А в Политбюро у вас есть единство?”

...Мы ручаемся, что если они будут нападать на партию, как нападали раньше, или даже во сто крат слабее, чем нападали, то они еще раз спознаются с нашими “невегетарианскими” свойствами. Они должны знать, что если они считают, что имеют право говорить о политике ЦК как гибельной для страны, то мы имеем полное право, как революционеры, поставленные на пост руководства величайшей из рабочих партий, доказать перед рабочим классом и страной, что они не ведают, что творят, или не понимают, что говорят. И мы будем делать это со всей страстью революционеров, а не руководствуясь “любовью к ближнему”... Когда они хотят будоражить партию против ЦК в труднейший момент, позвольте им дать сдачу втрое.

...Тов. Троцкий сказал: трудности еще будут... Если они наступят, — скажите, тогда где вы будете, на чьей стороне?..

Мы требуем гарантии против того, чтобы эти будущие трудности, которые могут повториться, не были использованы, против того, чтобы поднять новую бучу против партии»(стр. 248 и далее).

«Спор начался с того момента, когда т. Троцкий, не удовлетворенный единогласно принятой резолюцией, апеллировал к партии помимо ЦК... Т. Троцкий вместо реформ предпочел в партии сделать революцию... Это он преподнес партии в своем письме — в письме, в котором констатировал опасность перерождения верхушки, клеймил верхушку как законченное выражение аппаратного бюрократизма, в котором призывал партию “подчинить себе свой аппарат”, в котором упрекал аппарат в том, что он готовится бюрократически свести резолюцию ЦК на нет, и в котором, наконец, указывал те резервные силы, какие должны осуществить “лечение” против загнивающей верхушки и бюрократизма аппарата... — в лице молодежи, получившей название “барометра". Это есть, в общем, элементы, которые свидетельствуют о том, что вместо пути партийной реформы на почве резолюции 5 декабря перед нами была попытка произвести внутрипартийную революционную перестановку сил.

...Если товарищ Троцкий сказал, что он выполнил свой долг, когда мысль свою отстаивал перед партией, он был прав... Но есть и партии долг: долг поправлять всякого, который ошибается...» (стр. 211 — Каменев).

Спрашивается, что же случилось с Зиновьевым, Каменевым и иже с ними после XIII съезда, на котором они с такой решительностью отстаивали ленинские организационные принципы, — что же с ними случилось, что на

XIV и XV съездах они вдруг перевернулись на 180 градусов и с еще большим ожесточением, чемло этого Троцкий и его единомышленники, стали сами атаковать эти принципы, выдвигая против них, под видом их защиты, те же самые аргументы, что и Троцкий, и прибавляя к ним новые?

А случилось то, что между Зиновьевым и Каменевым, с одной стороны, и остальными членами Центрального Комитета, с другой, после XIII съезда партии на почве новых экономических затруднений в стране обнаружились серьезные политические разногласия.

Вообще, следует заметить одно очень важное обстоятельство, вытекающее из изучения истории КПСС, а именно, тот факт, что возникновение в партии того или иного оппозиционного течения всегда возникало, всегда оказывалось связанным с каким-либо крупным переломным моментом в ходе исторического развития революции.

В частности, оппозиция Троцкого была связана с болезнью В.И. Ленина и возникшими в это время значительными трудностями в проведении смычки между городом и деревней; оппозиция Зиновьева—Каменева — со смертью В.И. Ленина и с усугублением экономических трудностей строительства социализма, приведших их к «теории» о невозможности построения социализма в одной стране; оппозиция Бухарина—Рыкова—Томского — с новыми экономическими затруднениями, в частности, в сельском хозяйстве, их, если можно так выразиться, «испугом» перед лицом провозглашенной партией политики ликвидации кулачества как класса.

Изучение истории нашей партии со всей очевидностью показывает, что общей и непременнойчертой всех оппозиций, то есть меньшинств в партии, было перерастание политических разногласий в разногласия организационные.

Все «оппозиции» и оппозиционные группировки, как только они оказывались в меньшинстве в партии по выдвигаемым ими ПОЛИТИЧЕСКИМ вопросам, немедленно и неотвратимо начинали обвинять большинство в «затыкании рта», в репрессиях, в нарушениях внутрипартийной демократии и т.д., немедленно и неотвратимо они начинали противопоставлять партию ее аппарату, отрывать партию от ее аппарата, от ее признанных вождей; немедленно и неотвратимо все эти оппозиционные группы и группки поднимали крик о коллективном руководстве в партии, о демократическом централизме, обвиняя вождей партии в диктаторстве, в единоличии и произволе.

И самое интересное то, что при всем том они «забывали» то, что сами говорили и доказывали в прошлом — когда они шли с большинством.

Эта общая, непременная, характерная черта всех оппозиционных группировок — бичевать противников ленинских принципов руководства и управления пролетарской партией, находясь в большинстве, находясь в составе ее руководящей верхушки, и кричать «караул!», чувствуя шаткость своих позиций и очутившись по воле партии в меньшинстве, — эта черта совершенно явственно прослеживается уже между позицией Зиновьева и Каменева на XII и XIII съездах, когда они вместе с партией отбивали атаки Троцкого, и между их позицией на XIV и XV съездах, когда по поднятым перед партией политическим вопросам они оказались в оппозиции.

Возьмем бухаринско-рыковскую, т.н. «правую оппозцию».

Вот что говорили главари этой оппозиции на XIV и XV съездах, то есть тогда, когда они не имели еще «оппозиционных» разногласий с партией и выступали вместе с партией против Зиновьева, Каменева и компании.

«Насчет демократии позвольте сказать. Я записку с вашей стороны получил, и т. Наумов этот вопрос разводил: как, помилуйте, у нас того-то сняли — разве это демократия? У нас то-то сделали — разве это демократия? Мы папки распространяли и прочее, нас покарали — разве это демократия?

На первый взгляд все кажется очень убедительным. Так вот, товарищи, позвольте мне... (Кашляет, голос с места: «Поперхнулся!») Я, может быть, сперва поперхнулся, но в конечном счете я вас — идейно, конечно, — проглочу (Смех). Так вот, товарищи, это действительно годится для малых детей, как они ставят вопрос о демократии. Вот представьте себе, если бы у нас в партии появились люди, которые открыто проповедовали бы меньшевистские взгляды, что бы вы сделали? (Голос с места: «Их выгнали бы из партии».) Их бы выгнали из партии. Это было бы демократично или нет? Что, у вас не хватает слов ответить? Не знаете? Не подумали?.. Так вот, товарищи, я вам объясню. Это было бы в высшей степени недемократично с точки зрения демократии, которая включает этих лиц.

Позвольте по существу дела поставить вопрос. Что, по-вашему, наша партийная дисциплина предполагает, что любой товарищ может положить ноги на любой стол и проделывать все, что его душеньке угодно? Ничего подобного. Разве ваша демократия предполагает, что решения партсъезда выставляются, а потом на них плюют? Это с каких пор стало? Я, по крайней мере, никогда не слыхал, чтобы в основу ленинизма, в основу принципа демократического централизма вводились такие вещи. До сих пор основа нашего демократизма состояла в том, что у нас обсуждают, но когда вопрос решен, это решение выполняют...

Я должен вам сказать, что до сих пор у нас всегда считалось, что наша партия — в этом одна из составных частей ленинизма — есть единая, монолитная, организационная крепость, вырабатывающая совершенное единство воли и т.д. Это мы доказали в полемике с троцкистами до хрипоты наших голосов. А вы что сделали? Вы не замечаете, как вы уже лежите на самом дне. Вы предложили блок всем фракциям и группировкам, с которыми боролся Ленин. Тов. Зиновьев вышел и кричал на съезде: я тону, тону! Тов. Шляпников, т. Сафронов, т. Дробнис, спасите и выручайте! Вот что было здесь на съезде. Вы выдвинули лозунг группировок, вы выдвинули лозунг фракций, лозунг “свободы” дискуссии, вы выдвинули лозунг превращения нашей стальной партии в федерацию группочек — вот что вы выдвинули. Я утверждаю, что на этот путь разрушения партии мы не пойдем» (Стенотчет XIV съезда, стр. 850—857, — Бухарин).

«Теперь к нам приходят сюда и начинают рассказывать о демократии, о зажиме и т.д... Немножечко демократии всегда украшает сановника в оппозиции. В этом логика всякой оппозиции. Смотрите, товарищи, как скучно это повторяется. Не так ли давно мы слышали от Зиновьева и Каменева самые мудрые, самые большевистские и ленинские речи об опасности фракционной борьбы в правящей партии? Слышали об опасности “оттеночков”, “группировочек”, об опасности перманентной дискуссии. Слышали мы все это? Слышали... А что они теперь говорят?.. Ну, благодарим вас. Если хотите, чтобы не было никаких сомнений, мы заявляем, что остаемся на старой позиции в этом вопросе.

...Ленинизм будет выхолощенным учением без той его части, где говорится о классе и партии, о роли партийных инстанций. А вы это забыли. Я очень жалею, что ни Зиновьев, ни Каменев, ни т. Крупская не рассказали нам о ленинском толковании того, что такое партия, стоящая у власти, каковы ее задачи, каковы опасности положения партии, находящейся у власти, в капиталистическом окружении.

...Партия не есть нечто отвлеченное, бесформенное, где борются разные мнения, течения и т.д. Нет. Вы пришли на съезд, избрали ЦК, обсудили линию, дали ее, а после этого надо слушать ЦК.Так кажется? Так. Это — то, что называется демокра-тичсским централизмом, ленинским демократическим централизмом. А здесь делается попытка подменить его чем-то другим.

Нам говорят: теперь необходима свобода мнений. Это не удастся. Вот в чем секрет того, что вокруг Сталина образовалось большинство. В этом секрет. А вы думали — в чем-нибудь другом? Скажите, пожалуйста, какие это социальные, экономические, политические и прочие условия создали такое положение, что около секретаря ЦК Сталина образовалось большинство членов ЦК, а у тт. Каменева и Зиновьева... оказалось меньшинство и пустота. Около них оказались тт. Сокольников, Крупская и erne ленинградская организация на этом съезде. Каким образом это произошло?

...Смешно говорить то, что говорили некоторые товарищи и что пытались изобразить здесь — будто кто-либо сосредоточил в своих руках класть, а остальное большинство ЦК его поддерживает.

Почему? Что вы можете сказать, предложить по вопросу о руководстве? Что вы можете предложить о демократии? Я вас спрашиваю. Скажите, что вы предлагаете? Деньги на бочку! Ничего, кроме старых, всем известных лозунгов: свободы мнений, свободы дискуссии, свободы оттенков — вы не предложите. А мы это называем разложением ленинской партии...» (Там же, стр. 275—292 — Томский).

Сравните эти слова и мысли Бухарина и Томского с их же словами и мыслями на XVI съезде ВКП(б) (см. стр... [Пропуск в тексте. — Ред.]).

Разве и здесь явственно не прослеживается отмеченная нами (да и самим Томским — по отношению к троцкистско-зиновьевской оппозиции) все та же непременная характерная черта всех оппозиционных группировок, — очутившись в меньшинстве, обрушиваются с нападками на ленинские принципы организационного устройства партии, под видом их защиты от посягательств со стороны большинства, ведомого диктаторами?

Здесь я не могу не остановиться на некоторых из выступлений XV съезда, выступлений, которые, на мой взгляд, очень показательны для того духа, который господствовал на XV съезде, и которые не могут быть обойдены при анализе рассматриваемых проблем. Но и здесь, как и ранее, я буду излагать выступления лишь тех людей, которые на XXII съезде КПСС были или реабилитированы, как жертвы культа личности, или прямо не заподозрены в его грехах.

«Товарищи, вот уже третий съезд нам приходится проводить без Владимира Ильича, и третий съезд подряд должен иметь дело с оппозицией.

Товарищи, на XIII партийном съезде Троцкий предстал перед съездом с повинной головой...

Товарищи, у троцкизма тогда была только отбита печенка, но он надеялся еще жить, буйствовать в нашей партии, надеялся, что эта печенка прирастет и троцкизм по-прежнему будет активным, будет, как и до сих пор, выступать против партии.

На XIV съезде он молчал. Молчал, выжидая: может быть, к нему кто-нибудь придет, потому что, если идти самому, то от него, слишком многое запросят, а ка уступки он идти не хотел — он не привык идти на уступки. Его, так сказать, предчувствия, стремления, желания в известной мере оправдались: новая оппозиция пришла к Троцкому, причем Троцкий не сделал никаких уступок, а уступки были сделаны повой оппозицией именно Троцкому, и Троцкий сел ка эту оппозицию, которая, как вор из-за угла, хотела вонзить нож в спину партии. Троцкий на эту оппозицию сел, оседлал ее и, как конь, вырвавшийся из конюшни, начал бегать по большевистскому табуну и ну лягать и кусать. А за ним и выводок его. Тут, товарищи, пришлось уже народом загонять, пришлось пытаться загнать его обратно в конюшню.

Но к XV съезду партии мы видим уже главных рысаков оппозиции вне табуна большевистской партии. Большевистские дубинки выгнали главнейших рысаков из своего табуна, а кой-когозагнали в особые стойла, на выдержку, правда, не с побитыми печенками, а с хорошо помятыми боками.

...Надо с оппозицией внутри партии, с оппозицией, которая мешает работать партии, которая пытается разложить ряды рабочего класса, покончить самым решительным, самым твердым образом» (Стенотчет XV съезда РКП(б). Гиз. 1928 г., стр. 168—172 — Постышев).

«...О чем вы все время говорили? О силе нашей? Вы все время, начиная с XIV съезда, долбите на всех перекрестках о том, что наше хозяйство распадается, что положение рабочего класса ухудшается, что положение крестьянства ухудшается, что кулацкая опасность растет, что рабочий замордован, что в партии держимордство и фашизм. Вы, кроме как о слабости нашей, ни о чем другом не говорили. Говорили все это, несмотря на то, что мы все-таки росли и крепли. Поэтому совершенно смехотворно заявление Раковского, что мы проявляем слабость в том, что не объявили войны Франции из-за того, что Франция не захотела оставить у себя Раковского (такое заявление Раковского было — смотри стенотчет XIV съезда, стр. 186. — ГМ). Вы долбите в течение двух лет, что у нас все пришло в упадок, что ничего не стоит прийти и взять нас живьем. Не значит ли это, что вы накликаете новую опасность интервенции. Вы создали эту опасность, больше, чем кто-либо другой... Вы создали почву за границей для общественного мнения о том, что сейчас Советский Союз ослаблен настолько, что новое военное нападение не столь опасно, что есть надежда победить Советский Союз. Разве все это не вело К тому, разве иностранные сплетни в газетах, подготовка военного нападения на нас не питаются в значительной степени той информацией и клеветой, которую возводит оппозиция на партию и страну?» (Там же, стр. 193—200 — Рудзутак).

«...Довольно, товарищи! Довольно мягкого режима... Довольно! Те нарекания, которые идут с низов партии о мягком режиме, который ЦК осуществляет по отношению к оппозиции, они до некоторой степени справедливы, но основная политика Центрального Комитета была правильной, потому что давала возможность до последнего момента исправиться и вернуться в партию оппозиционерам. Но теперь довольно! Эта мягкая политика, эти компромиссы могут стать гибельными для партии, если мы их будем дальше продолжать, и поэтому никаких поблажек, никаких компромиссов. Необходимо окончательное решение XV съезда о полном исключении оппозиции из партии...» (Там же, стр. 200—208 — Андреев).

После этого, на мой взгляд, необходимого отступления, вернемся к тому, что было охарактеризовано как непременная и общая черта всех оппозиционных течений в нашей партии.

На примере всех оппозиций в истории нашей партии мы также можем легко проследить, что больше всего внимания в своих нападках на организационные принципы построения нашей партии оппозиционеры уделяли липу, волей партии поставленному на самое важное и авторитетное место в партии.

И, конечно, не случайно. Не случайно, во-первых, что именно В.И. Ленин, а после него И.В. Сталин занимали в партии это место; во-вторых, не случайно, что именно они подвергались основным ударам оппозиционных сил.

Почему? Потому, что оппозиционеры, как, впрочем, и вся партия, не делали себе никаких иллюзий по поводу того, что в конечном счете основная линия политики партии определялась и направлялась именно данным конкретным лицом.

И, как я пытался доказать, по-моему, это существовавшее и существующее в партии положение, отражающее жизнь такой, какая она есть, нисколько не противоречит марксизму-ленинизму.

Ленинская схема демократического централизма, схема, учитывающая объективные жизненные явления и потому сводящая руководство и управление в партии, в период между съездами и пленарными заседаниями ЦК, к узкой коллегии — Политбюро (Президиуму) ЦК и Секретариату, — сама собой предполагает, что в этой узкой коллегии из десятка наиболее уважаемых и влиятельных членов ЦК, должен быть и не может не быть один человек, к голосу которого даже и в этой «избранной» коллегии прислушиваются с особым вниманием и интересом.

В уже неоднократно упоминавшейся много статье «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма» есть, как это ни странно, — а странно это потому, что это утверждение противоречит духу статьи, — есть такие совершенно справедливые слова:

«Марксизм не отрицает роли выдающихся людей в истории, роль вождей трудящихся в руководстве революционно-освободительным движением, в строительстве нового общества. В.И. Ленин со всей силой подчеркнул роль революционных вождей... Выдающиеся личности, благодаря своим особенностям, делающим их наиболее способными для служения общественным интересам, могут сыграть серьезную роль в обществе в качестве организаторов, вожаков масс, понимающих события глубже и видящих дальше других».

Весьма интересно в этом отношении одно место из выступления К.Е. Ворошилова на XIV съезде РКП(б) (Стенотчет съезда, Гиз, 1926 г., стр. 391).

«...Политику, товарищи, определяет наше Политбюро. И в этом Политбюро, как ни странно вам это будет слышать после делавшихся тут заявлений, после смерти нашего вождя В.И. Ленина председательствует всегда, постоянно т. Каменев. Все формулировки вопросов, все решения проходят через его уста, он их формулирует, а секретарь, т. Гляссер, записывает. Почему же т. Каменеву, который является не только членом Политбюро нашего Центрального Комитета, но является одним из его главных членов — председателем этого Политбюро, — почему ему все-таки кажется, что он не управляет? Почему? (Смех. Аплодисменты.) Товарищи, все это происходит по весьма простой причине, Товарищу Сталину, очевидно, уже природой или роком суждено формулировать вопросы несколько более удачно, чем какому-либо другому члену Политбюро. (Смех.) Товарищ Сталин является — я это утверждаю — главным членом Политбюро, однако никогда не претендующим на первенство, в разрешении вопросов он принимает наиболее активное участие, и его предложения чаще проходят, чем чьи-либо другие (смех, аплодисменты), причем предложения эти принимаются единогласно. Утверждаю, что по коренным вопросам, даже по вопросу о том, возможно ли строительство социализма в одной стране, который обсуждался в моем присутствии в Политбюро, — даже в этом вопросе — после того, как выступили тт. Сталин и Бухарин, — было единодушное решение: можно строить. (Смех, аплодисменты.)».

В.И. Ленин учил, что

«без десятка талантливых (а таланты не рождаются сотнями), испытанных, профессионально подготовленных и долгой школой обученных вождей, превосходно спевшихся друг с другом, невозможна в современном обществе стойкая борьба ни одного класса» (т. 5, стр. 430).

Само собой понятно, что вождями не рождаются, что авторитет и влияние вождей на массы не приобретаются и не проявляются сразу — они вырабатываются в течение продолжительного периода времени, вырабатываются в результате постепенного внутреннего убеждения людей в том, что данное конкретное лицо «понимает события глубже и видит их дальше других», что оно проводит политику, отвечающую их общим интересам.

Приобретаемая годами вера масс в вождя, их доверие к вождю — важный и, как мне кажется, необходимый элемент исторического развития общества. Без доверия масс к своим вождям — и это доверие не есть величина постоянная, раз и навсегда приобретенная — не может существовать ни самого «вождя» как такового, ни твердой политики партии как массовой общественной организации, в марксистско-ленинском смысле этих понятий.

И я беру на себя смелость утверждать, что И.В. Сталин имел среди советского народа огромный, непререкаемый авторитет и безусловное доверие отнюдь не потому, что мы были воспитаны к этому официальной пропагандой «культа личности», не приписыванием Сталину всех успехов в деле строительства социализма — нет, не потому.

И.В. Сталин до конца своих дней пользовался огромным авторитетом и доверием народа только потому, что этот авторитет и это доверие базировались на единственно возможной, с точки зрения марксизма-ленинизма, прочной основе — на основе реальных, ошутимых каждым советским человеком успехов политики партии в деле поднятия жизненного и культурного уровня нашего социалистического общества.

Конечно, трудно отрицать тот факт, что наш пропагандистский аппарат, пропагандистский аппарат партии, во главе которого, кстати говоря, стояли такие люди, как А.А. Жданов, П.Н. Поспелов и М.А. Суслов, не злоупотреблял, особенно в послевоенное время, криками «ура!» в адрес Сталина.

Но, тем не менее, и иначе и быть не могло, наш народ никогда не противопоставлял Сталина Политбюро, Политбюро — Центральному Комитету и т.д. и т.п. Отдавая должное Сталину, бурно приветствуя его, мы с таким же искренним чувством встречали и всех других видных деятелей партии и государства — и Молотова, и Ворошилова, и Кирова, и Орджоникидзе, и Кагановича, и Микояна, и Хрущева, и Калинина, и других.

Партия всегда хорошо понимала, что воспитание вождей революции, вождей рабочего класса — дело многих лет и упорной работы.

Партия всегда понимала, что приобретенный годами авторитет наших вождей в народе — это тот же авторитет партии в народе.

Приобретаемые годами уважение к делам и именам вождей, их влияние на массы — это в то же самое время и влияние партии на массы. Одно от другого — партия и ее вожди — неотделимы. По Маяковскому, —

«Партия и Ленин — близнецы-братья, — // кто более матери-истории ценен?// Мы говорим — Ленин, подразумеваем — партия, // мы говорим — партия, подразумеваем — Ленин».

Что это такое? Каков смысл этих строк? Вряд ли кто-нибудь станет утверждать, что они — пропаганда культа личности.

Партия всегда понимала, что, дискредитируя своих вождей, она дискредитирует самою себя.

Послушайте, например, как об этом говорил такой известный член ЦК, как А.И. Микоян, выступая на XIV съезде:

«...Перед открытием съезда, мы, большинство членов ЦК, обратились к Зиновьеву и другим и говорили: если вы не согласны с нами в чем-нибудь, давайте изберем метод, чтобы поскорее изжить разногласия внутри нас. Мы не хотели, чтобы наши вожди передрались на глазах наших врагов. Пусть передерется хотя бы Угланов с Евдокимовым. Это имеет другой смысл. Но будет гораздо хуже, если передерутся Зиновьев с Бухариным и другими. Ведь вот начинается борьба между вождями на съезде. Об этом пишут на страницах прессы, об этом будет известие всюду...

Здесь, товарищи, выступали с докладами тт. Зиновьев и Бухарин. Во что вылилось их выступление? Это есть, по сути дела, взаимное раздевание вождей, взаимное оголение... Я должен сказать, товарищи, что съезд не нуждается в запоминании о том, кто наши вожди, какие они, какие у кого недостатки. Ильич так крепко написал об этом, что это из нашей памяти не уйдет. Зря напоминать нам об этом. Но раздевать друг друга перед всей страной, перед всем миром, — зачем это, в чью пользу?..» (Стенотчет съезда, стр. 186—188).

Не правда ли, любопытное выступление А.И. Микояна? Любопытное, но по сути дела правильное, ибо, если следовать выражениям Микояна, — «взаимное раздевание, взаимное оголение перед всей страной, перед всем миром, — зачем это, в чью пользу?» Партия всегда прекрасно понимала, что нападение на облеченных ее доверием вождей — есть нападение на саму партию. Партия всегда понимала, что атаки оппозиционных элементов на руководителей большинства — есть атаки на большинство в целом, что эти атаки своим острием направлены не персонально на того или иного политического деятеля, а направлены на политику, проводимую этим деятелем в интересах и с согласия большинства. Интересен в этом отношении XVII съезд ВКП(б), состоявшийся в начале 1934 года. Послушаем, что говорили по этому поводу кающиеся «центральные нападающие» бывших оппозиционных команд, —

«Ясно, далее, что борьба против партийного режима была связана и неизбежно вытекала из другой, антипартийной политической линии, точно так же, как борьба с товарищем Сталиным, как наилучшим выразителем и вдохновителем партийной линии, Сталиным, который одержал победу во внутриполитической борьбе на глубоко принципиальных основах ленинской политикии именно на этой основе получил горячую поддержку... сверхподавляющей массы партии и рабочего класса...

Ясно, наконец, что обязанностью каждого члена партии является борьба со всеми антипартийными группировками, активная и беспощадная борьба, независимо от каких бы то ни было прежних личных связей и отношений, сплочение вокруг ЦК и сплочение вокруг товарища Сталина как персонального воплощения ума и воли партии, ее руководителя, ее теоретического, и практического вождя» (Стенотчет XVII съезда, Партиздат, 1934 г., стр. 124—129 — Бухарин).

«В своей борьбе, когда мы стояли... на ленинских позициях, когда я боролся за... ленинскую линию против Троцкого и всех других оппозиций, я прекрасно знал и произнес немало хороших речей об единстве партии и партийной дисциплине. Но когда мы встали па оппозиционную платформу, рамки партии, рамки партийной дисциплины, как и для всякой оппозиции, нам стали узки. Мы стремились расширить, раздвинуть эти рамки — и отсюда, как и у всех оппозиций, нападки на режим и на того, кто олицетворял единство партии, кто давай крепость большинству партии, кто вел за собой руководство ЦК и всю партию, — большинство наших нападок были направлены на товарища Сталина. Я обязан перед партией заявить, что лишь потому, что товарищ Сталин был самым последовательным, самым ярким из учеников Ленина, лишь потому, что товарищ Сталин был наиболее зорким, наиболее далеко видел, наиболее неуклонно вел партию по правильному ленинскому пути, потому, что он наиболее тяжелой рукой колотил нас, потому, что он был более теоретически и практически подкованным в борьбе против оппозиции, — этим объясняются нападки на товарища Сталина». (Там же, стр. 249—251 — Томский).

«Товарищи, сколько личных нападок было со стороны моей и других бывших оппозиционеров на руководство партии и в частности на товарища Сталина. И мы знаем теперь нее, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительной принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов. И именно... когда я глубже понял свои ошибки и когда я убедился, что члены Политбюро, и в первую очередь товарищ Сталин, увидев, что человек стал глубже понимать свои ошибки, помогли мне вернуться в партию, — именно после этого становится особенно стыдно за те нападки, которые с нашей стороны были.

Настоящий съезд есть триумф партии, триумф рабочего класса. Ленин учил, что руководство пролетарским движением имеет гигантское значение. Он никогда не говорил фальшивых фраз о том. что роль вождей очень маленькая в пролетарском движении. Мы смотрим на роль личности в истории глазами Маркса—Ленина... Но вместе с тем, все мы знаем, какое гигантское значение в истории пролетарской борьбы действительно имеет руководство, которое не может не быть железным, централизованным руководством. Вот почему совершенно ясно, что триумф партии — это есть триумф руководства, триумф прежде всего того, кто возглавлял это руководство в решающий трудный период, такой важный период, каким был период Октябрьской революции. Вот почему особенно тяжело и больно тем, кто пытался потрясать авторитет этого руководства, которые выступали против авторитета этого руководства», (Там же, стр. 45—92, 497 — Зиновьев).

«Кроме общей классовой основы была у этих трех групп (имеется в виду Троцкий—Бухарин—Рютин. — Г.М.) еще одна общая черта. И мы со стыдом должны признать, что эту черту поддерживали. Это — заострение борьбы против той силы, которая цементировала, собирала, вела 8 бой армию пролетариата, — против Центрального Комитета и, конечно, против товарища Сталина, как его вождя. Это была неизменная черта любой-контрреволюционной группки, как бы она ни называлась. Не надо, однако, много ума, чтобы понять, что здесь дело не в личности, что товарищ Сталин борется с врагами социализма как знамя, как выразитель воли миллионов, удар против ко/порого означает удар против всей партии, против социализма, против всего мирового пролетариата... (Разрядка моя. — ГМ).

Одним из важнейших элементов... несомненной грядущей победы пролетарского государства над всеми его врагами является абсолютное доверие к командиру. Это абсолютное доверие к командиру, против которого мы боролись, который нас поборол — поборол правильно и справедливо, — оно засвидетельствовано всей страной. Оно проявлено в этом триумфе съезда, оно является достоянием, собственностью всего мирового пролетарского движения». (Разрядка моя. — ГМ). (Там же, стр. 516—522 — Каменев).

Я знаю, что опять-таки найдутся товарищи, которые будут говорить, что и эти цитаты — не пример, что они сказаны кающимися людьми, неискренне, лицемерно и т.д.

Разрешите мне напомнить им высказывание такого безупречного, с точки зрения XXII съезда КПСС, человека, как Косиор, который говорил:

«Товарищи, нужно быть уже действительно потерянным человеком, ничего больше не иметь за душой, чтобы прийти сюда и говорить: “А вот виноват Сталин”... Здесь дело не в Сталине: говоря о Сталине, они бьют по всей партии. Это было бы смешно, если бы не было так гнусно, так отвратительно. За это нужно оппозиции лишний раз стукнуть, чтоб другой раз неповадно было. (Голос: “Ее нужно застукать, а не стукнуть”.) Я согласен, ее нужно застукать». (Стенотчет XV съезда, стр. 363—363).

Нельзя также пройти мимо заявления на XVI съезде партии одного из виднейших деятелей мирового коммунистического движения М. Тореза, в котором он, в частности, сказал:

«Ренегаты, выброшенные из коммунистических партий, крепко ухватились за аргументы правых уклонистов, в особенности они ухватились за обвинение товарища Сталина в “азиатской грубости”, но мы, коммунисты, как и все революционные рабочие Франции, со всей решительностью заявляем здесь... что мы четко понимаем историческую роль этого железного вождя в ВКП(б) и Коммунистическом Интернационале». (Стенотчет XVI съезда. Гиз. 1930 г., стр. 443).

Закончить этот раздел мне хочется еше одним высказыванием В.И. Ленина, которое, как мне кажется, как нельзя лучше характеризует то, что произошло на XXII съезде КПСС, —

«Договориться... до противоположения вообще диктатуры масс диктатуре вождей есть смехотворная нелепость и глупость. Особенно забавно, что на лсле-то вместо старых вождей, которые держатся общечеловеческих взглядов на простые веши, на деле выдвигают... новых вождей, которые говорят сверхъестественную чепуху и путаницу.

Отрицание партийности и партийной дисциплины — вот что получилось у оппозиции. А это равносильно полному разоружению пролетариата в пользу буржуазии» (т. 31, стр. 26).

Мне могут возразить: как же так — защищая партию, защищая Сталина, вы сами скатываетесь на позиции XXII съезда КПСС в лице Хрущева и некоторых других, бросая подобное обвинение в адрес всей партии; если то, что вы говорите, хоть в какой-то мере справедливо, — то где же была партия, куда она смотрела? Если вы сами утверждаете, что один человек или группа людей, не может направлять партию в миллион членов туда, куда эти миллионы идти не хотят, — как же тогда удалось это сделать Хрущеву и тем, кто был с ним в этот момент? Не скатываетесь ли вы тем самым на те позиции, которые только что так самоуверенно критиковали?

Должен признаться, что это — очень серьезное возражение. Действительно, если Хрущеву удалось повести за собой XXII съезд, а за ним и всю партию, по нужному ему пути, то, спрашивается, почему то же самое не смог или не мог делать Сталин?

И, честно говоря, над ответом на это возражение мне пришлось попотеть не меньше, чем над всеми остальными материалами. По-моему, я должен ответить следующим образом:

Июньский Пленум ЦК КПСС 1957 года был первым пленумом в истории нашей партии, на котором из состава Президиума ЦК были сразу выведены семь из одиннадцати его членов — Молотов, Ворошилов, Каганович, Маленков, Булганин, Сабуров и Первухин.

В истории нашей партии было немало таких периодов, когда в ней происходила острая борьба по тем или иным вопросам, встававшим перед ней.

Но я утверждаю, и это легко заметить и из того фактического материала, который приведен в данном письме, что всегда в таких случаях, вплоть до XVIII съезда ВКП(б), партии, всем ее активным членам, по официальным партийным источникам и каналам, было известно о характере разногласий, о ходе борьбы, о тех доводах, которые та или другая сторона выдвигают в обоснование своей позиции. Всегда, вплоть до XVIII съезда включительно, о тех или иныхполитических разногласиях в партии, в ее руководящем ядре, члены партии были официально информированы до того, как партия принимала то или иное окончательное решение.

На VIII, IX, X, XI, XII, XIII, XIV, XV и XVI съездах партии, то есть на всех тех съездах в истории нашей партии, на которых стояли вопросы внутриполитической борьбы, — на всех этих съездах партия, в лице своих делегатов, имела полную возможность выслушать обе спорящие стороны.

Каждого интересующегося истиной, если для него недостаточно приведенных мной материалов, я отсылаю к стенограммам соответствующих съездов.

На XXII съезде КПСС, на первом съезде после XVI съезда, в повестку дня которого были вновь внесены вопросы политических разногласий в руководящем ядре Центрального Комитета, —впервые в истории нашей партии одна из сторон была лишена права на защиту, ибо главный обвиняемый был мертв, а остальных судили заочно.

Поэтому высший партийный суд — съезд — не имел возможности выслушать обе стороны и составить свою собственную точку зрения. Он не имел возможности оценить аргументы обеих сторон, слушая только одну сторону — сторону обвинявшую. При этом следует подчеркнуть, что обвинители, приводя лишь отдельные общие положения, вызвавшие возражения обвиняемых, совершенно обошли молчанием как сами эти возражения, так и конкретные причины, их вызвавшие. А причины, по-видимому (не будем опережать ход событий), были довольно серьезными, если принять во внимание тот факт, что среди обвиняемых было квалифицированное большинство членов Президиума ЦК.

Основным же, самым доказательным, самым «впечатляющим» аргументом тех, кто выступал в роли прокуроров, были вот такие слова:

«...Они добивались восстановления порочных методов, господствовавших при культе личности. Они хотели возврата к тем тяжелым временам для кашей партии и страны, когда никто не был застрахован от произвола и репрессий. Да, Молотов и другие хотели именно этого» (Хрущев.Стенотчет XXII съезда, стр. 350).

Маленькое «лирическое» отступление. Хрущев, видимо, забыл два незначительных обстоятельства: во-первых, слова выступавшего перед ним заместителя председателя Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС т. Сердюка о том, что

«...вспоминается (?!), что Молотов был даже (?!) назначен председателем комиссии по расследованию допущенных в прошлом нарушений социалистической законности»

и, во-вторых, забыл свои собственные слова, сказанные им на закрытом заседании XX съезда КПСС и повторенные на одном из Пленумов ЦК, о том, что сам Молотов (Хрущев упомянул при этом еще и Микояна) в последние годы периода культа личности «находился под угрозой физического уничтожения».

«...Маленков, Каганович, Молотов, Ворошилов оказывали сопротивление линии партии на осуждение культа личности, развязывание внутрипартийной демократии, ка осуждение и исправление всех злоупотреблений властью» (Подгорный. Там же, стр. 279—280).

«...Аналогичный груз давил и на Молотова, Кагановича, Ворошилова и объединил их стремления к захвату руководства партией и страной для борьбы за сохранение порядков, существовавших в период культа личности (Спиридонов. Там же, стр. 284).

«...Их злодеяния дорого обошлись народу, поэтому, говоря о тяжелых последствиях культа личности Сталина, нельзя обойти тех, которые писали свои зловещие резолюции и тем самым решали судьбу честных, преданнейших коммунистов.

...И я могу сказать как участник съезда, и, думаю, выражу ваше общее мнение: какое счастье для всей нашей партии, какое великое счастье для нашего советского народа, что в тот момент Центральный Комитет партии во главе с нашим дорогим Никитой Сергеевичем оказался на высоте своего положения...» (Фурцева. Там же, стр. 397).

«...Когда Кагановичу было предъявлено обвинение в массовых репрессиях... Ворошилов выступил в защиту Кагановича; вскочил с места и, размахивая кулаками, кричал: “Вы еще молоды, и мы вам мозги вправим”» (Полянский. Там же, т. II, стр. 43—44).

«...Какие цели ставила антипартийная группа? Обезглавить руководство партией, изменить состав Президиума за спиной Центрального Комитета, захватить руководство партией, свернуть ее с ленинского пути, восстановить порядки, бытовавшие при культе личности. В этом гнусном деле Молотовым, Кагановичем, Маленковым и Ворошиловым руководили не только жажда власти, но и страх перед ответственностью за допущенные ими расправы и беззакония, от которых безвинно пострадали многие члены партии и беспартийные.

...Это были опытные интриганы и двурушники...» (Игнатов. Там же, т, II, стр. 107).

«...Выяснилось, что в период культа личности они были инициаторами создания обстановки подозрительности и недоверия. Занимая руководящие посты... они самым грубейшим образом нарушили ленинские нормы партийной жизни к эволюционной законности» (Шверник. Там же, т. II, стр. 214).

На сущности этих обвинений, после всего уже сказанного по этому поводу, больше останавливаться не стоит. Но, как мне кажется, нельзя пройти мимо такого обстоятельства, как то, что все эти обвинения были выдвинуты только прокурорами высшей, если так можно выразиться, инстанции — членами и кандидатами в члены нового Президиума ЦК КПСС, не считая двух прокуроров более «низкого» ранга — секретарей ЦК КП Белоруссии и Грузии тт.Мазурова и Мжаванадзе, выступивших с аналогичными речами.

Разумеется, и это видно и из приведенных мной документов, что эти аргументы и доводы обставлялись красочным описанием всех ужасов т.н. периода культа личности, к которым хотели повернуть партию и наш народ кровопийцы-обвиняемые.

А возьмите выступление А.И. Микояна на XXII съезде, где он сказал:

«Победа... антипартийной группы привела бы к расправе со всеми активными сторонниками XX съезда партии, методами, которые партия никогда не сможет забыть...» (Стенотчет, т. 1, стр. 446 —449).

Что это такое? Что значат все эти выступления?

На мой взгляд, это — не что иное, как попытка запугать делегатов съезда.

И я утверждаю, что эта попытка в какой-то степени удалось, так как, действительно, в период т.н. культа личности Сталина имелись и получили довольно широкое распространение факты произвола и беззакония, вызванные как недостатками и ошибками в работе всего нашего партийного и государственного аппарата, особенно наших карательных органов, так и прямой враждебной деятельностью.

Немаловажную роль в том, как Хрущеву и его сторонникам удалось повести за собой XXII съезд, сыграло и такое обстоятельство, как состав делегатов съезда.

Я имею в виду, конечно, не социальный состав делегатов съезда, а их состав по партийному стажу, который, как мне кажется, если не определяет, то все-таки имеет значение для определения качественного состояния делегатов XXII съезда.

Обратимся к цифрам.

Возьмем данные мандатных комиссий трех съездов — XIX, XXI и XXII (по стенотчетам этих съездов — XIX — стр. 68; XXI — стр. 261 и XXII — стр. 429). Остановимся на таком показателе, как количество делегатов с военным и послевоенным партийным стажем.

На XIX съезде таких делегатов было 20% из общего числа делегатов съезда, на XXI — уже 48%, а на XXII — 68%, причем, как известно, на XXII съезде КПСС присутствовало в два с половиной раза больше делегатов, чем на любом другом съезде в историй нашей партии (4800).

Интересны и другие цифры, приведенные в материалах этих съездов.

За период с XVIII съезда ВКП(б) и по XIX съезд КПСС включительно (1939—1952 гг.) численность партии возросла с 2,5 млн членов до 6,9 млн членов, т.е. почти на 4,5 млн человек; при этом необходимо учесть, что на фронтах Отечественной войны в ряды партии было принято около 9млн новых членов; что к концу 1945 г., когда общее число членов партии составляло 5,5 млн, — в армии и флоте находилось 3 млн 325 тыс. коммунистов, или около 60% всего состава партии (см. «История Коммунистической партии Советского Союза», 1961 г., стр. 593); и, наконец, что за период с XIX по XX съезд в партию было принято 333 360 человек, тогда как за период с XX по XXII съезд — свыше 2,5 миллионов.

О чем говорят все эти цифры?

Мне не хочется произносить громких фраз о том, что эти цифры свидетельствуют о росте авторитета партии среди трудящихся нашей страны, о повышении их активности и сознательности, и тому подобных фраз по отношению к периоду между XX и XXII съездами КПСС. Просто в этот период как никогда широко, для мирного времени, открыли двери партии, и в эти двери пошли многие честные люди, ранее чуравшиеся царившей в партии военной дисциплины и привлеченные провозглашенным новым «Новым курсом».

И каждому непредубежденному человеку должно быть ясно, что привожу эти цифры не для того, чтобы хотя бы в малейшей степени поставить под сомнение честность и преданность коммунизму и Советской власти сверхподавляющего большинства делегатов XXII съезда.

Но вместе с тем, по-моему, нельзя закрывать глаза и полностью отвлекаться от того очевидного факта, что все-таки почти 70% делегатов съезда составляли люди с военным и послевоенным партийным стажем, то есть люди без достаточной марксистско-ленинской теоретической школы и без какой бы то ни было практической школы борьбы с различного рода антипартийными, оппозиционными элементами и направлениями.

Ничуть не умаляя субъективной честности и прочих человеческих достоинств делегатов XXII съезда, я должен сказать, что и это обстоятельство — партийная молодость более ⅔ делегатов съезда, их политическая неопытность и незрелость — также сыграло немаловажную роль в том, что Хрущеву и его сторонникам удалось повести за собой XXII съезд КПСС.

К тому же не следует забывать, если мы хотим быть последовательными в своих рассуждениях, что довольно значительная часть делегатов XXII съезда, особенно среди делегатов с довоенным стажем, составлялась из людей, так или иначе ощутивших на себе те или иные отрицательные последствия периода т.н. культа личности.

Задумываясь над причинами того, как Хрущеву и его единомышленникам оказалось под силу подчинить себе XXII съезд, я, начиная с XI съезда, по данным стенограмм съездов, составил нижеследующую, весьма любопытную табличку (таблица не воспроизводится. — Ред.)...

Внимательному читателю эта небольшая табличка может рассказать о многом и многое наглядно продемонстрировать.

Историю нашей партии по этой таблице — по процентному отношению числа лиц, никогда ранее не избиравшихся в состав ЦК или кандидатами в члены ЦК к общему количеству его членов — можно разбить на следующие четыре периода:

1) С 1923 по 1934 г., когда за период 13 лет и шести съездов состав ЦК обновился на 80%;

2) С 1934 по 1939 г., когда за период 5 лет и одного съезда состав ЦК обновился на 73%;

3) С 1939 по 1952 г., когда за период 13 лет и одного съезда состав ЦК обновился на 69% и

4) С 1952 по 1961 г., когда за период 10 лет и двух съездов состав ЦК обновился на 94%.

Что же происходило в партии в партии в каждом из этих периодов?

В первый период это была, как известно, ожесточенная идейная борьба партии с троцкистско-зиновьевско-бухаринскими политическими оппозиционными группировками.

Второй период характеризовался перерастанием политической, идейной борьбы оппозиции с партией в борьбу подпольную, заговорщицкую, в борьбу антисоветскую и террористическую.

Третий период — это период Великой Отечественной войны и первый послевоенный период, когда многие члены старого Центрального Комитета, избранного еще в 1939 г., просто-напросто сошли с политической арены и когда огромный рост численности партии, более чем в два раза по сравнению с 1939 г., вызвал соответствующее увеличение числа членов Центрального Комитета.

И, наконец, четвертый период — период нахождения на посту Первого секретаря ЦК КПСС Н. Хрущева. Было ли это в действительности, я не знаю, но мне кажется, что у огромного большинства делегатов XXII съезда КПСС к началу съезда сложилось такое впечатление, что за исключением нескольких человек, членов т.н. антипартийной группы, подавляющее число членов ЦК КПСС, избранного предыдущим, XX съездом, полностью или в главном разделяют пропагандируемую Хрущевым точку зрения.

Основываясь на данных таблицы, я утверждаю, что это было не так.

Из нее хорошо видно, что за период между XIX и XXII съездами КПСС состав Центрального Комитета обновился ни много ни мало как на 94%.

При составлении таблички я не учел простого арифметического расширения численности Центрального Комитета от съезда к съезду, не учел потому, что думаю, что подобное расширение диктовалось не только необходимостью — в связи с увеличением общей численности партии, — но и таким обстоятельством, как стремление Сталина и Хрущева умножить число своих сторонников в ЦК.

Но даже если и принять во внимание этот показатель, мы получим, что уже на XX съезде КПСС в число нового ЦК не попало 26% членов ЦК старого состава, а на XXII съезде эта цифра дошла до 55%. Следовательно, в состав Центрального Комитета КПСС, избранного на XXII съезде, вошлолишь 19% тех товарищей, которые на XIX и XX съездах КПСС являлись членами или кандидатами в члены Центрального Комитета КПСС.

По-моему, эта цифра кое о чем говорит.

В выступлениях некоторых делегатов XXII съезда КПСС промелькнули не менее любопытные цифры.

Вот, например, что говорили 2-й секретарь ЦК КП Украины т. Казанец и 2-й секретарь ЦК КП Казахстана т. Родионов — руководители двух крупнейших (без РСФСР) наших партийных организаций:

«...B прошедших выборах у нас состав обкомов, горкомов и райкомов партии обновился более чем на 40%» (Казанец. Стенотчет XXII съезда, т. III, стр. 50).

«...Состав горкомов и райкомов республики обновился на 46%, а состав обкомов — на 50%» (Родионов. Там же, стр. 133).

По-видимому, подобное мероприятие имело место и во всех других республиках и было проведено на основании соответствующей директивы.

Каждый человек, мало-мальски знакомый с жизнью наших партийных организаций, по-моему, знает, что никогда до XXII съезда КПСС не бывало в партии такого положения, когда бы на областных, городских или районных партийных конференциях за бортом вновь избранных обкомов, горкомов или райкомов партии оказывалось 50% товарищей, составлявших до данных выборов эти руководящие местные органы партии.

Я не оспариваю целесообразности подобной практики, целесообразности введения систематического обновления партийных органов, по всей вероятности, замысленную как некую гарантию от обюрокрачивания, хотя я более чем уверен, что, будучи проведенной в жизнь, эта практика не столько даст такую гарантию, сколько снизит авторитет секретарей партийных организаций, лишит их уверенности в завтрашнем дне, ограничит возможности для получения достаточного опыта партийной работы.

Важно отметить другое — то, что подобное повсеместное «перетряхивание» партийных органовбыло введено в партийную жизнь еще до принятия XXII съездом нового Устава КПСС с его 25-м пунктом, предусматривающим систематическое обновление партийных органов. А из этого факта следует, что предсъездовская подготовка в местных партийных организациях прошла под знаком ВНЕУСТАВНОГО положения.

И трудно отделаться от того впечатления, что это внеуставное мероприятие явилось своеобразной, официально проведенной, но не объявленной чисткой партии, чисткой местных партийных органов, то есть тех органов, из состава которых в основном формируются делегации на съезды партии.

От делегатов XXII съезда КПСС тщательно скрывался факт существования серьезных разногласий, возникших еще в 1957 г., между двумя главнейшими силами мирового коммунистического движения — между КПСС и Коммунистической партией КНР.

Выступая на XXII съезде КПСС Хрущев уверял делегатов съезда:

«Югославские ревизионисты сосредоточили сейчас главный огонь против Китайской Народной Республики и распускают всякие домыслы о якобы имеющихся расхождениях между Коммунистической партией Советского Союза и Коммунистической партией Китая. Как говорится в русской поговорке, “голодной куме хлеб на уме”. Ревизионисты ищут разногласия между коммунистическими партиями, но их иллюзорные надежды обречены на провал. Мы полностью во всем согласны с братской Коммунистической партией Китая, хотя ее методы строительства социализма во многом не похожи на наши.

Почему у нас нет разногласий с Коммунистической партией Китая? Потому что классовый подход и классовое понимание у нас едины. Коммунистическая партия Китая твердо стоит на классовых, марксистско-ленинских позициях. Она ведет борьбу против империалистов, эксплуататоров, борьбу за переустройство жизни на социалистических началах, она соблюдает принципы международной пролетарской солидарности, руководствуется марксистско-ленинской теорией.

Можно сказать югославским ревизионистам: не ищите щелей там, где их нет. Видимо, вы хотите себя подбодрить и ввести в заблуждение югославский народ измышлениями о том, что разногласия имеются не только у нас с вами, но и якобы между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Не выйдет. Вам этого не видать как своих ушей...» (Стенотчет XXI съезда, т. 1, стр. 109—110).

С аналогичным заявлением выступал и А.И. Микоян, —

«Много задавалось в США вопросов, связанных со взаимоотношениями между Советским Союзом и Китаем. Надо полагать, что такие вопросы появились на основе ревизионистской, антикитайской пропаганды в югославской печати, которая за последнее время, выдавая желаемое за действительность, выступала с инсинуациями о том, что, мол, начинаются какие-то разногласия между Советским Союзом и Китаем...

Я... отвечал, что, видимо, господа, задающие эти вопросы, видят сладкие для себя сны, что вот каким-то волшебством появятся разногласия в социалистическом лагере, между Советским Союзом и Китаем. Но я сказал, что это только сон этих господ, только несбыточный сон. Советско-китайская дружба строится на незыблемой основе марксистско-ленинской идеологии, на общих целях коммунизма, на братской взаимной поддержке народов наших стран, на совместной борьбе против империализма, за мир и социализм.

...Мы будем беречь эту дружбу как зеницу ока. Наша дружба — святое дело, и пусть лучше к нему не протягивают нечистых рук те, кто хотел бы его очернить» (там же, стр. 545).

Среди тех причин, которые позволили Хрущеву и его сторонникам повести за собой XXII съезд КПСС, сыграли свою роль и такие два обстоятельства, как, во-первых, многими годами выработанное в партии доверие к своему Центральному Комитету и его Президиуму, абсолютное доверие к каждому слову, сказанному руководящими деятелями партии, которое, кстати говоря, сам XXII съезд, хотел он этого или не хотел, отнес к одному из отрицательных последствий культа личности, и, во-вторых, такое обстоятельство, как определенное демобилизационноенастроение среди многих членов партии, определенное и, может быть, вполне закономерное желание несколько расслабиться после многих лет военной дисциплины в партии.

Итак, на мой взгляд, следующие факторы, каждый в отдельности и все в совокупности, способствовали тому, что впервые в истории нашей партии меньшинству Президиума ЦК КПСС удалось повести за собой XXII съезд КПСС:

1) Неосведомленность делегатов съезда в сущности разногласий между членами Президиума ЦК КПСС;

2) Невозможность для членов т.н. антипартийной группы выступить перед партией и съездом с объяснением своей позиции;

3) Недостаточный уровень теоретической марксистско-ленинской подготовки и отсутствие практической школы борьбы с различными оппозиционными течениями у большинства делегатов XXII съезда КПСС;

4) Глубокий и заблаговременный подбор делегаций на съезд;

5) Сокрытие правды о разногласиях в коммунистическом движении по многим вопросам теории и практики, стоявшим в повестке дня съезда;

6) Наличие определенного демобилизационного настроения у многих делегатов съезда и

7) Привычка к безусловному доверию партии к словам и делам своих руководителей.

Вот так Хрущеву и его сторонникам удалось повернуть съезд, а за ним и партию, на некоторое, довольно продолжительное время, на 180 градусов.

Многие товарищи, с которыми в той или иной форме за это время мне приходилось разговаривать, считали и считают политику Хрущева и его сторонников по проблеме т.н. культа личности Сталина недальновидной ошибкой, результатом борьбы за власть между ними и членами ленинско-сталинского Политбюро.

Конечно, доля правды в этом мнении есть, но только, по-моему, очень и очень небольшая доля. И мне кажется, что если мы хотим остаться на марксистско-ленинских позициях, мы не должны забывать мудрых слов Энгельса о том, что

«печальна будущность политической партии, если весь ее политический инвентарь заключается в знании только того фактора, что гражданин такой-то не заслуживает доверия» (Ф. Энгельс, «Революция и контрреволюция в Германии»).

На основании всего вышеизложенного, я убежден, что борьба с т.н. культом личности И.В. Сталина, в том ее виде, как она была развернута после XX съезда КПСС, преследовала лишь одну, вполне определенную цель — скомпрометировать членов Президиума ЦК КПСС, несогласных с теми или иными теоретическими или практическими установками и положениями Хрущева, отстранить их таким образом от руководства партией и страной для крутой перемены генерального курса нашей партии далеко в сторону от ленинизма.

Я целиком и полностью присоединяюсь к мнению В. Ленина, когда он, говоря о разногласиях между большевиками и меньшевиками, писал:

«Все споры объясняются “личными счетами”, “борьбой за власть в партии”, а под рукой пускается слушок..., что во всем виноваты какие-то “мастера от революции”, боящиеся потерять свое влияние.

Засорить головы сплетней, фразой, личностями и таким образом сбежать от не обходимостиобъяснить свою позицию — таковы цели автора. Но если бы это была просто сплетня — с полбеды.Это сплетня обозленного ренегата — вот в чем дело» (В.И. Ленин, соч., изд. 4, том 19, стр. 57).

Яркое выражение тому — новая Программа КПСС, принятая XXII съездом КПСС.

По мере своих способностей и возможностей я постараюсь конкретно продемонстрировать на примере отдельных положений Программы КПСС, какую путаницу и неразбериху внесла новая Программа нашей партии в предельно четкие и ясные положения марксистско-ленинской революционной теории, как под видом борьбы с догматизмом, под флагом Марксовойдиалектики Программа КПСС ревизует и приспосабливает боевое учение Маркса-Ленина под запросы и нужды современных оппортунистов в мировом коммунистическом движении

Hide  

Изменено 02.09.2016, 11:48:20 пользователем NoOneName
Исправил ссыль

[Ричард 3,189]

ВНИМАНИЕ
ТАМ ДО ХРЕНА ТЕКСТА

[NoOneName 1,924]

НЕ ПАЛИ

[Аорс 1,185]

У меня не открывается.

[NoOneName 1,924]

@Аорс

Сайт загнулся, исправил шапку.

[Аорс 1,185]

Ни хрена себе, какая простынь. Я не осилю.

[Ричард 3,189]

9 минут назад, Аорс сказал:

Ни хрена себе, какая простынь. Я не осилю.

А как же Капиталъ?

[UBooT 18,053]

27 минут назад, Ричард сказал:

А как же Капиталъ?

Противоречия нет

Работает !!1! 

[Ричард 3,189]

21 минуту назад, UBooT сказал:

Противоречия нет

Работает !!1! 

Нѣтъ 

[UBooT 18,053]

59 минут назад, Ричард сказал:

Нѣтъ 

 А мне освежило... Ты где почерпнул такое сильное заклинание ?.. Может там ещё есть аналогичного ?...

[NoOneName 1,924]

В 02.09.2016 at 8:01 PM, Аорс сказал:

Ни хрена себе, какая простынь. Я не осилю.

Какой коммунист не может написать или прочитать стену текста? 

[maksyutar 712]

В 02.09.2016 at 11:01 PM, Аорс сказал:

Ни хрена себе, какая простынь. Я не осилю.

Я кстати тоже не буду читать, банально потому что мотивация к чтению у меня не резиновая и я и так уже читаю ППС Маркса-Энгельса а также школьную литературу, но думаю за этот месяц смогу найти время для полного прочтения 

[NoOneName 1,924]

19 минут назад, maksyutar сказал:

Я кстати тоже не буду читать, банально потому что мотивация к чтению у меня не резиновая и я и так уже читаю ППС Маркса-Энгельса а также школьную литературу, но думаю за этот месяц смогу найти время для полного прочтения 

Я то настоящий занятой человек, пашу какраб на галерах, а ты в платоносрачах 24\7, мог бы вместо этого не страдать такой ерундой.

[Ричард 3,189]

55 минут назад, maksyutar сказал:

Я кстати тоже не буду читать, банально потому что мотивация к чтению у меня не резиновая и я и так уже читаю ППС Маркса-Энгельса а также школьную литературу, но думаю за этот месяц смогу найти время для полного прочтения 

ППС? Лол

 

ППС — паритет покупательной способности в экономике.
ППС — Панамериканский почтовый союз, UPAEP.
ППС — Парк партизанской славы в Киеве.
ППС — пенополистирол.
ППС — патрульно-постовая служба, входит в ГУОООП МВД РФ.
ППС — Пистолет-пулемёт Судаева.
ППС — пожарно-прикладной спорт.
ППС — полевая почтовая станция.
ППС — Польская партия социалистов.
ППС — прикладное программное средство.
ППС — приобретённые пороки сердца.
ППС — профессорско-преподавательский состав.
ППС — Пункт приема стеклотары, существовавшие в советское и пост-советское время.
ППС — Переход права собственности.
ППС — Переднее пассажирское сиденье в автомобиле.
ППС — Пригородный подвижной состав.
ППС — Платежно-пропускные системы.
ППС — российский телесериал 2010 года.
ППС — Педагогические программные средства.
ППС — Пункт приема ставок в букмекерской конторе

 

Ты лучше ПСС Сталина и Ленина читай, они в отличии от этих "предтечей" хотябы практикой занимались. 

[NoOneName 1,924]

8 минут назад, Ричард сказал:

 

Ты лучше ПСС Сталина и Ленина читай, они в отличии от этих "предтечей" хотябы практикой занимались. 

ПСС ни одного из авторов читать не стоит. Выбирать из статей - да. А читать многостраничную переписку Маркса и Энгельса по делам хотя бы их газеты - удовольствие для каких-то извращенных коммунистов.

[Ричард 3,189]

1 минуту назад, NoOneName сказал:

ПСС ни одного из авторов читать не стоит. Выбирать из статей - да. А читать многостраничную переписку Маркса и Энгельса по делам хотя бы их газеты - удовольствие для каких-то извращенных коммунистов.

А ещё лучше начать с Гегеля "наука логики"

[maksyutar 712]

Только что, Ричард сказал:

ППС? Лол 

Ты лучше ПСС Сталина и Ленина читай, они в отличии от этих "предтечей" хотябы практикой занимались. 

Приелась привычка писать не ПСС а ППС. Хз что с этим делать. Ну ладно

Как-будто читать основателя марксизма это что-то ненужное. Предтечей знать нужно, это фундамент ленинизма 

Изменено 08.09.2016, 16:22:33 пользователем maksyutar

[Ричард 3,189]

3 минуты назад, maksyutar сказал:

Приелась привычка писать не ПСС а ППС. Хз что с этим делать. Ну ладно

Как-будто читать основателя марксизма это что-то ненужное. Предтечей знать нужно, это фундамент ленинизма 

И откуда ты знаешь, что именно там читать стоит? NoOneName прав, там и мути онли-биограф много

Изменено 08.09.2016, 16:25:29 пользователем Ричард

[maksyutar 712]

Только что, Ричард сказал:

И откуда ты знаешь, что именно там читать стоит? NoOneName прав, там и мути онли-биограф всякой много

Я прочитал 2 тома, но не сказал бы что там много бесполезности. Хотя "Критика гегелевской философии права" "Святое семейство" "К критике критической критики" доставило, да.  

При этом есть много полезных вещей, например основы марксизма и общая информация об истории того времени.

Я предпочитаю читать все, стремлюсь к полному охвату, а не на быстрое прочтение самого полезного. Исключения я делаю очень редко

Изменено 08.09.2016, 16:40:47 пользователем maksyutar

[NoOneName 1,924]

1 минуту назад, maksyutar сказал:

Я прочитал 2 тома, но не сказал бы что там много бесполезности. Хотя святое семейство и критика критической критики доставила, да.  

При этом есть много полезных вещей, например основы марксизма и общая информация об истории того времени. 

Учитывая что тома создаются в хронографической последовательности, то готовся к нескорой встречи с переосмыслением ранее написанного. Не мучай себя чтением несвязанной никак, кроме временной последовательности, информации. Гугли какие-нибудь программы изучения, даже самая плохая из всех возможных будет лучше.