tyjrhxfd
36 голосов
-
1. Есть ли у России будущее?
-
Есть24
-
Нет9
-
- Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь для голосования в опросе.
Лучшие авторы в этой теме
-
Geremande 8 сообщений
-
Роман Кушнир 7 сообщений
-
Загадочник 5 сообщений
-
Godemar 5 сообщений
-
Iviom 4 сообщений
-
nelsonV 4 сообщений
-
ryazanov 3 сообщений
-
Torlik 3 сообщений
-
Diplomate 2 сообщений
-
Zdrajca 2 сообщений
-
Red rain 2 сообщений
-
simpleguy 2 сообщений
-
Falcssonn 2 сообщений
-
Bes 1 сообщение
-
RUSLANALDO 1 сообщение
-
Ouwen 1 сообщение
-
fursh 1 сообщение
-
OmarBradley 1 сообщение
-
Александрович 1 сообщение
-
Die_Zerber 1 сообщение
-
Оружейник 1 сообщение
-
Asdas 1 сообщение
-
Volchenock 1 сообщение
-
Нехлеб 1 сообщение
-
Сейчас на странице 0 пользователей
- Нет пользователей, просматривающих эту страницу
-
Модераторы онлайн
- Blackfyre Kreis
- alexis
Рекомендованные сообщения
Почему азиатские вузы взлетели на вершины мировых рейтингов, а российские больше не котируются у иностранных студентов, рассуждает востоковед Алексей Маслов.
История технологического рывка, который совершили Южная Корея, Китай, Сингапур, во многом связана с реформой вузовского образования. Выстроив высшую школу буквально с нуля, эти страны добились небывалых результатов: сегодня их вузы не просто входят в топы ведущих международных рейтингов, но и являются центрами инноваций. В чем секрет успеха, и что не так с российским образованием, «Росбалт» выяснил у члена ученого совета НИУ ВШЭ, главы Школы востоковедения Алексея Маслова.
— Начнем с Китая. Сегодня это самый большой рынок образования в мире, в том числе, с точки зрения денежной массы. В 2015 году доходы университетов и колледжей разного уровня составляли около $19 млрд. Ежегодно эта цифра растет в среднем на 5-5,2%. В основном вузы получают деньги от государства в виде субсидий, то есть, правительство вкладывается в подготовку первичных кадров.
Корея сейчас поддерживает лишь часть университетов: период накопления первичных кадров здесь давно прошел. В Сингапуре — тем более. Сегодня большие деньги ему приносит подготовка иностранных студентов, в том числе, китайцев.
Поднебесная не скупится на зарубежное образование для своих студентов. В 2015 году на обучении за рубежом находилось около 750 тысяч китайцев. Но что интересно, еще в 2008 году прирост составлял 25%, рекорд был поставлен в 2009 году — 27%, а вот в 2015 году число студентов, отправленных в заграничные вузы, возросло лишь на 3,6%. Китайские университеты уже достигли определенного уровня подготовки, так что расширять программу незачем.
Когда в 2004 году страна столкнулась с проблемой невозвращенцев, правительство установило для студентов, которые отучились, скажем, в США или любой другой стране, минимально допустимую зарплату — выше, чем в среднем по промышленности. Тогда речь шла о тысяче долларов — большие деньги. Сегодня число возвращенцев стало расти, и никакие заградительные меры уже не нужны. Впервые количество людей, которые возвращаются после обучения, сегодня больше, чем тех, кто уезжает. Это старые кадры приезжают обратно в Китай. Значит, работа в родной стране, в первую очередь, в области точных наук, стала престижной.
Несмотря на успехи собственной системы образования, стандарт китайского обучения предусматривает обязательную стажировку за рубежом. В 2014 году на это ушло $4,8 млрд.
Китай не боится открывать на своей территории совместные университеты. В числе самых известных — британский университет Ноттингема в Нинбо, университет Нью-Йорка в Шанхае. По сути, китайские студенты получают образование по британским стандартам у британских преподавателей, при этом цена за обучение китайская, а студенты живут дома, в привычной среде.
Страна целиком перешла на оценку научного потенциала и защиту научных работ по британо-американскому стандарту: на смену кандидатам и докторам наук пришла степень PHD.
Обучение в аспирантуре здесь не является обучением как таковым (как это происходит в России). По сути это научная работа на базе университета, за которую платят хорошие деньги. То есть, аспирант уже не ищет, где бы заработать, чтобы прокормить семью.
Чтобы вывести свои университеты в передовые рейтинги, Китай запустил несколько программ. Самая известная — «211» (по количеству университетов — «Росбалт»).
Отчасти проблема заключалась в том, что многие ученые попросту не могли публиковаться на английском — не знали его. Тогда правительство пустило в ход армию переводчиков, которые переложили практически все научные книги и статьи на английский.
В этом смысле интересен опыт Сингапура, где еще при Ли Куан Ю образование полностью было переведено на английский язык.
Китай, чтобы иметь влияние на мировую науку, начал финансировать или покупать научные журналы, входящие в рейтинги, принимать у себя крупнейшие международные конференции, которые уже стали визитной карточной страны.
И Китай, и Сингапур закупают дорогое лабораторное оборудование и предлагают свою базу зарубежным исследователям. Мы бы назвали это лизингом оборудования. Причем в Европе и США все это стоит в разы дороже. В результате публикации исследований идут сразу под двумя лейблами: сингапурского или китайского университета и того вуза, в котором работает автор.
— Реформа вузовской системы и подготовила почву для инновационного рывка?
— Во всех трех странах высшая школа стала развиваться по британскому образцу, когда университет одновременно является крупной научной базой. В Китай процесс превращения вузов в центры научных разработок начался примерно с начала 2000-х годов. Сейчас они запускают свои спутники, как, например, Шэньянский университет. Причем, этот спутник обслуживает не только сам вуз, но китайское хозяйство. Более того, лаборатории таких крупных компаний как Huawei, ZTE, Lenovo располагаются именно на базе университетов.
Вузы Поднебесной порядка 25% доходов тратят именно на научные разработки. Университеты, вошедшие в мировые рейтинги, на своей территории имеют большое количество исследовательских институтов. Этот пункт очень часто рассматривается как расходная статья: сотрудникам нужно платить деньги, а преподаванием они практически не занимаются. Но взять, к примеру, Оксфорд, Кембридж. Студентов там мало, а наука продуцируется в большом количестве. Китай пошел на такие затраты, создав категорию сотрудников, освобожденных от преподавания. Причем, зарплата у них вполне конкурентоспособна — в среднем $2,5-3 тыс.
К слову, именно зарплата составляет основные расходы университетов и колледжей Китая: в 2015 году — примерно 60% всех трат университета, в то время как в 2006 году — 43%.
В Китае безусловными лидерами по научным исследованиям являются три вуза: университет Цинхуа, Пекинский и Фуданьский университеты. В числе передовых направлений исследований — микробиология, фармакология и биотехнологии, космические технологии, металл и металлонапыление, генная инженерия.
Постепенно эти вузы начинают по сингапурскому образцу переходить на английский язык.
У них была та же проблема, что сейчас в России: ученые могут писать гениальные работы, но на английский они не переводятся и не публикуются. Китайцы преодолели этот барьер за 10 лет.
— Дорогие лаборатории, зарубежные стажировки… Получается, секрет «китайского чуда» в количестве вложенных в образование денег?
— Деньги — третий по значимости фактор. На первое место выходит организация вывода вузов на мировой рынок, на второе — открытость. Сингапур, Южная Корея, Китай открылись уже готовым матрицам западного образования, но очень грамотно их переосмыслив. Даже если забросить в нынешнюю российскую систему образования втрое больше денег, подняв зарплату преподавателям, она не заработает лучше и на 5%.
Ошибка России была в том, что переняв западные стандарты, мы не воспитали людей, которые должны были по ним работать. В результате, мы сломали старую систему образования, а новую не получили.
У нас просто нет людей, которые возьмутся за доведение результатов нашей науки на мировой уровень. Подавляющее большинство наших вузов и структурно, и кадрово остались все теми же советскими университетами. Добавив им денег, мы не добавим креатива. Грубо говоря, начинать нужно с реструктуризации передовых университетов, набрать новый кадровый состав, как это было в Китае и Сингапуре. Только тогда у нас появится шанс выйти на передовые рубежи.
— Но где найти новые кадры, если, как вы говорите, у нас их нет?
— Взять, к примеру, ту сферу, в которой я работаю. По миру разбросаны десятки россиян — очень талантливых востоковедов, которые готовы вернуться. Они приучены работать в другой системе, в другом темпе, знакомы со всеми мировыми тенденциями. Но что мы им предлагаем? Старую систему, в которой им придется работать, неконкурентную зарплату и неконкурентную среду. То есть, человек работает в крупнейшем вузе со сложившейся школой, а мы приглашаем его в школу, которая не очень-то котируется в мире, и, что самое страшное, не стремится к этому.
Кроме того, российское образование слишком управляемо. У нас на все есть стандарты: что в Воронеже, что в Воркуте историк должен давать одну программу. Даже в Китае нет понятия госстандарта, не говоря о Сингапуре, и тем более о США. Там университеты сами заинтересованы в том, чтобы предложить наиболее конкурентную программу своим студентам, воспитать людей наиболее подготовленными к рынку. Они активнее реагируют на изменившиеся запросы промышленности, науки. Российская система в этом смысле не слишком чуткая.
— Что сможет развернуть российскую науку, образование в сторону рынка? Как превратить наши вузы в центры инноваций?
— Создание совместных лабораторий с ведущими университетами мира, в первую очередь, в области точных наук, медицины. У нас и сейчас работает несколько совместных центров, но только в области политологии, международных отношений…
Создание совместных магистерских программ — на английском. Но если мы за это возьмемся, то должны рассчитывать, что студенты наших вузов знают английский настолько, чтобы понимать зарубежных профессоров. В Москве и Питере с этим неплохо, но даже в ВШЭ ребята могут слушать лекции на английском, только начиная с третьего курса. Меж тем у нас одни из лучших студентов в России.
Английский язык нужно учить на уровне средней школы, а из вузовской программы как предмет и вовсе исключить, чтобы студенты не тратили на него время.
Безусловно, нужно установить жесткий контроль за расходованием средств в науке. Сегодня же деньги нередко выделяются на исследования, результаты которых в мире уже получены. Проще говоря, финансировать нужно только то, чего в мире еще нет или то, что не доработано, если мы говорим об инновациях.
Нужно стимулировать создание своих научных лабораторий. Здесь важно понимать, что каждая такая лаборатория — стартап. Чтобы она раскрутилась, потребуется не менее 5-8 лет. На этот срок нужно по максимуму освободить ее от налогов. Сейчас некоторые вузы пытаются дать определенные послабления на год-два, но за такой период научных исследований не сделаешь.
— А как же Сколково?
— Да, технопаркам вроде Сколково правительство предоставляет налоговые льготы. Но дело в том, что у нас они вырваны из общей системы, существуют отдельно от науки. Сегодня в России есть несколько академгородков — в Новосибирске, Красноярске. Когда параллельно с ними создается очередной технопарк, получается двойное расходование средств.
В Китае несколько крупнейших технопарков полностью принадлежат вузам. По Шанхаю тянется целая лабораторно-техническая полоса, которая принадлежит 3-4 шанхайским университетам.
Нам тоже нужно уйти от многоцентровости научных исследований. Академия наук, университеты, технопарки — сегодня все они могут вести параллельные исследования, даже не зная друг о друге.
На мой взгляд, нужно продолжить разумное реформирование Академии наук, установить более тесные контакты между исследовательскими и академическими институтами.
В России имеет смысл более активно проводить крупные международные конференции и финансировать их из госбюджета, создавать лаборатории для предоставления в аренду для международных исследователей. Резко уменьшать нагрузку для преподавателей, которые занимаются научными исследованиями. Напомню, что в США и Китае эти преподаватели выделены в отдельную категорию. У нас же исследования идут как бы в нагрузку к работе со студентами.
Нужно разделить преподавателей на инструкторов и исследователей. Правда, не повсеместно. Должен признаться, что далеко не все университеты могут вести самостоятельные исследования.
— Насколько велик список тех вузов, которые могут?
— Около 20% всех университетов России, причем только 5% из них способны на самостоятельные исследования, не опираясь на привлечение сторонних ресурсов. Остальные могут выполнять обработку первичной информации или вести совместные проекты.
— В странах, о которых мы с вами говорим, большое внимание уделяется стартапам. Какую поддержку получают проекты на этапе развития?
— Стартапы — основа всех китайских научных рассуждений. Если речь идет об отдельной лаборатории, зарегистрированной самостоятельным центром, он получает 100% освобождение от налогов на первые три года, а на последующие три года — 50%. Учитывая, что на научные разработки налогов и так не много, это очень хорошие условия.
В университетах ситуация иная. Они сами финансируют стартапы, и если 25% из них выживают и начинают приносить прибыль, считается, что это хорошо. Там очень четкие критерии оценки эффективности. Если в течение трех лет исследование провалилось, стартап закрывается, а все деньги списываются в убыток. Это нормальная практика. Исследования предусматривают возможность провалов.
В этом смысле у нас все упирается в деньги. Уверен, что как только появится финансирование, многие студенты после окончания курса останутся в вузах и запустят свои проекты, пусть и не слишком дорогие. Такие попытки предпринимаются в МИФИ, МАДИ, ВШЭ, но это скорее штучные вещи, чем правило.
— Насколько я понимаю, в том же Китае неплохо налажены отношения науки с бизнесом. У нас такое партнерство не слишком развито?
— Действительно, более 40% исследований в трех крупнейших китайских университетах финансируются сторонним бизнесом. В Сингапуре вообще исследования принято финансировать бизнес-корпорациями. Крупнейший государственный холдинг на базе вузов размешает свои заказы и финансирует стартапы. Вуз предоставляет базу и специалистов.
У нас есть стипендии — вроде потанинской, но, как вы понимаете, это не финансирование лабораторий. Никаких налоговых послаблений для компаний, которые вкладываются в науку, не предусмотрено. Кроме того, наши предприниматели не очень доверяют вузам, которые часто просят слишком много денег, но дают слабую отдачу. Я очень хорошо это знаю по политологическим исследованиям: университеты выдают неправдоподобные доклады о состоянии зарубежных рынков и подводят корпорации. Российский бизнес предпочитает создавать свои лаборатории, хоть это и не выгодно: нужно их содержать, привлекать экспертов.
— Насколько жизнеспособны наши лаборатории от бизнеса? По ощущениям, их выхлоп не сравним с китайским…
— Вы правы. Организация лабораторий — тоже своего рода наука. Нужны менеджеры, которые грамотно выстроили бы работу. У нас я таких не встречал.
— Мы все говорим с вами об успехах большой науки. Скажите, а как реформа высшего образования в Китае, Сингапуре, Южной Корее отразилась на общем уровне подготовки студентов?
— Китайское образование сделало качественнейший рывок. Ряд образовательных структур достигли мирового уровня. Раньше китайцы готовы были выезжать в любую страну, сейчас хотят иметь дело только с передовыми вузами. Интерес к странам второго эшелона фактически исчез. Так, количество студентов из Китая в российских вузах упало в разы: если раньше у нас обучалось более 20 тысяч, сейчас мы едва перевалили за 10 тысяч.
В Сингапуре, Южной Корее граждане получают образование преимущественно в своей стране. Японцы также ездят за знаниями только в исключительных случаях.
Дело в том, что в России действует старая модель: 4 года — бакалавриат, 2 года — магистратура. Зарубежным студентам нужно учить язык — это еще год. Семь лет на вузовской скамье, не зарабатывая денег — далеко не каждый может себе такое позволить. В этой связи многие восточные страны все больше тяготеют к британской системе: бакалавриат — 3 года, магистратура — 1 год.
— У нас бы таких специалистов быстро окрестили «полуфабрикатами».
— Между тем в Британии, с ее всемирно признанными вузами, такая система существует столетиями. Вопрос исключительно в организации образования. Считаю, что в российской системе подготовки студентов есть масса ненужных предметов вроде БЖД или английского, о чем я уже говорил.
Более того, в мире все больше возможностей получить качественное дистанционное образование. Сейчас жители Сингапура или Китая делают апликейшн в британский университет, и, не выезжая из Китая, получают европейское образование. Стоимость и программы те же, но при этом не нужно никуда ехать, а поскольку образование вечернее, можно еще и работать.
Многие сейчас, наверное, скажут, что дистанционное образование — это плохо. Российское — плохо, британское — хорошо. Вопрос в организации.
Рано или поздно, но эта система станет популярной и в России, и наши вузы утратят своих студентов, если не будут развиваться.
Сегодня профильное образование можно получить за сопоставимые деньги, например, в Кембридже. Думаю, Россия подойдет к этому через 6-7 лет. Но нашим вузам уже сейчас придется меняться, чтобы конкурировать с европейскими.
[Cкрыть]Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое.
Опубликовано Geremande,
Закреплено StrаtegiumПрисоединиться к обсуждению
Вы можете оставить комментарий уже сейчас, а зарегистрироваться позже! Если у вас уже есть аккаунт, войдите, чтобы оставить сообщение через него.