История Драголюба Милановича

[Chaos Destroyer 5,046]

История Драголюба МилановичаНажмите здесь!

 

История Драголюба Милановича

«К своим преследователям чувствую только презрение»

Есть одна история. Я должен рассказать ее. Только не знаю кому. Мне кажется, нет никого — тебя, его, вас, нас, их, — кто бы ее услышал. Еще кажется, что рассказывать ее поздно; момент упущен. И все-таки поделиться ей необходимо. Мейстер Экхарт сказал однажды о своей потребности проповедовать, настолько сильной, что не найди он слушателей, то проповедовал бы — если не ошибаюсь — церковной кружке. Здесь речь не о проповеди, а, как было сказано, об истории, которую я должен рассказать, пусть даже куче дров, или пустой раковине улитки, или, что, кстати, мне не впервой, одному себе.

Это история Драголюба Милановича, бывшего директора РТС (Радио-Телевизиjа Србиjе), сербского радио и телевидения. Уже девять лет он заключенный в одной из тюрем своей собственной страны. Он стал узником из-за ночной бомбардировки авиацией НАТО здания РТС 23 апреля 1999 года, спустя четыре недели после начала войны против государства, называвшегося тогда Федеративная Республика Югославия. Ему вменяют в вину шестнадцать погибших и столько же раненых работников телевидения.

Драголюб Миланович на сегодняшний день единственный человек, который осужден судом своей собственной страны, побежденной силами западной коалиции, и посажен в тюрьму почти на десять лет за военные действия НАТО против Югославии.

Предпринимались, правда, попытки найти и других виновных. Семьи жертв ночной бомбы, сброшенной на здание сербского государственного телевидения, подали иск в Европейский суд в Страсбурге против исполнителей преступления. Но эта инстанция незамедлительно признала себя некомпетентной: Европейский суд обладает юрисдикцией только в отношении нарушения государством прав человека на собственной территории, а так как натовская бомба убила людей в другой стране, то есть экстерриториально, то Европейский суд от процесса самоустранился.

Точно так же год спустя Гаагский трибунал по бывшей Югославии признал: действия НАТО во время интервенции в Косово, в частности авиаудар по белградскому телецентру, не являются военным преступлением. Таким образом, и в Голландии не состоялось судебное разбирательство событий, произошедших ночью 23 апреля 1999 года.

Зато спустя два года после бомбардировки сербского телевидения против его директора — теперь уже бывшего — как ответственного за гибель шестнадцати и ранение стольких же сотрудников было выдвинуто обвинение в Окружном суде Белграда.

Этот процесс, настаивали официальные лица трибунала, никоим образом не будет связан с войной. С войной, которая велась «во время совершения преступления» и днем, и прежде всего ночью с высоты пять тысяч метров. Тем более суд не был склонен заниматься какими бы то ни было возможными военными преступлениями Управления по бомбам в далеком Брюсселе. Разбирательство велось исключительно против Драголюба Милановича, которому вменялось в вину, что он по халатности или умышленно пренебрег необходимыми мерами безопасности в отношении своих сотрудников. Для этого дела была найдена и соответствующая статья в Уголовном кодексе Республики Сербия (ко всем цифрам в этой истории добавлю еще §194, п. 1 и п. 2). Когда вымысел становится официальным, превращаясь в рычаг власти, всегда найдется параграф закона, который реализует эту ложь, придаст ей вид права.

Основное доказательство вины бывшего директора телевидения — записка вышестоящей государственной инстанции с приказом перебазировать телецентр из сердца столицы тогда еще Федеративной Югославии, поскольку зданию более не гарантировалась безопасность. Никто не мог исключить возможности, что телевидение (хотя это и гражданский объект) попадет в список военных целей, превратится в «тарджет».

Этой анонимной записки без печати и подписи оказалось достаточно, чтобы признать Милановича виновным. При всем том этот «приказ» даже не был оформлен по всем правилам. Он предоставлял директору право самому решать, нужно ли вообще переносить телевизионную станцию (в какую-нибудь пещеру в горах или тоннель).

Однако разве не было причин, которые могли или тем более должны были побудить Драголюба Милановича по собственной инициативе, без этого невнятного распоряжения, перенести телецентр из-под сеющего бомбами неба? Уже после двух недель бомбардировок один из дистанционных вояк, английский премьер-министр Энтони (Тони) Блэр, объявил, что такие телестанции — «часть диктаторского аппарата… используемые с целью проведения этнической чистки в Косово», и вслух рассуждал о том, что «эти СМИ, контролируемые государством, — законные и оправданные цели». А президент Соединенных Штатов Уильям (Билл) Клинтон дал понять, что сербское телевидение используется для «распространения ненависти и дезинформации» и вообще не является «средством массовой информации в общепринятом смысле слова».

История Драголюба Милановича была рассказана уже много раз. Подробно, в деталях ее изложила немецкий публицист Даниэла Дан в одной из глав своей книги «Горе победителю!». Она рассмотрела эту драму с позиции международного права, подкрепив предоставленными канадским адвокатом Тиффен Диксон доказательствами того, что сербское государственное телевидение даже во время интенсивных натовских бомбардировок ни единого мгновения не занималось разжиганием ненависти и не подстрекало к этническим чисткам. Упомянутые же дистанционные бомбометатели выдавали совершенно произвольные утверждения, не предоставив ни единого фото, ни единой видео- или аудиозаписи. Тони и Биллу было вполне достаточно того, что сербское телевидение сопровождало сводки об авиаударах документальными съемками, на которых в том числе были запечатлены и жертвы среди гражданского населения, так сказать, коллатеральные жертвы «гуманитарной интервенции» (в конечном счете около двух тысяч). И защищенный международным правом объект РТС стал законной мишенью. Не понадобилось даже озвучивать привычную ложь о коллатеральной ошибке.

Я был в Югославии весной 1999-го, во время этой исключительно унилатеральной бомбовой войны (оборона немыслима), регулярно смотрел государственное телевидение и свидетельствую, что при всех разрушениях и тангенциальных расчленениях людей ни один показанный тогда видеорепортаж не был тенденциозен, не нес на себе отпечатка пропаганды, а тем более ненависти или жажды мести. Горе, скорбь и отчаяние — вот что переполняло эти репортажи. Видимо, это и было неким новым, особо изощренным приемом диктаторской пропаганды или даже, вполне возможно, разжиганием национальной розни. Но и другие кадры и звуки вполне могли быть истолкованы как доказательство той «дезинформации», которая, по словам американского президента, противоречила всему, что присуще средству массовой информации. Поскольку это были кадры, показывавшие снова и снова, в красках, и в каких (!), неразрушенную Сербию/Федеративную Югославию, главным образом природу, сельские пейзажи, а в городах — достопримечательности, промышленные сооружения. А когда на экране появлялись люди, они танцевали вечное балканское коло, пели, поодиночке или хором, всем хорошо известные песни о родных уголках в долинах Дрины, Савы, Дуная, Моравы. Не тем ли государственное телевидение в разгар войны открыто вело пропаганду в пользу собственной страны, ее красоты, ее людей, цветов и напевов? Государство день за днем, ночь за ночью, под бомбами, показывало кадр за кад ром разрушенные до основания теплоцентрали и сгоревшие пассажирские поезда… и нетронутый мир. Такого телевидения, такого СМИ еще никогда не было и никогда больше не будет! Если это не было дезинформацией, то что это было? Если такое учреждение не было военной целью, то чем оно было? Народ, показанный особенным, неповторимым, после всех ночных бомбежек радующимся новому дню, — не явный ли это призыв к изгнанию и истреблению всех остальных народов?

Драголюб Миланович был убежден в обратном — в невиновности, цивилизованности, в законности кадров и звуков, за которые он как руководитель телецентра нес ответственность. Два с половиной года спустя после того, как бомба уничтожила сербский телецентр, он сказал, что «не мог представить себе, что в начале третьего тысячелетия в нашей стране будет намеренно подвергнут бомбардировке гражданский объект». И он не мог себе представить, что после всего этого репрессии будут проводиться до тех пор, «пока мы не признаем, что сами несем вину за это нападение». И признал (sic), пусть «нехотя»: «Главной причиной того, что мы исполняли свои служебные обязанности и оставались на рабочих местах, было то, что мы глубоко в душе верили в минимум воинской чести противника». Эту «веру», которую лучше было бы перевести как «глубочайшая убежденность», бомба или высокоточная дистанционно управляемая ракета хирургически безупречно удалила в ночь на 23 апреля 1999 года в два часа четыре минуты, не причинив находившимся вблизи детскому саду и церквям никаких достойных упоминания повреждений. Драголюб Миланович незадолго до этого покинул свое рабочее место. Он скажет позже перед судом: «В ту роковую ночь имелось более чем веское основание быть спокойными, так как в тот день в Белграде находился российский посредник по мирному урегулированию Виктор Черномырдин. Мы ждали его заявления, в котором он сообщал, что Милошевич дал согласие на размещение международного контингента в Косово. Это и было для меня одной из причин оставаться в здании телевидения до поздней ночи. Когда из Москвы пришло известие, дежурный редактор и я закончили подготовку сюжета к эфиру. Примерно в час тридцать я отправился домой и проклинаю судьбу, что не остался… потому что тогда… погиб бы вместе с ними…»

Статья сербского Уголовного кодекса, на основании которой сербский гражданин Драголюб Миланович был осужден и приговорен к десяти годам тюрьмы, гласит также, что такое преступное пренебрежение мерами безопасности идет рука об руку с угрозой безопасности общественных, то есть государственных, учреждений. Таким образом, отягчающим вину обстоятельством стало то, что Драголюб Миланович допустил разрушение телевидения как государственной собственности, а то и содействовал разрушению — тем, что упустил возможность со всей своей командой своевременно скрыться в какой-нибудь шахте. Единственная альтернатива для телевизионной станции страны, против которой ведется война, — полностью прекратить вещание, самой, по собственному почину, так сказать, добровольно. И только так можно было бы избежать очевидно умышленного, не «коллатерального» убийства, а Драголюб Миланович как не руководитель не телевидения вышел бы сухим из воды…

Но кто же виноват? Этот вопрос читался в глазах людей, пришедших в мае 1999 года к руинам телецентра. Еще в месяцы войны суд в Белграде приговорил дистанционных наводчиков с Запада к срокам тюремного заключения, сравнимым с десятью годами для Драголюба Милановича. Понятно, этот приговор так и не был и не будет никогда (по человеческим меркам) приведен в исполнение. А понес наказание тот, кто оказался под рукой.

Заключенного Драголюба Милановича я впервые посетил в марте 2009 года, через десять лет после бомбардировки Федеративной Республики Югославии. Я пришел не один. В тюрьму меня привез адвокат Милановича, бывший во время его службы диктором программы новостей. Именно он 24 марта в 20.00 зачитал на сербском телевидении приказ Соланы подвергнуть города страны ударам с воздуха. Со мной была уже упомянутая Тиффэн Диксон, юрист из Канады, задававшая грамотные и дельные вопросы. Заключенный уже был некоторое время условно-досрочно освобожден, но в суде Белграда готовился второй процесс: утверждалось, что директор раздавал квартиры некоторым сотрудникам телевидения, на что Драголюб Миланович ответил, что если бы это было в его силах, он помог бы таким образом и намного большему числу своих подчиненных. Он казался немного ироничным, говоря это, но гораздо больше — меланхоличным. В конце разговора он записал в мой блокнот кириллицей стихотворение о женщине, погибшей во время авианалета, «Тияна, молодая сербка из Белграда…». В течение всего этого долгого, старательного записывания, печатными буквами, одна за другой, на что была потрачена добрая часть времени, отпущенного на разговор, от Драголюба Милановича исходило что-то детское. Я не мог представить, что этот человек в эпоху Слободана Милошевича или когда-то там был сильным мира сего. Но разве мне во времена студенчества на обязательных экс- или, точнее, инкурсиях в тюрьмы многие, нет, почти все узники не казались безобидными? Разве не излучали почти все, нет, все — не невинность, но нечто, что было по ту сторону виновности и невиновности? И разве не больше всех излучали это убийцы, пожизненные заключенные?

Я снова приехал к Драголюбу Милановичу в июне 2010 года, во время чемпионата мира по футболу в Южной Африке. В этот раз в комнате для свиданий я был один с заключенным. За те пятнадцать месяцев, что мы не виделись, его положение ухудшилось и стало почти безнадежным (посещения были практически полностью запрещены). Но даже когда он говорил что-то с горечью или презрением, его большие глаза по-прежнему были спокойными, его губы ни разу не скривились в гримасу и уголки рта не опустились от горечи. Горечь и презрение стали объективными вещами, а не его личными.

Я подготовил с помощью одного друга несколько вопросов на языке заключенного: «Чего вам больше всего не хватает?» — «Друзей и семьи». — «На что вы надеетесь?» — «Ни на что». — «Почему народ вас забыл?» — «Сегодняшняя власть меня забыла. Народ меня не забыл». (Едва заметный кивок головой охранника, во время разговора стоявшего у дверей в коридор.) «Знает ли сербский народ, что вы здесь?» — «Да». (Улыбка охранника.) — «Почему именно вы стали мишенью для мести?» — «Телевидение было символом, более сильным символом, чем Слободан Милошевич». — «Символом чего?» — «Того, что возможен другой путь». — «Какой другой?» — «Свой, не западный, не восточный». — «Вы читаете?» — «Много. «Государство» Платона. Стефана Цвейга. «Травницкую хронику» Иво Андрича. «Переселение» Милоша Црнянского. А иногда научную фантастику». (Теперь улыбка заключенного.) — «Есть ли при тюрьме храм?» — «Нет. Но время от времени приходит священник». — «Вы знаете, что идет чемпионат мира по футболу и Сербия сегодня играет против Германии?» — «Нет». — «Слушаете ли вы сербские песни, которые телевидение постоянно передавало во время бомбардировок?» — «Нет. Я вообще больше не слушаю музыку. Но иногда представляю, что стою там, снаружи, где Морава впадает в Дунай. Не. Али, понекад представим себи, да стојим тамо, напољу, где се Морава улива у Дунав». — «В самом деле ни на что не надеетесь?» — «Ни на что. Но есть энтузиазм жить. Не надам се ничему. Али имам ентузијазам за живот». — «Чувствуете ли вы гнев или ненависть к тем, кто здесь и там ответственен за ваше заточение?» — «Нет, только презрение. ПРЕЗИР». Мне показалось, что при этих словах лицо заключенного стало еще ребячливее и спокойнее. Это было презрение, которое расправило черты его лица, вместо того чтобы исказить.

Официально время свидания с заключенными еще не началось — для Драголюба Милановича и меня было сделано исключение, — а на улице сотни посетителей уже ждали, когда их впустят. Было заметно, что все они прибыли издалека. Забела — название пригорода Пожаревца, в котором находится тюрьма, и слово «Забела» для всей Сербии имеет особый смысл, как где-то в какое-то другое время, может быть, Алькатрас или Синг-Синг. В дни, когда я здесь пытался рассказать историю Драголюба Милановича, утром — пустой улиточной раковине, днем — белому клочку березовой коры, вечером — швейной игле («все молчат: потрясающе!»), случилось кое-что.

С одной стороны, Драголюб Миланович — заключенный Забелы без шансов на освобождение; он свободен только в том, чтобы, к примеру, пронумеровывать книги тюремной библиотеки. Впрочем, ходит какая-то петиция о его освобождении, но ее до сих пор не подписал ни один из «ведущих западных интеллигентов». Второй процесс, по обвинению в оказании покровительства подчиненным (см. «Раздача квартир», статья?, размер наказания?), уже три года ожидает начала.

Тем временем другой сербский суд начал производство по делу другого сербского гражданина — по подобному случаю ракетной атаки или бомбометания. Бывший градоначальник Варварина, Южная Сербия, должен будет отвечать перед надлежащим окружным судом за то, что сознательно, в праздник Вознесения Господня, когда две бомбы были сброшены на небольшой мост через Мораву, не посчитал нужным запретить любое передвижение по мосту. Он должен был знать, что с марта по июнь 1999 года все, даже самые незначительные общественные объекты могут стать военными целями. Факт, что на мосту погибла дочь градоначальника, председника општине, не может быть поводом или основанием для непривлечения к суду. Мог бы отвечать по всей строгости закона и машинист разбомбленного пассажирского поезда (двузначное число жертв), так что он должен быть благодарен тому обстоятельству, что бомба, вместе с пассажирами, разнесла и его самого. И он должен был знать… и он пренебрег… преступление без срока давности.

В те дни, когда я пытался рассказать историю Драголюба Милановича, поговаривали, что Уильям (Билл) Клинтон и Энтони (Тони) Блэр собираются не только вместе подписать петицию об освобождении заключенного из Забелы, но и сделать взнос из своих многочисленных постпрезидентских и, соответственно, постпремьерских гонораров (в размере ста тысяч долларов и, соответственно, восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов) на его, Драголюба Милановича, защиту. Его имя, написанное кириллицей, Драгољуб Милановић, можно найти и на главных страницах сайтов бывших президента и премьера соответственно США и Великобритании. Ходили слухи, что мистер Блэр даже выразил желание перейти в православие, заново креститься в монастыре Дечани, Косово, будучи при этом весь, целиком подвергнут рискованному обряду погружения в воду с головой.

Что еще можно было услышать? Что Европейский суд в Гааге решил: в деле Драголюба Милановича все-таки предстанут перед Главным судом девятнадцать (или сколько там) государств Североатлантического альянса из-за их противоречащего международному праву нападения на Федеративную Республику Югославию в период между Пасхой и праздником Вознесения Господня. И что вдобавок ко всему на праздник Успения Богородицы, в середине августа две тысячи двенадцатого лета Господня, наконец созвана первая и последняя, дефинитивная и ультимативная Международная мирная конференция, и где — во дворце-гостинице в Забеле, Сербия. Выбор места — символическое возмещение ущерба. (Кстати, недавно я снова побывал в Забеле: дорога от Пожаревца до устья Моравы свежеасфальтирована, расширена и переименована в PEACE HIGHWAY. Гостиница вдобавок получила особое название — «Препород», что в переводе значит «Возрождение», или «Ренессанс».)

Нынешнее Сербское радио и телевидение тем временем считается одним из лучших в мире (отмечено наградой «За демократию» Европарламента в Страсбурге или Брюсселе). С полным правом и совершенно естественно на нем, как и по всей Европе, рекламируются вина из сербской провинции Косово, сегодня албанского государства. А Белый ангел, Бели Анђео со средневековой фрески в Милешеве на юго-западе Сербии, Ангел-хранитель страны, все еще указует рукой куда-то далеко за пределы картины на пустой гроб Воскресшего. И через всю Сербию на северо-восток, до самого устья Моравы и Дуная, на тюрьму в Забеле, и одного невольника в ней.

Да что я тут рассказываю?

Этого узника больше нет. Драголюб Миланович или кто-то с таким же именем — а в Сербии есть или было немало таких — может, и существовал когда-то. Но больше его нет. Настоящее имя шефа сербского телевидения Джеймс Дабл Ю Фокс или что-то вроде. Вымышлена тюрьма для особо опасных преступников в Забеле под Пожаревцем. Выдуманы дистанционно управляемые бомбы и дистанционно ведомая война эпохи постмодерна. Вихрем унесло растерзанные тела, не только с моста в Варварине и из поезда под Сурдулицей. Все это здесь не что иное, как музыка реки для вечновчерашних, югоностальгиков, второстепенных персонажей.

Так что, выходит, моя история рассказана одним мертвым рыбам в мертвом Дунае, пустым кукурузным початкам на пустых полях Воеводины, засохшему букетику в ржавой консервной банке на кладбище, скажем, в Породине и, наконец, черепу или тому, что от него осталось, в могиле Иво Андрича.

Так слушай, истрепанный шнурок. Слушайте, ржавые щипцы для орехов. Слушай, кривая швейная игла. Слушай, пыльная тряпичная кукла. Слушай, вытертый коврик у порога. Слушай меня, ты, в зеркале.

(январь — май 2011)

Досье

Петер Хандке — австрийский писатель и драматург. Родился 6 декабря 1942 года в Гриффене. Лауреат ряда престижных международных литературных премий, в том числе двух премий имени Кафки. Автор книг «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» и «Короткое письмо к долгому прощанию». Известен своими симпатиями к Сербии и Слободану Милошевичу. В связи с тем, что в 2006 году Хандке приезжал на похороны бывшего югославского президента, он был вынужден отказаться от престижной премии Генриха Гейне.

[Cкрыть]

Источник : Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы увидеть скрытое содержимое.

С уважением Chaos Destroyer